Рольф Эдберг - Письма Колумбу. Дух Долины Страница 11

Незадолго перед тем, как Вы в кандалах вернулись из третьего плавания, Васко да Гама первым обогнул Африку и пришел в Индию (правда, за сто семьдесят лет до него тот же путь в обратном направлении проделал один индийский мореплаватель, а финикийцы прошли вокруг Африки на две тысячи лет раньше, но речь ведь шла не о европейцах, а потому их плавания не зачислялись в ряд достижений цивилизации). Все, что происходило в западных Индиях, повторяется на пороге восточных. Португальцы яростно набрасываются на высокоразвитые мирные культуры вдоль африканских и азиатских берегов Индийского океана, отмечая свое продвижение развалинами и пытками, разрывают тесные торговые связи, налаженные за тысячу лет индийцами и китайцами, арабами и африканцами. За ними следуют северо-западные европейцы: англичане подчиняют собственно Индию, французы — полуостров за нею, голландцы — островное царство пряностей.

Однако внутренние области Африки все еще никем не исследованы — если не считать их собственных обитателей. Европейцам мало что ведомо о культурах и созидательных центрах материка, а ведь многие из них отличаются более глубокими корнями и высоким развитием, чем иные европейские государства. Они плохо знают разветвленную сеть заповедных караванных путей, по которым издавна транспортировались товары первой необходимости, предметы роскоши и, что там говорить, невольники. Вряд ли они вообще слышали о таких государствах, как легендарное царство Сонгаи, страна золота Гана или некогда могущественное Мали, чей властитель за две сотни лет до Вас отправил двести кораблей с припасами на два года искать на западе край Океана.

Один американский военный корреспондент{26}, валлиец родом, пересекает с экспедицией Африку с востока на запад, оставляя на своем пути сожженные и разграбленные деревни. Южнее устья реки Конго сорок миллионов обнаженных людей ждут, когда их оденут ткацкие фабрики Манчестера и снабдят инструментом мастерские Бирмингема, говорится в его призыве британцам.

Этот призыв воспринимается как стартовый сигнал. На Берлинской конференции 1884–1885 гг. Англия, Франция, Португалия и Германия делят между собой разведанную Африку; что до внутренних областей, то их желающие могут свободно кроить без учета географии и племенных рубежей.

Леопольд II, король недавно образованной Бельгии, отхватывает в свое личное владение область, в двадцать раз превосходящую по площади управляемое им государство. В Европе он учреждает организации защиты туземцев, на месте же насаждает жестокую и прибыльную деспотию. У коренных жителей отнимают окрест их деревень все земли, где они засевали поля, собирали плоды, занимались охотой и рыболовством; вместо этого им надлежит трудиться на венценосного хозяина. Солдаты принуждают их поставлять в определенный день определенное количество товаров. Многим, не сумевшим выполнить норму, отрубают кисть руки. Миссионеры сообщают о ретивых надсмотрщиках, которые предъявляют начальству полные корзины с отрубленными кистями рук мужчин, женщин и детей.

Так людей превращают в черные тени. Целая часть света отбрасывается назад в развитии на сотни лет.

Белая раса пишет в основном мрачную историю. Правда, есть и оттенки. Например, в области здравоохранения и юстиции колонизаторы кое-где создают учреждения, чье влияние и задним числом можно назвать положительным. Однако эти плюсы ни в какой мере не уравновешивают эксплуатацию, которой подвергаются темнокожие африканцы. К тому же, если и признавать что-то заслугой колониальных держав, необходимо сделать поправку на само собой напрашивающуюся альтернативу: каких уровней достигли бы закабаленные страны, развивайся они свободно, на основе собственных предпосылок.

В конце концов европейцы доходят и до подлинного Катая и настоящего Сипанго, которых Вы так страстно искали и погоня за которыми влекла через Атлантику одну волну конкистадоров за другой.

На сей раз первыми поспевают португальские миссионеры и купцы; за ними следуют англичане и французы, голландцы и испанцы. Все жадные до золота, все ненавидящие друг друга и строящие друг другу козни. Жители восьми островов Сипанго, народ, преданный морю душой и желающий также прибрать его к рукам, решительно выдворяют миссионеров, прежде чем по их стопам успевают явиться солдаты, запирают двери своих островов, никого не впускают и под страхом смертной казни запрещают собственным гражданам покидать страну — пока через две сотни лет некий коммодор из новой державы в Америке{27} не является со своими фрегатами и не отпирает замок. В обнесенном стеной Срединном царстве, стране Великого хана, недовольство слабыми, очень уж легко поддающимися напору белых властителями вызывает волнения, отголоски которых дают себя знать и в мое время.

Но когда наконец ценой великих лишений, террора и крови достигнута заветная цель — Сипанго и Катай, — уже поздно. Силы Европы истощены. После мировой войны, получившей порядковый номер «вторая», белые формально принуждены оставить сколоченные за несколько бурных столетий колониальные империи.

Лишь Португалия, ослепленная своей исторической миссией, продолжает удерживать силой старую колониальную империю, продолжает в Мозамбике и Анголе пятисотлетнюю войну{28}. Международные эксперты докладывают о методах ведения этой войны. Докладывают о сожженных деревнях, уничтоженных лесах, отравленных полях. Докладывают, как подвергают пыткам пленных и заставляют поедать отрубленные у них конечности. Как жен насилуют на глазах мужей и потом убивают, как истязают престарелых родителей, после чего пленников кормят их мясом.

Где кончаются записи Лас Касаса о Карибии, где начинаются сегодняшние сообщения из Африки? Так и кажется, что перед тобой копии одного текста.

Пятисотлетняя война. Вы, сеньор Альмиранте, своими глазами видели ее начало. Никто еще не видит ее конца.

Пожалуй, в конечном счете хуже пыток и физического истребления психический геноцид.

Европейцам никак не удавалось подогнать другие расы под свой ранжир. Попытки навязать им образ жизни и религиозные представления Европы были обречены на неудачу. Европейцы могли только глушить песни и предания, воплощающие самобытность других народов. Миссионеры нередко превосходили солдат по части насилия.

Положение индейца, как правило, тяжелее положения негра. Истребив стада сына прерий, отняв угодья, где он охотился, реки, где ловил рыбу, его сделали чужаком в собственной стране. Предложенный взамен страстотерпец на кресте ничего не говорил его душе. Религиозные представления индейца были связаны с тем, что его окружало; они выражались в глубоком почитании небосвода и земли, деревьев и текущих вод. Когда его исторгли из того, с чем он сросся, в сердце его вошла смерть.

Нам не дано понять муки индейца, когда он ощутил, как внутренние силы оставляют его. В резервациях можно найти индейцев, мечтающих обрести свою самобытность через возврат к доколумбову образу жизни. Из Вундед-Ни, места последнего массового избиения индейцев, доносятся крики отчаяния горстки сиу, которые не хотят идти дорогой белого человека и взывают к мировой совести, чтобы за ними признали право жить так, как жили их предки.

Верят ли они сами в свою мечту? И вообще, могут ли в век технологии соседствовать два совершенно различных образа жизни? Может быть, мрачность индейца объясняется тем, что в глубине души он знает ответ…

К югу от большой реки положение несколько иное. Индейцы приморья в основном истреблены; последние лесные племена загоняют в глушь; зато численность горных индейцев растет. В стране майя и мехика их больше, чем белых. Страна становится коричневее, индейцы и метисы приобретают политическую власть, освобождаются от навязанного силой налета европейской философии и религии, стараются перебросить мосты в блистательное прошлое. Возможно, наперекор всему в модифицированной форме возрождается кое-что из древней культуры майя.

Да и потомки инков в своих горах, наверно, мечтают о том дне, когда белые будут обращены в бегство и возродится их собственная солнечная империя, молчаливо ждут нового Тупака Амару. Их поощряют скрытно сипангиты — японцы, терпеливо доказывающие, что индейцы и они одного племени: шепчут о сходстве мифов, солнцепоклонничества, древних памятников и корней слов, об общих интересах. Стремятся завоевать доверие индейцев с прицелом на тот день, когда в Южной Америке вновь будут приниматься большие решения. Быть может, Вы на самом деле были ближе к Сипанго, чем думали потомки.

Однако материализовать традиции инков потруднее, чем традиции майя и ацтеков. Хотелось бы, чтобы Вы могли увидеть их, сидящих в окружении своих гор, — застывшие позы, непроницаемый взгляд. Словно бы неподвластные току времени, отсутствующие в настоящем дне, непостижимые, возможно даже для самих себя. Тогда Вы смогли бы понять, к чему в конечном счете привело белое завоевание.