Владислав Пронин - Уроки немецкого (Антифашистская тема в современной немецкоязычной литературе) Страница 11

Ленц не балует читателя увлекательной фабулой. Сюжет романа предельно прост и представляет собой цепочку экспериментальных ситуаций, каждая из которых подвергается оригинальной педагогической интерпретации. Суть происходящего в том, что трое составителей школьной хрестоматии встретились в Гамбурге, чтобы сообща найти «живой пример», который послужил бы образцом для всех несовершеннолетних современников.

Автор подобрал основных персонажей по принципу типажности. Так, бывший директор провинциальной гимназии, а ныне пенсионер Валентин Пундт обликом своим схож с незабвенным учителем Гнусом из одноименного сатирического романа Генриха Манна. Монументальный и медлительный, пунктуальный до занудства, он ведет себя в школе и дома как мелкий тиран. Чтобы сильнее подчеркнуть типичность образа, Ленц сообщает, что когда‑то в молодости Пундт позировал художнику Максу Бекману для картины «Северогерманский учитель».

Коллега Пундта — учитель Янпетер Хеллер, напротив, порождение сугубо современного стиля поведения. Он во что бы то ни стало стремится остаться если не молодым, то хотя бы моложавым. Поэтому Янпетер пристально следит за своими учениками, подражает им в манерах, навязывает им панибратские отношения, по всякому мелочному поводу выказывает строптивость и оппозиционность.

Завершает педагогическое трио Рита Зюссфельд, которая представляет издательство, сделавшее заказ на хрестоматию. Осыпанная сигаретным пеплом редакторша, ежесекундно нарушая правила уличного движения, вечно торопится в своем стареньком автомобильчике с одного совещания на другое.

При первом знакомстве вся троица производит довольно комическое впечатление, и читатель вправе ожидать, что повествование будет направлено в сатирическое русло. Однако, как и в «Уроке немецкого», в «Живом примере» многое предстает в печальном ореоле трагического гротеска.

Насмешливое отношение к составителям хрестоматии, озабоченным поисками нравственных нормативов, постепенно сменяется глубоким сочувствием к их занятию, потому что это одновременно и авторская тоска по положительному герою.

Зигфрид Ленц, по его признанию, поставил перед собой серьезную задачу — найти в современной действительности героя, который являл бы собой подлинную преданность идеалам, как Альберт Швейцер, Анджела Дэвис или Че Гевара. О невероятных трудностях, которые встали на этом пути, Зигфрид Ленц неоднократно говорил интервьюировавшим его журналистам. Не случайно к этой проблеме обращаются немногие западные писатели, считая ее практически неразрешимой, да и сомневаясь в том, надо ли демонстрировать читателю идеальные натуры, внушая ему тем самым мысль о собственном несовершенстве.

Такого рода сомнения периодически одолевают Янпетера Хеллера, который считает вдохновляющий пример понятием сомнительным и спорным. Дескать, навязывая идеальный образ, воспитатель тем самым подавляет личность ученика, заставляет подражать, уподобляться «живому примеру», а не стремиться к самовыражению. Чужой опыт заслоняет перспективы, мешает развитию критических способностей… и многое другое в том же духе время от времени усматривает подозрительный Хеллер в «живых примерах» своих коллег.

Зигфрид Ленц не согласен с Хеллером, но он вовсе не спешит отмахнуться от его схоластических парадоксов. Писатель понимает, что никакой назидательный образец не опасен, если у учителя и ученика есть голова на плечах. Однако известная доля здравого смысла в пылких филлиипиках Хеллера имеется. Автор «Живого примера» и сам видит реальную опасность в том, что нынешнее молодое поколение Запада живет под тотальным гнетом всяческих кумиров и ловко сфабрикованных авторитетов. Желание отождествить себя со знаменитым артистом или прославленным спортсменом, истерическое сопереживание конвульсиям демонстрируемых с эстрады или на экране страстей оборачивается психологическими расстройствами. Ленц в сущности внушает взрослому читателю и подростку: не поклоняйся идолу, уважай и цени истинного героя. Но как его найти в современной жизни? Страшная ошибка стоила жизни сыну одного из составителей хрестоматии: сын Нундта Харальд покончил жизнь самоубийством. Он расстался с жизнью, успешно выдержав выпускной экзамен, здесь же, в Гамбурге накануне вступления в самостоятельную жизнь. Самоубийство странное, ничем будто бы не мотивированное.

Старик Пундт с присущим ему педантизмом начинает доискиваться до причин гибели сына, дотошно проводит самодеятельное расследование. И в итоге должен сделать вывод, что причина самоубийства — он сам и его система домашнего воспитания.

Именно биография Харальда Пундта убеждает, что современная буржуазная. семья и казенная гимназия калечат детей. От Харальда отец садистски требовал неукоснительной дисциплины. Не потому, что директор Пундт столь уж жестокосерден, просто он привык функционировать механически и к этому же старался приучить сына. Вырвавшись из отцовской опеки, Харальд–студент стремился стать независимой личностью. Он и его друзья видели свою задачу в том, чтобы бороться с несправедливостью, наказывать гнусность добиваться свободы. Но свободы во имя чего? Это им было пока неясно. Хотелось чувствовать себя свободными, раскованными и только. Лидер их компании сочинял песни протеста, пропагандируя туманные идеи. Он стал кумиром Харальда, его вторым «я». Но однажды певец сменил имя и убеждения, создал себе модный репертуар. Вчерашний правдоискатель сделался любимцем не отягощенных умственным багажом подростков. Словом, случилось обычное превращение протестующего искусства в коммерческое предприятие.

Не только, разумеется, из‑за разочарования в кумире погибает Харальд, но еще и потому, что ему, увы, не оставалось ничего другого, как приспособиться к торжествующему буржуазному правопорядку. Морально и Харальд был готов к адаптации.

У Зигфрида Ленца своя, далеко не бесспорная и уж во всяком случае не исчерпывающе полная концепция антибуржуазного молодежного движения, но он проницательно уловил в нем две крайности.

С одной стороны, абстрактные гуманные лозунги в защиту личности, провозглашение всеобщего равенства, призывы вернуться назад к природе. В силу своей сугубой риторичности этот протест не опасен ни для капиталистического строя, ни для тех, кто протестует таким способом.

С другой стороны, нечто соответствующее давней российской «теории малых дел». Бороться против малейшего ущемления прав, на всякую антидемократическую акцию отвечать противодействием. В этой связи Ленц довольно иронически изображает ребячью демонстрацию против повышения цен на школьные проездные билеты. Громогласно требуя вернуть им пфенниги, которые отбирают у них господа–сенаторы, хиппи движутся по маршруту, заранее согласованному с полицией. Сцена напоминает скорее маскарад, карнавал, но никак не политическую демонстрацию. Юные «бунтовщики» никому не мешают, кроме водителя трамвая. Из‑за помех транспорту завязывается стычка с полицией, что невероятно поднимает авторитет демонстрантов в их собственных глазах.

Скептическое отношение автора к подобным формам протеста выразилось и в том, что Янпетер Хеллер затесался в толпу юнцов. Он не знает, против чего они борются, ему все равно — лишь бы яростно протестовать. Взрослый человек, он ведет себя как мальчишка, дерзит полицейским, а затем, удовлетворенный кратковременным политическим мероприятием, предается обычным делам и заботам.

На первый взгляд Зигфрид Ленц в своем остро современном романе отходит от темы расчета с нацистским прошлым. Но это не так. В новеллах, которые предлагается опубликовать в хрестоматии, неоднократно возникают образы тех, кто оказывал сопротивление фашизму. Кроме того, Ленца волнует вопрос, как прошлое стыкуется с современностью. Его тревожит то, что в юных умах царит хаос, а жажда подражания создает весьма опасных кумиров, которые внушают порой культ силы и вседозволенности. В молодежи он с горечью замечает утрату героических идеалов. Общественное поведение школьников и студентов похоже на самодеятельные спектакли, который они разыгрывают на потеху самим себе.

В этой ситуации живой пример, будь он из прошлого или настоящего, насущно необходим.

Но троица составителей хрестоматии отвергла все образцы, припасенные каждым заранее. В одном случае поступок показался чересчур мелким, в другом — отвага проявлялась неосознанно, инстинктивно.

После долгих дискуссий пьедестал героя оказался вакантным.

Итак, тупик?

Но действие романа вдруг обретает неожиданный поворот. Оказывается, за примером не надо было далеко ходить, самый достойный «живой пример» еще совсем недавно обитал в соседнем доме. Это ученый–биолог с мировым именем Люси Беербаум. Когда в Греции, где она родилась, власть захватили черные полковники, Люси Беербаум обрекла себя на добровольное заточение и голодовку. В собственном доме у себя в Гамбурге она жила точь–в-точь, как ее греческие друзья в тюремной камере. Весть о невероятном самоаресте всколыхнула людей, заставила в той или иной форме выразить солидарность с греческими патриотами.