Газета Завтра - Газета Завтра 251 (90 1998) Страница 11

Богородица пресвятая,

Наступи на поганые языки

Лицедеям, фарисеям,

Банкирам и министрам,

Комментаторам и дикторшам,

Сеющим в душу русскую

Грех и омерзение!..

Богородица великая,

Защитница жен и невест русских,

Накажи золотозобого голопузого Гайдара,

Утихомирь взбесившегося Черномырдина,

Зажми клюв кукарекающему Явлинскому.

Пусть они упрутся мыслями в кресты, в кресты, в могилы, в могилы, в кладбище безвинных, восставших, но расстрелянных ими, ими, ими, окопавшимися за бочоночным брюхом Лох-нессе!.. Свободи нас, людей хлебопашных, от ленивых генералов, дай нам, людям, в очередях измученным, гвардейского лейтенанта: он - Дальний Восток сбережет от китайского заполнения, Сибирь за долларовые долги не отдаст янки, деньги запретит печатать в Чичьме и Мелеузе, Торжке и Анапе!.. Он - русских вспомнит, по СНГ раскиданных и забытых!..

Пахнет нафталинными духами, пахнет. В Кремле пахнет. И Лох-несс лежит: рылом уткнулось в ЦКБ, а хвостом в Спасские ворота!.. Недееспособно чудовище: и, к счастью, из Америки не Моника едет, а вторая Тэтчер - гражданка Олбрайт!.. Некоторые кричат: "Олрайт!".. Некоторые кричат: "Олбрайт!".. Где истина, товарищи депутаты?

Как вам не позорно, люди русские, иметь подобных холуям генералов? Как вам не позорно, люди русские, терпеть бред дикторши Светланы Сорокиной, свежо схожей дарханным обличьем с председателем Великого Народного Хурала Монголии Батмунхом Цэдэнбалом, не дикторша ли "Вестей" в свое время призывала: "Стреляйте красно-коричневых революционеров!"..

Как вам не позорно, люди русские, терпеть кляузные эмоции диктора Евгения Киселева и его дергающейся подруги Митковой, без них телецентр давно превращен в антирусское секс-стойбище, смердящее по областям и республикам России, а с ними - дышать вообще нечем: видать, понашкодили на земле немилой, вот и мерещатся им в курином яйце - русский фашист и в чесночной котлете - русский фашист!.. Фашисты фашистов ищут? Почему рот замкнули вожди оппозиции, нравится им - как распинают мерзавцы русский народ? Чем еще дать по зубам русскому народу, какой еще несправедливостью огреть его, каким пойлом еще оплеснуть его - воина и спасителя?!

И мы, писатели русские, елозим по трибунам, шоркая пенсионерными джинсами и тряся лишаистыми бородками: "Утлое стадо православных сохранится от убоя, малое, и нам в сие стадо утлое угодить и выжить надо, угодить и выжить, угодить и выжить!".. Коллективисты.

Какому Богу изменник угодит? Христос не поощрял изменников! Ну, спрашиваю, вас, вас, одинаково лобызающих Иуду и Христа, спрашиваю: какому Богу угодит предатель?.. Христа и реформатор не объегорит! Мы, русские люди, упустив газеты и радио, телеэкран и толпу, ввергли себя в удивление и неприязнь, виноватость и обиду со стороны соседей, братьев национальных наших, а мы же - единая Россия, славноязыкая, славноратная. Россия, Россия, золотая, крылатая, взлетающая солнцем яснопылающим в зенит мир согревать и человека утешить!..

Навстречу мне с холма звенит багряно

Рябиновая памятная гроздь.

А по стране бредут, качаясь пьяно,

За голодом бесправие и злость.

Я жил и пел, я плакал и молился

И никогда не думалось о том, -

Как пожалеть, что я на свет родился,

Иль оказаться в море за бортом?

По вечерам окутывает дали

Чужая несговорчивая мгла.

И потому аж до зари рыдали

И утверждали гнев колокола!..

Душа можжит в смятениях и ранах,

Подстрелянная вдруг на вираже.

Сурово спят Матросовы в курганах

И не воскреснут Минины уже.

Гнетет меня железная усталость

И крик мой застревает на звезде:

"О, ничего нам, русским, не осталось,

Распятым на страдальческом кресте!"

Скорбит земля деревнями пустыми

И долларовым давится дождем…

Но мы придем пророками седыми

И витязями жданными придем.

Мы воины отрядов неподвластных,

Мы лжецарям обиды не простим:

И отомстим за матерей несчастных,

И за невест плененных отомстим!

Легко ожесточиться и стрелы иронии в действующих нацеливать. Но Зюганов чуть припозднившихся героев на варварском суде защищал. И генерал Николаев черные алкогольные составы, катящиеся на русский народ, в горах Кавказа тормознул. А кающийся Лужков зря ли у храма Христа Спасителя опекун? И губернатор Кондратенко, как перед Куликовым Полем Дмитрий Донской, дружины непоколебимые окликает. И-и-их!..

Едва коснулись локотком локотка витии России - и в премьерах академик. Зачем же к Биллу Клинтону поспешать нам, разным, но единым - по России и Полю Куликову? Америка - Америке. А Россия - России. С нами Христос. И Богородица, мать русская, с нами. Довольно?

И путь русский - перед нами течет, кремнистый и долгий, тяжкий, через Голгофу, через расстрелянных и убитых, оклеветанных и замученных, течет через украденных и проданных, изнасилованных и замурованных в подвалах - маньяками, в песках - казнителями.

А чудовище Лох-нессе в кровавом бассейне придремывает, прислушивается тревожно, а могота иссякает. Скоро, скоро перестанет оно в океанах корабли наши крушить, а по рубежам нашим перестанет куски седой земли русской чугунною ластою откалывать и диким каркающим стаям кровь нашу сверкучую разбрасывать!..

Земля седая наша

И путь наш седой и каменный, -

Ночь опустилась над нами,

Огромная и слепая.

Но там, на слиянии

Пространств русских

И русских небес ярозвездных,

Свет-Богордица,

Мать русская наша,

Одна, в белых одеждах, стоит:

То ли к смерти она приготовилась,

То ли нас на Победу

Благословить вышла!..

КЛИНИКА

Я ДАВНО НЕ БЫВАЛ в поликлинике. Воздух стал чище, совсем не больничный. Раньше вернешься домой из врачебного учреждения - неделю от одежды пахнет карболкой, эфиром, мазью Вишневского. Теперь пресный уличный воздух сквозит в коридорах родной поликлиники.

Вдоль стен сидят в основном старопрежние люди. Подходят к аптечному киоску в тупичке коридора, спрашивают лекарства - по рецептам, бесплатные. На деньги старые люди ничего в киоске не покупают.

Вся поликлиника постарела. Не увидишь молоденьких козочек-медсестер. Одни бабушки тяжко шастают с медкартами. Они только одеждой, белыми халатами и отличаются от посетителей поликлиники. Часто присаживаются к больным, вступают в их далеко не медицинские разговоры - про жизнь… Многим врачихам в кабинетах тоже под семьдесят.

Посетителей с бюллетенями совсем нет. Там, где люди работают и зарабатывают, - они не болеют, или переносят недуги на ногах. А на остановившихся предприятиях никому не нужны “листки нетрудоспособности”.

Помнится, при прежней системе эти бюллетени были в большом ходу. Все от мала до велика с удовольствием пользовались ими. Горло обложило, кашель, насморк - и в поликлинику. Тоскливо, конечно, было сидеть в очередях, но недельный отпуск получить “с сохранением содержания” было весьма соблазнительно. Может быть, чистых симулянтов и немного попадалось, но и по-настоящему обессиленные болезнью тоже редко встречались в этих коридорах. “Побюллетенить” советские люди любили, чего греха таить. Специальная медсестра занималась выпиской “листков нетрудоспособности”. И к ней очередь стояла. А теперь давно ту медсестру сократили, заодно и половину других.

Пусто нынче в поликлинике. Неприютно. Однако она все-таки осталась своеобразным клубом, каким были когда-то и вагоны пассажирских поездов. Вынужденные подолгу сидеть рядом, люди охотно общаются, тем более, что и люди-то остались прежние, горячившиеся когда-то в “вагонных спорах”, только постаревшие лет на десять-двадцать.

Встретились старые знакомые. Молодящийся и, кажется, даже крашеный миниатюрный интеллигент, одетый в джинсы, ветровку и кроссовки. И высокий, сгорбленный, с седыми лохмами на голове представитель вымершего рабочего класса. Интеллигент прячет руки за спину, и работяге как бы приходится самому себе пожимать руки. Он будто перетирает в ладонях зерна и спрашивает у старого знакомца, как жизнь.

Интеллигент кокетливо покачивает головой, демонстрируя свои волосы, свою живость и подтянутость и свое коренное отличие от костистого, неуклюжего старика.

- Между прочим, доложу я вам, мне уже семьдесят стукнуло!

На работягу это не производит никакого впечатления. Он, видимо, никогда не думал ни о своей внешности, ни о чужой. Да и показушному старичку требовалось заявить о молодцеватости не этому мужлану, а старушкам на диванчиках.

Но единодушия нет в женских рядах посетительниц поликлиники. Одних умиляет осанистость и бойкость сверстника, может быть, даже по-своему возбуждает. А невзрачную, плохо одетую старушку с косынкой на голове, повязанной, как на солдате-чеченце (или как на комсомолке тридцатых годов, позерство старого шалуна злит. Что-то, видимо, припоминается ей из собственного жизненного опыта в связи с этим “артистом”, что-то такое неприятное, что она вскакивает с места и уходит в другой конец коридора, чтобы не наговорить грубостей.