Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6465 ( № 22 2014) Страница 11

К себе в тот миг примеривают роль

Теперь уже не мальчика, но мужа.

V

Дочь завела карапуза.

Внучка явилась на свет.

Бабкой становится Муза.

Дедом ворчливым – поэт.

Выпала с неба награда

Нам за какие труды?

Золото-девочка Злата,

Капелька чистой воды.

В помощь надеждам безмерным,

Как неожиданный снег,

Как очищенье от скверны,

Послан нам был человек.

Кротость, любовь и беззлобье.

В люльке на каждом шагу

Морщится Божье подобье

И говорит нам: "Агу!"

VI

Твой мир ещё непогрешим.

Как ангел, ты пребудешь с нами,

Напитанная небесами

И нежным запахом своим,

Разоружающей улыбкой,

И беззащитностью чела

Пророчишь нам о жизни зыбкой,

Откуда ты сюда пришла.

Среди других твоих отличий –

Незнанье зла и кроткий нрав.

Ты понимаешь щебет птичий,

Дыхание цветов и трав,

Язык цикад в ночном концерте.

Младенец – вот один, кто чтит,

Как человеку говорит

Всевышний о попранье смерти.

VII

Высокий лоб и длинные запястья –

Твой нежный облик маму повторит.

В кроватке детской безмятежно спит

Три с половиной килограмма счастья.

Сопит всем звукам мира в унисон,

Пришедшая для продолженья рода.

Пока твоя важнейшая работа –

Глубокий, крепкий и здоровый сон.

Каким тебе пришёлся этот свет?

Ты маму различаешь без ошибки.

И каждой ослепительной улыбке

Ты безотчётно тянешься в ответ.

Взрослеешь не по дням, а с каждым мигом.

В предчувствии неведомой беды

Боишься, как все люди, темноты.

И одиночество обозначаешь криком.

VIII

Голоси-причитай,

Мой любимый скворобушек, Злата.

Ди-ди-ди, ай-я-яй! –

Это, значит, помочь тебе надо.

Ди-ди-ди, ай-я-яй! –

Ты шагаешь с родителем в ногу.

Ди-ди-ди, ай-я-яй! –

Это первая исповедь Богу.

Красный шар, карусель,

И качели, и малые дети,

Что такое капель –

Всё тебе интересно на свете.

Щебечи-говори,

А вчера, что за Божия милость, –

Надувать пузыри

Ты из пены сама научилась.

Я стихи сотворю,

Прошепчу их губами сухими.

И тебе подарю,

И они будут только твоими.

IХ

Я столько прожил: год мне стал как день.

Пора настала дань отдать сединам.

И поглотила сумрачная тень

Те времена, где год казался длинным.

Ну как мне удержать весь белый свет

И возвратить его обратно дому?

Тобой, мой ангел, кто идёт вослед:

Живое жизнь всегда даёт другому.

Пока ты в люльке безмятежно спишь,

Как предок спал перед последней битвой,

Хочу я верить – искренней молитвой

Ты, коль захочешь, жизнь мою продлишь.

* * *

Я покаюсь и снова грешу,

И на сердце опять беспокойно.

Неужели всё то, что прошу,

Даже слуха Его недостойно.

[?]И когда повстречал я бомжа

На каком-то вокзале убогом,

Я подумал, что наша душа

Точно так же смердит перед Богом.

Бог не требует наших молитв.

Но лежу пред Тобой распростёртый.

Это я, изнемогший от битв,

Это я – худоцветный и чёрный.

Это я, предъявивший права

И просящий пощады несмело,

Принимаю, что эти слова,

Может быть, наше главное дело.

* * *

Откуда – её я не звал –

Идёт беспощадная старость?

И, кажется, всё я сказал,

Но главное что-то осталось.

И всё кратковременно так,

Непрочно, мгновенно, беспечно.

И всё кратковременно так,

И всё удивительно вечно.

И всё, что на грешной земле,

Пропел я, как певчая птица,

Плутая в полуночной мгле,

На небе должно разрешиться.

* * *

На искусстве не наваришь,

Жить не будешь сыто-пьяно.

Только старший мой товарищ

Вновь бренчит на фортепьяно.

Люди держат в мыслях числа.

Люди думают о деле.

Ты какого ищешь смысла

В этом музыкальном теле?

От такой пустой работы

Что в миру себе оставишь?

Ты какие ищешь ноты

Среди чёрно-белых клавиш?

Лик его высок и светел.

На вопросы нет ответа.

Только музыка и ветер

Обнимают части света.

Он привержен лире стойко

С обречённостью мессии.

И несётся птица-тройка

Вновь по матушке-России.

* * *

Слышишь, заводит сверчок

Песню на лире запечной.

Как бы мир ни был жесток,

Слово и музыка вечны.

Мы рождены, чтоб пропасть.

Канет во мгле бесконечной

Слава, богатство и власть.

Слово и музыка вечны.

Как же нам жить на земле

Просто, неспешно, сердечно?

В мире, лежащем во зле,

Слово и музыка вечны.

Жизнь поместилась в семь нот.

Но в суете быстротечной

Всё в этом мире пройдёт.

Слово и музыка вечны.

* * *

                                            В. Чижевской

Поэты не пишут доносы,

Что всё здесь не так – вкривь и вкось –

Про сложную жизнь и партвзносы.

Уж так на земле повелось.

Как сладко начальству вопросы

Подкинуть про то и про сё.

Но вот ведь – не пишут доносы

Поэты, не пишут, и всё!

Под едкий дымок папиросы,

А слово их не воробей,

Поэты не пишут доносы.

Не пишут они, хоть убей!

Ну, нету у них интереса

Вот так расточать словеса.

Но можно представить Дантеса,

Открывшего миру глаза?

Поэты поют мадригалы.

Они поголовно добры.

Они посылают сигналы

В иные миры.

Светлана КЕКОВА,  САРАТОВ

У Софийских ворот

СТРАШНАЯ МЕСТЬ

                      Станиславу Минакову

1

Никого не помилую,

только слёзы утру…

Гоголь с паном Данилою

тихо плыл по Днепру.

Волны серы, как олово.

Спят в земле мертвецы,

молодецкие головы

опустили гребцы.

Кто не спит, тот спасается,

Плоть приемля и Кровь.

Украина, красавица,

соболиная бровь.

Ни приветом, ни ласкою

не разбудишь меня,

только сталью дамасскою,

вольным храпом коня…

2

Стражу к городу вывели,

в хлев загнали овец.

Спит в сиятельном Киеве

есаул Горобець.

С голубями и птахами

мчит его экипаж

в дом, где борется с ляхами

друг его Бурульбаш.

Полночь многоочитая

в храм идёт на поклон,

чтоб уснуть под защитою

чудотворных икон.

Но не дремлют отдельные

мертвецов позвонки,

заведенья питейные,

казино и шинки,

синим светом подсвеченный

тот, чьё имя – Никто,

и проказою меченный

вождь в заморском пальто.

Он танцует «цыганочку»

со страной на горбу,

дразнит мёртвую панночку

в одиноком гробу.

И, не видя противника,

у Софийских ворот

Гоголь в облике схимника

на молитву встаёт.

ВОЛШЕБНАЯ РЫБА

                             Этери Басария

На Страшном судищи без оглагольников обличаюся, 

без свидетелей осуждаюся, книги бо совестные 

разгибаются, и дела сокровенные открываются…

                      (Из тропаря по третьей кафизме)

Надев златотканую ризу, сидит безутешная мать

и хочет волшебную рыбу для мёртвого сына поймать.

Вокруг неё – травы и воды, и годы страданий и бед,

а в ней – времена и народы, и праведной совести свет.

В руках она держит корзину, в корзине – иголка и нить…

Я знаю – убитого сына боится она хоронить.

И кто её сына помянет там, где громоздятся гробы?

и как её мальчик восстанет при звуке последней трубы?

Но – чудо! Возможность спасенья душа прозревает на миг,

и чает она воскресенья при чтении совестных книг.

И призрак последней разлуки не манит её, не зовёт,

и к матери плачущей в руки волшебная рыба плывёт.

P.S. Поздравляем Светлану Кекову с вручением Новой Пушкинской премии!

Оксана СТОМИНА,  МАРИУПОЛЬ

«Мне бы справиться с этим»

У меня от него...

Он был вроде бы самым обыкновенным.

Одно его выдавало – взгляд.

У меня от него – вино по венам,

А временами – яд.