Николай Переяслов - Подводный реванш Страница 11

— Получается, что так. Зачем-то Бог да послал же тебя на нашу голову.

— Если о чьей-то голове и можно говорить, то скорее о моей, — потрогал я стягивающую мой лоб повязку.

— Да-да, извини. Это Колесников перестарался...

— Колесникова месяц назад похоронили. Вдова осталась. Я знаю об этом. И Олю знаю. И настоящего Лячина. Но так пока надо, поверь мне...

Я видел, что он крепко мучит себя, решая, посвящать или не посвящать меня в эту странную игру. Но и мне было тоже непросто принять ее правила без объяснения сути.

Не смел раскрыть эту тайну без санкции командира лодки и псевдо-Колесников.

— Насчет имени я не вру — меня, правда, зовут Дмитрием, — убеждал меня он. — А об остальном пока не спрашивай. Командир сейчас думает над этим.

— Ну скажи хоть, на фига вы меня с собой взяли! — приставал я.

— А что с тобой было делать? — вскипел он. — С минуты на минуту над бухтой мог появиться вертолет с Клебановым и всякими московскими шишками, так что лодке нужно было срочно уходить под воду! Не бросать же нам было тебя на берегу без сознания? За камнями у нас была спрятана резиновая лодка, и мы подумали: возьмем тебя к себе на борт, доктор сделает перевязку, а потом мы тебя опять высадим... А тут оказалось, что надо срочно двигаться к Хоконсверну...

— Так мы сейчас возле Норвегии! — не удержался я. — Не за лодкой «Мемфис» ли ведем слежение? — вспомнились мне статьи о ремонтировавшейся в этом порту английской субмарине, якобы как раз и получившей свои повреждения во время столкновения с «Курском».

— Этого я тебе не могу сказать, — сделал каменное лицо Дмитрий. — На такие вопросы может ответить только командир...

И я ждал, когда меня снова заглянет проведать каперанг Лячин. (Или, вернее, «Лячин-2», как я его для себя классифицировал.)

Но пока что мне приходилось общаться только с Колесниковым да с занимавшимся моим лечением доктором — капитаном медицинской службы Алексеем Борисовичем Станкевичем (я уж и не стал спрашивать, как его зовут на самом деле). Один раз заглянул минут на пять «бравший» меня тогда на берегу вместе с Колесниковым Рашид Аряпов, да как-то зашел с двумя краснобокими яблоками (и где он только достал их здесь, спрашивается?) и ксерокопированной версткой статьи Николая Черкашина «Дитя глубин и страха» инженер гидроакустической группы Алексей Коробков (если б кто-нибудь только знал, сколько требуется усилий, чтобы даже мысленно называть их именами погибших подводников!), с которым мы минут тридцать проговорили на разные темы.

— ...То, что ты видел в своем беспамятстве, могло быть не более чем отражением прочитанной когда-нибудь раньше книги. Мало ли описаний морского дна встречается в историях у Жак-Ива Кусто, Жюля Верна или Виктора Гюго!

— Но откуда мне стали известны все эти названия — анемоны, асцидии, мадрепоровые кораллы — я ведь, блин, и до сих пор их помню! — строматеи, хвостокол-арнак, султанки?.. Я никогда этим не увлекался и не занимался!..

— Да, странно. Хотя... Кто знает? Может быть, это сам Океан делился с тобой своей информацией. Ведь говорят, что вода — это некая живая материя, информационный фонд планеты. И получается, что, теряя сознание, ты тем самым как бы включал на это время подсознание, а через него-то как раз, говорят, с нами и общаются тонкие миры...

Каперанг появился у меня в каюте опять, как и при первой нашей встрече, во время моего сна, и когда я проснулся, он уже сидел рядом с кроватью на табурете и о чем-то думал.

— ...Ну, что? — после некоторого молчания подал он первым голос. — Ты все гадаешь, что означает весь этот маскарад с фамилиями? И кто и зачем его устроил?

— Да как вам сказать, — пожал я плечами. — Наверное, мне было бы гораздо спокойнее находиться сейчас на берегу и ожидать, когда поднимут со дна моря тот — настоящий — «Курск». Но раз уж мы оказались с вами в одной лодке... причем, не в образном смысле, а в самом что ни на есть буквальном... то хотелось бы, конечно, понимать, куда она направляется и что меня в связи с этим может ожидать.

— Понимаю. Но сначала — один вопрос. Откуда ты... Ты не возражаешь, если я буду с тобой на «ты»? Ну и хорошо. Так вот, откуда ты узнал, что мы существуем и, главное — что мы всплыли тогда ночью в той бухте?

— Да не знал я ничего этого! — фыркнул я. — Шел себе по берегу и вдруг смотрю — «Курск» стоит, целый и невредимый! Я чуть не офонарел. Ну, вспомнил, что со мной фотоаппарат, кинулся снимать... А тут сзади кто-то... Это Колесников?

— Да, они с Аряповым ходили в гарнизон... Ну, была в том необходимость. И, возвращаясь на лодку, увидели, как ты прячешься с фотоаппаратом за камнем. А поскольку мы не совсем обычная АПЛ, а лодка-двойник...

— Кто?

— Двойник, точная копия «Курска». Вплоть до дублирования фамилий экипажа.

— Зачем? Для чего это нужно?

Лячин надолго задумался, а затем, приняв какое-то внутреннее решение, махнул рукой.

— Ладно, слушай... Эта идея витала в руководстве ВМФ России уже давно, еще с той самой поры, как в марте 1968 года на Тихом океане погибла советская ракетная подлодка К-129 (класс «Гольф») с девяносто восемью членами экипажа на борту. Мы подозревали, что ее протаранила американская атомная субмарина «Суордфиш», но лодка затонула на пятикилометровой глубине, и установить точную причину ее гибели было невозможно. Однако в ходе совершенно секретной операции ЦРУ под кодовым названием «Дженифер» летом 1974 года специально построенное судно «Гломар эксплорер» осуществило подъем нашей лодки, хотя при этом ее корпус и переломился пополам. На глубине две тысячи четыреста метров большая часть нашей АПЛ — с рубкой, ракетами и энергетической установкой — вырвалась из объятий ЦРУ (в буквальном смысле!) и вновь опустилась на дно океана. Носовая же часть, в которой были обнаружены две торпеды с ядерными зарядами и шесть погибших членов экипажа, была поднята на поверхность... Шесть человек в первом и втором отсеках — это положение экипажа ПО БОЕВОЙ ТРЕВОГЕ, в повседневном же походном режиме их было бы втрое больше. Ведь в первом отсеке устроены 8 спальных койко-мест, а во втором, кроме постов, находятся кают-компания, каюты командира, старпома и разведчика, а также выгородка и хозяйство вестового... То есть напрашивается вывод, что в момент своей гибели К-129 с кем-то или с чем-то сражалась... Увы, но с кем именно, мы уже никогда не узнаем. В июне 1975 года, после модернизации, «Гломар эксплорер» еще раз сходила к месту гибели К-129 и, надо полагать, подняла остатки нашей лодки. Но правительство СССР еще за год до этого отказалось признать лодку своей, хотя в поднятой тогда носовой части и были опознаны тела троих советских моряков — Владимира Костюшко, Виктора Лохова и Валентина Носачева. Разве брежневская команда могла позволить себе публично признаться в том, что наши АПЛ шныряют в территориальных водах США? Вот тогда-то в верхах и родилась идея: одновременно с каждой подводной лодкой создавать и ее «двойника» — чтобы в случае какой-либо конфликтной ситуации в чужих водах можно было бы не просто отнекаться, говоря, что это не наша АПЛ торпедировала натовский крейсер или пустила ракету по Нью-Йорку, но и немедленно предъявить противной стороне для достоверности и саму «эту» лодку, находящуюся в тот момент где-нибудь за тысячи миль от района произошедшего инцидента — либо в своей российской базе, либо же вообще на другом конце Мирового океана. Мол, что-то вы, ребята, перепутали — «Курск» не мог стрелять по вашей территории, поскольку он в эту минуту находится у берегов Индии. Вот вам для убедительности сама лодка, а вот и ее экипаж — Лячин, Щавинский, Безсокирный, Колесников... Такая вот, понимаешь, «военная хитрость». Похлеще, чем тридцать восемь снайперов... Однако от рождения идеи до ее материализации у нас проходит не менее двадцати лет, поэтому первая лодка-двойник, копирующая собой атомный подводный ракетоносец «Курск», была тайно спущена на воду только в июле 1999 года, когда ее прототип уже четыре года находился в строю и как раз готовился к походу в автономное плавание.

— Но ведь натовские акустики давно занесли в свои компьютеры шумовые характеристики всех наших АПЛ и в два счета отличат по «голосу двигателя» любой псевдо-«Курск» от настоящего!

— Ты прав, и именно поэтому создание нашего двойника на целых четыре года отстало от постройки своего прототипа. За это время было сделано нечто, что позволяет одурачивать даже акустиков НАТО. Во-первых, на нашей лодке установлены новые ядерные реакторы, увеличивающие срок автономного плавания с трех до шести месяцев. На сегодняшний день наш корабль является самой быстрой и бесшумной лодкой во всем ВМФ России. Мы можем развивать скорость до сорока пяти узлов и погружаться на глубину до восьмисот метров. И что особенно важно для нас, при скорости в пять-восемь узлов АПЛ становится практически неуязвимой для систем акустического слежения... Ну а во-вторых, на ней впервые установлена система звукомаскировки, способная в случае необходимости прикрывать собственные шумовые характеристики звуковыми копиями, имитирующими работу двигателей почти всех плавающих ныне по морям надводных и подводных судов как России, так и других стран, включая и членов НАТО.