Мэлор Стуруа - С Потомака на Миссисипи: несентиментальное путешествие по Америке Страница 11

— Быть судиею тому, справедливо сие или нет, не мое дело. И вообще вопрос тут не в справедливости. Просто есть люди, имеющие средства и умеющие ими пользоваться, и люди, у которых их нет. И это относится не только к тюрьмам. Аналогичное положение наблюдается и вне тюремных стен.

Здесь мистер Фелпс абсолютно прав. Вот почему король луизианской мафии Карлос Марсело вместо того, чтобы коротать дни в «Анголе», ворочает большим бизнесом и устанавливает династические связи с истэблишментом американского Юга, а Кокки и тысячи ему подобных впадают в рабство. Вот почему одни становятся сверхчеловеками-суперменами, а другие нечеловеками-невидимками.

Впрочем, слово «раб» мало кого пугает или смущает в «Анголе». Узники свыклись с ним, тюремщики не стыдятся его. «Южные джентльмены», играющие роль современных просвещенных плантаторов, считают, что их патерналистские отношения с заключенными более «гуманны», чем отношения янки-фабрикантов с наемной силой, и уж, во всяком случае, многим заключенным живется лучше в «Анголе», чем за ее стенами.

— Свобода? Что такое свобода? И могут ли они справиться с ней? — спрашивает мистер Фелпс тоном, который подразумевает и подсказывает отрицательный ответ.

Госпожа Пегги Грешэм, заместитель начальника тюрьмы по административным вопросам, суровая дама, чем-то напоминающая кинематографических начальниц гитлеровских концлагерей, рассуждает следующим образом:

— Если у заключенных нет никого во внешнем мире, кто мог бы помочь им, и если тем более они пожилые люди, которые не в состоянии сами о себе позаботиться, то разве не лучше для таких, если бы их вообще не трогали, если бы они оставались здесь навсегда? Выдворять их в открытый мир было бы, возможно, еще более жестоко.

При всей жестокости «свободного мира» в любом его понимании — философском, как западного, и обыденном, как внетюремного, — подобная логика поражает своей бесчеловечностью. И кроме того, кто дал право (или это их привилегия?) леди и джентльменам — тюремщикам рассуждать о сравнительных степенях жестокости и о гуманизме пожизненного заключения, так сказать, явочным порядком? Ведь нельзя забывать, что именно эти леди и джентльмены похитили у «забытых» молодость и зрелость — ведь не стариком же родился на свет божий Кокки, — отняли у них право на образование и на труд, лишили их свободы и человеческого достоинства. И вот сейчас, когда единственное, что осталось им в жизни, это ожидание смерти, «гуманные» тюремщики считают за благо и милосердие не выпускать их, впавших во второе детство, погулять в садик «свободного мира». Тем самым лишают их последнего счастья, все еще доступного им, — хотя бы умереть свободными людьми. Нет, милостивые леди и джентльмены, не вам рассуждать о жестокости мира сего и сокрушаться о загубленных зря человеческих жизнях!

Жестокость всегда ходит в паре с лицемерием. Они как бы орел и решка человеческой подлости… Заключенного № 50038 звали в миру Джеймсом Поиндекстером. В «Анголе» он находится с 1954 года, то есть более 25 лет. Поиндекстеру семьдесят лет, он ходит, тяжело опираясь на палку. Спустя четверть века мягкосердечная Фемида вспомнила наконец о нем и, принимая во внимание его «хорошее поведение», заменила пожизненное заключение на восемьдесят лет тюрьмы!

— Если бы я знал об этом раньше, то, наверное, пытался бы бежать отсюда. А сейчас я уже не способен на это. Ноги не ходят. Восемьдесят лет — на что они мне? Для того чтобы добраться до Пойнт Лук-аута даже мне, калеке, достаточно одного часа.

Пойнт Лук-аут — тюремное кладбище в «Анголе». Признаться, я не обратил на него особого внимания, когда мы осматривали владения Фрэнка Блэкбарна. Да и наши гиды не очень-то стремились задержать нас в этом месте. Впрочем, одна фраза врезалась в мою память.

— Вот это наше кладбище, а рядом с ним стрельбище, на котором практикуются наши жены, несущие караульную службу ка сторожевых вышках, — сказал Фрэнк Блэкбарн, когда мы проезжали мимо Пойнт Лук-аута.

Я мысленно взял на заметку соседство стрельбища и кладбища, чтобы в дальнейшем «обыграть» эту символику в своих записях. Помню, меня несколько удивили размеры кладбища, но я как-то не удосужился спросить об этом Блэкбарна. Хотя «Ангола» считается одной из самых «кровавых» тюрем Америки по количеству междоусобиц и поножовщины со смертельным исходом, объяснить только этим размеры Пойнт Лук-аута, конечно, нельзя. Главная причина — в «забытых». Именно они составляют основное население Пойнт Лук-аута.

Уголовное законодательство США, пожалуй, одно из самых жестоких в отношении длительности сроков тюремного заключения. И с годами эта тенденция еще более усиливается. В Луизиане, например, приговоры к пожизненному заключению словно с конвейера сходят, словно поставлены на поток. Во всех тюрьмах штата 716 «пожизненных», из них 640 — в «Анголе». Таким образом, они составляют здесь 16 процентов всех заключенных!

— Но и эта цифра не дает общей картины. К ней следует приплюсовать еще полторы тысячи узников, получивших двадцать пять лет и выше, — откровенно признается: мистер Фелпс.

Между пожизненным заключением и заключением, скажем, на «популярный» срок в 99 лет нет, по существу, никакой разницы. Дело не только в том, что заключенному необходим мафусаилов век, чтобы осилить эти 99 лет. По закону они приравнены к пожизненному заключению и в том отношении, что право на помилование наступает лишь после пятидесятилетней отсидки. Поэтому понятно, что у узников куда больше шансов попасть в Пойнт Лук-аут, чем оказаться на свободе.

Согласно элементарной логике чем дольше сидит заключенный за решеткой, тем ближе срок его освобождения.

— Это далеко не так, — замечает мистер Фелпс.

— То есть?

— А очень просто. Чем дольше человек находится в тюрьме, тем меньше остается у него на воле друзей и близких, готовых и способных помочь ему. Он постепенно переходит в категорию «забытых». А отсюда до фактического пожизненного тюремного заключения рукой подать.

Но человек не просто переходит в категорию «забытых». Он теряет молодость, здоровье, силу рассудка, превращается в беспомощного калеку. Зачастую он лишается естественной для человека тяги к свободе, начинает бояться ее, бояться мира одиночества, ожидающего или, вернее, поджидающего его за тюремной оградой. Он предпочитает не расставаться с тюрьмой, рассматривая ее как наименьшее из двух зол, уже не как темницу, а как дом призрения, дом для престарелых.

— Это не только проблема Луизианы. Это национальная проблема, — говорит мистер Фелпс.

Да, так оно и есть на самом деле. В Соединенных Штатах исподволь складывается так называемый подкласс «лишних и забытых», сломленных длительной тюрьмой и не способных прокормить себя вне ее стен. Это живые мертвецы, хватающие, в свою очередь, живого. Они бельмо на совести людей и балласт для налогоплательщиков. Они давят и на душу, и на карман, невольно способствуя дальнейшей деградации общества, породившего и поразившего их. Разумеется, и рост преступности в Соединенных Штатах играет здесь далеко не маловажную роль. Но в значительной степени это ужесточение Фемиды вызвано политическими соображениями. За ширмой «законности и порядка» бушует вендетта капиталистического общества против бедных и цветных, против париев, сам факт существования которых вызывает панику и истерию у имущих.

Волна этой истерии подымается все выше и выше. Вот некоторые весьма любопытные статистические данные на сей счет. В 1967–1968 годах тюрьмы штата Флорида приняли 62 узника, приговоренных к пожизненному заключению. С 1976 года количество подобных узников составляет триста человек в год. В штате Нью-Йорк их число выросло с 1971 по 1974 год на 44 процента. Дальнейший скачок был еще более разительным: в 1974 году 173 пожизненных, в 1975 году — 520! В самой Луизиане число пожизненных за последнее десятилетие увеличивается в среднем на сто процентов каждые три года. По признанию мистера Фелпса, «в будущем ожидается еще более драматический рост». Ни в одной стране ни в одно время не было столько заживо погребенных, сколько в тюрьмах современных Соединенных Штатов Америки, этого общепризнанного лидера «свободного мира».

И еще немного статистики. Содержание узников, приговоренных к пожизненному заключению, обходилось налогоплательщикам Луизианы в 1974/75 финансовом году в 1,7 миллиона долларов. В текущем году эта сумма возрастет до 4,5 миллиона долларов. Тюремные власти с ужасом подсчитали: если даже стоимость жизни и число пожизненных не будут расти, что, конечно, фантастическое допущение, содержание 640 узников обойдется штату в сто миллионов долларов за двадцать лет! А ведь в «Анголе» имеются и другие заключенные, приговоренные к астрономическим срокам, превышающим двадцать лет. Их число давно перевалило за тысячу.