Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6448 ( № 5 2014) Страница 11

В конце романа автор единственный раз затрагивает ноту пронзительной искренности. Подрабинек поёт оду телогрейке. Чутко поёт, выстрадав каждую букву. Единственный честный эпизод во всём тексте:

«Телогрейку нельзя просто взять и выкинуть, как рваную рубашку или заношенное пальто. Она этого не простит. Освободившийся зэк тихо уберёт свою телогрейку подальше в шкаф и не будет тревожить её без надобности - ведь никто не знает своего будущего».

Правильные слова. Честные. Чёрт с ним, что в стилистике Солженицына. В романе вообще много стилистических отсылок к Александру Исаевичу. Любой экстремальный опыт требует вещественного воплощения. Чтобы не забывалось. Но с каким же трудом верится в искренность пикаро, когда на протяжении всего романа он методично доказывал обратное. Это принципиальный момент. Если ода телогрейке написана искренне, то значит, в плутовской натуре остались отблески божественной искры, значит, не всё потеряно для Подрабинека, и связь со страной, с народом, её населяющим, заявлена им не для красного словца.

Вечный плут, я готов поверить в искренность оды телогрейке, если ты достанешь её, старенькую, из шкафа и покажешь честному люду. В этом не будет позы. Я глубоко убеждён, что величие писателя определяется честностью: к себе, к читателю, к языку. Потому русский писатель всей жизнью отвечает за изречённое и написанное.

Ответь за слова, плут, покажи телогрейку.

Теги: Александр Подрабинек. Диссиденты

Голос за кадром

Максим Лаврентьев. Основное. - М.: Литературная Россия, 2013. – 224 с. – 1000 экз.

В новую книгу Максима Лаврентьева вошли стихи, поэмы и литературоведческие статьи. Здесь же и фрагменты интервью с ним, публиковавшихся в "Независимой газете", «Учительской газете» и других изданиях. Собственно, это такое малое собрание сочинений в одном томе, дающее наиболее полное представление об авторе. Но автор - в первую очередь поэт, поэтому и поговорим о его стихах.

В качестве аннотации в книге приводится высказывание редактора и критика Юлии Качалкиной: «Стихи и литературоведческая проза Максима Лаврентьева обладают почти утраченным современной литературой свойством интеллигентности, особенно ценным в пору растущего бескультурья» . С данным утверждением, конечно, можно поспорить, поскольку точных критериев интеллигентности, тем более в литературе, не существует. Однако Качалкина в чём-то и права: эти тексты вполне можно назвать рафинированными (как порой говорят об интеллигентах). Именно потому, что написаны культурным человеком и – культурно:

В царицынском парке  земля отсырела,

но выброшен в грязь  необычный десант –

Диана, Дриада, Минерва,  Церера

маячат кругом,  развлекая детсад.

Лаврентьев обходится без обсценной лексики, не злоупо­требляет грубым натурализмом, не выкрикивает лозунгов и не шлёт проклятий в адрес идеологических противников. Он словно бы не от мира сего. Живёт в наше время, рядом с нами, но умудряется не особо реагировать на то, что будоражит умы современников. Взглядом равнодушного художника скользит по действительности, не только всем видом, но и словом подчёркивая свою независимость (в какой-то мере и исключительность):

Я попал сюда, как будто в плен,

да ещё в эпоху перемен,

смутно помня  тот прекрасный сад,

где гулял всего-то жизнь назад.

Отсюда – ложные читательские представления об авторе как об изгнаннике. На самом деле тут – классическое отшельничество со всеми вытекающими... Однако изолировать себя от реальной жизни с её страстями и перипетиями редко кому удаётся в поэзии. Самоустранение неизбежно влечёт к переоценке своего кредо. Рано или поздно, но у автора обязательно прорвётся недовольство существующим положением вещей, и винить будет некого, кроме себя самого:

Не слишком-то напорист,

вперёд я не пролез.

Я оплатил проезд,

но не попал на поезд.

Такие стихи просто по определению не могут быть популярны. Их не отнесёшь даже к «тихой лирике». Это как голос за кадром, обладателя которого никому не приходит в голову увидеть. Сам голос вроде бы нужен, но лишь как дополнение к определённой картинке. Впрочем, вся русская поэзия давно уже стала дополнением... И Лаврентьев здесь – далеко не исключение. Хотя в поэмах он и высказывается более конкретно по тем или иным вопросам, его «закадровый» голос почти меняется. Ведь там немалую роль играет жанр, и даже небольшая по объёму поэма требует наполнения фактическим материалом. Следовательно, автор не столько возмущается, сколько фиксирует:

То было время войн и смут,

разборок быстрых  и недетских.

Годами пиршествовал шут

в апартаментах  президентских.

И вроде бы актуально, но уже – история. Вроде бы резко, но не настолько. Да и воспринимается не так, как если бы об этом написал злободневный Всеволод Емелин. В сущности, Лаврентьев стал заложником собственной позы. Не скажу, что это плохо, – это логично. А куда ему плыть дальше – пусть думает сам.

Теги: Максим Лаврентьев. Основное

Я так устал без вас

Эмма Марченко. Возраст: Воспоминания и стихи. - Ярославль: Индиго, 2013. – 112 с. – 500 экз.

Помнится, один известный поэт упрекнул одну известную поэтессу. Не пристало, дескать, в своих выступлениях перед читателями сообщать им, что ты уже бабушка, тем самым незаслуженно претендуя на поэтическую мудрость, являющуюся привилегией поэта-мужчины. В то время как от поэта-женщины читатель всё ждёт-пождёт неувядающих интимных откровений.

А ярославская поэтесса Эмма Марченко назвала свою новую книгу прямо и откровенно – "Возраст". Возраст и впрямь солидный – 80. В таковом многие литераторы из тех, кто дожил, хлопочут об издании многопудья, чтобы ему потом пылиться в библиотеках. А у Эммы Марченко, хотя она написала за свою жизнь немало, в её итоговой книге всего 112 страниц. Но каких!

Книга сложена из двух разделов: «Величают меня Васильевной» (воспоминания) и «Нежданные стихи» (2007–2012). Воспоминания Эммы Марченко – «жданные», потому что очень современны сегодня, когда на киевском майдане незалежности с пеною у рта клянут москалей. Но какая незалежность, когда «майдан» – это турецкое слово, а «незалежность» – польское? Содержание воспоминаний Эммы Марченко пронизано залежностью, исторически сложившейся зависимостью Украины от России и России от Украины.

В центре её воспоминаний – отец Василий – Василь, родившийся на хуторе, затерявшемся в бескрайней степи, неделимо соединявшей Украину и Россию. И прожил он жизнь одну, общую для украинцев и русских. Гражданская война в кавалерийском седле, усилия по борьбе с голодом, арест, лагерная жизнь, из сибирских зэков – в миномётчики на Первый Украинский фронт. Впечатляют бережно хранимые письма с передовой, адресованные жене: «Через мой блиндаж летят наши снаряды и снаряды противника. Вражеские – рвутся совсем рядом. Но и это не заглушает беспокойство за вас»[?] «Я так устал без вас…»…

Погиб он на родной украинской – и в то же время родной советской – земле в 1944 году, при взятии села Нагоряны Каменец-Подольской, ныне Хмельницкой, области.

Среди «нежданных стихов» в книге есть такие:

Был недавно красный стяг

В самой полной силе…

У безумия в гостях

походя пропили.

И сегодня сразу три

Цвета над Россией:

Хоть глаза свои протри –

Белый, красный, синий.

– А какой же будет цвет

Завтра самым главным? –

Ты про то спроси, сосед,

у всезнайки Клавы.

Спросить бы заодно тітку Клаву и про Україну.

Теги: Эмма Марченко. Возраст: Воспоминания и стихи

Пятикнижие № 5

ПРОЗА

Ирина и Сергей Телюк. Прощание: Автобиографический роман на два голоса. - М.: Зебра Е, 2013. –  60 с.: ил. – 1000 экз.

Перед нами трогательное свидетельство жизни, любви и творчества неразделимой супружеской пары – Сергея и Ирины Телюк. Сергей Телюк – интересный поэт, его жена Ирина – замечательная художница. Много лет они шли рука об руку, пока смерть не оборвала это совместное движение в жизни. Ирина скончалась после тяжёлой болезни и операции. Уже уходя, она прислала Сергею эсэмэску: "Я тебя люблю. Ирина".