Анри Картье-Брессон - Диалоги Страница 11

Все мы копиисты

Альберто Джакометти был вашим другом…

Альберто был изумительным рисовальщиком. Однажды мы играли: каждый написал список имен своих любимых художников. Мы оба назвали Ван Эйка, Сезанна, Паоло Уччелло и Пьеро Делла Франческа. Как и Джакометти, я стремлюсь к максимально возможной точности, к абстракции с натуры, как в фотографии, как в науке, стремлюсь к тому, чтобы найти структуру мира, радоваться ликованию формы. Чувствую, что мне есть что сказать в рисунке и в живописи. Что не помешает мне делать фотографии, но ремесло меня больше не интересует.

Это ремесло вас больше не интересует?

У меня возникает желание фотографировать, когда вижу хорошие фотографии: в первую очередь [Андре] Кертеша, это мой «поэтический источник». Потом, фотографии [Йозефа] Куделки, [Клода] Дитивона, Мартины Франк, [Ги] Ле Керрека, Яна Берри, Жиля Переза, [Леонарда] Фрида вызывают у меня некое желание вступить в соперничество. Надо стараться оставаться живым перед тем, что видишь, вступать в рукопашную с реальностью, сводить счеты с привычкой и рутиной. Всё время необходимо учиться видеть, сохраняя в своего рода танце равновесие сознательного и бессознательного, практикуя непосредственный, автоматический и интуитивный рисунок. От этого я испытываю огромную радость. Но «пускать пыль в глаза» в репортаже, включаться в ситуации, «разрабатывать» сюжет – это не фотография. А современный мир провоцирует такую путаницу, вызывает такой шквал изображений!

Вы следите за публикациями на тему фотографии?

Ненавижу смотреть книги фотографий и иллюстрированные журналы. В этом нет никакого презрения. Предпочитаю смотреть контрольные отпечатки, именно в них видна личность. Мои собственные книги и публикации меня больше не интересуют, слежу только, чтобы мои фотографии не ретушировали и не кадрировали, чтобы они были напечатаны в своей целостности. Каков бы ни был талант художественного редактора, меня не трогают тонкости вёрстки моих работ. Фотографию можно исправить, только сделав следующую фотографию, если, конечно, реальность позволяет так поступить. Кроме фотографирования, единственное, во что я включаюсь с охотой – это продумывать развеску работ на выставке.

Кажется, в фотографии выделились две тенденции: то, что «сделано» – поставлено, и то, что «снято» – схвачено…

Жизнь похожа на операционный стол: всё сгруппировано, везде обнаруживается некая композиция, всегда более богатая, чем плод нашего воображения. Все эти постановочные изображения, мизансцены без малейшего чувства формы и диалектики, наследие моды и рекламы, фотографии [Ричарда] Аведона, [Жана-Пьера] Сюдра, Дэвида Гамильтона, Дианы Арбус, Дуэйна Майклса, последние работы Брюса Дэвидсона и ещё невесть кого… Их авторы интересуют меня с социологической и политической точки зрения, потому что в них видны финальная фаза и разрушение некоего американского мира, который движется к небытию. К несчастью, они ничего не преобразуют, они встроены в это общество случайных распродаж. Они похожи на этот мир, где нет ни секса, ни чувственности, ни любви. Грязные шутники и копрофаги, они фотографируют свои тревоги и неврозы[22].

Копировать необходимо, все мы копиисты, но надо копировать саму природу – а они до изнеможения впадают в зависимость от самих себя.

Для меня быть собой значит быть вне себя. Как описывает это [Ойген] Херригель: мы достигаем самих себя тогда, когда преследуем цель – внешний мир[23]. Для них нет другой цели, кроме собственных внутренностей. Для них уже не существуют ни ритм, ни Матила Гика и его золотое сечение, ни Пифагор. Кто это написал во времена Ренессанса: «Не геометр да не войдёт»[24]?

Тем не менее вы являетесь президентом Французской федерации творческих объединений фотографов (FAPC). В ней собраны не только репортёры, но также и фотографы моды и рекламы. Нет ли здесь противоречия?

Я согласился быть президентом этой федерации по необходимости и из солидарности. Не хочу быть только почётным президентом или просто предоставлять своё имя, потому что живо интересуюсь возможностями и условиями работы моих собратьев. Это объединение существует, чтобы участвовать в решении всех проблем фотографов. Мы должны бороться. Возможно, в настоящее время, когда эта ассоциация уже создана, моя роль завершена и мне следует стать рядовым фотографом… Согласиться исполнить эту роль было для меня способом «вернуть награбленное». И потом, я маргинал без профессии и постоянного места жительства. Мы маргиналы, и нам не пристало унижаться, как нас хотят к тому принудить эти абсурдные законы: «Мсье, можно мне выйти? Мсье, можно мне фотографировать? Мсье, можно мне посмотреть одним глазком, двумя глазами, механическим глазом, стеклянным глазом?..»

Недавно вышла книга под названием «Является ли фотография искусством?» Есть ли у вас ответ на этот вопрос?

Видно, до какой степени люди консервативны: они ничего не пересматривают. Все люди – потенциальные художники; каждое человеческое существо обладает чувствительностью, но трудность в том, чтобы суметь выразить свою чувствительность и преуспеть в этом можно только тогда, когда ты работаешь. Для меня фотография – это концентрация. Художественно одарённые, способные, талантливые люди есть повсюду на белом свете. Талант – это скорее опасно. По существу Сезанн был господин, не наделенный талантом. У [Кристиана] Берара был безумный талант, и что от него осталось? Надо ли эти вещи раскладывать по ящичкам, консервировать, прикреплять ярлычки? Говорят о великом искусстве, о среднем искусстве, об искусстве для развлечения, но что это за концепция мира, жизни и человека – эта элитарная классификация? Флобер, Стендаль ненавидели этот мир… Я не отделяю фотографию от всего остального. Это визуальное выразительное средство. Но искусство ли это? Может быть, в каких-то случаях – да, в каких-то – нет. Живопись – это искусство? И что такое художник, в конце концов? Мы видим, как издатели выпускают коллекции под названием «Абсолютные шедевры». А почему не «Неоспоримые шедевры»? Это ничтожно и меркантильно. Что значит «абсолютные»?

Вы часто цитируете книгу «Дзен в рыцарском искусстве стрельбы из лука»…

Эта книга Херригеля, открытая несколько лет назад, кажется мне основополагающей для нашего ремесла фотографа[25]. Матисс то же самое писал о рисунке: практиковать дисциплину, строго требовать от себя и совершенно себя забыть. И в фотографии подход должен быть такой же: абстрагироваться, не пытаться доказать что бы то ни было. Моё чувство свободы такое же: кадр, который позволяет все вариации. Очевидность – это основание дзен-буддизма: благодаря ей приобретаешь большую силу и удаётся себя забыть.

Кажется, в истории иллюстрированной прессы доминируют понятия «фотограф – свидетель – объективное».

Джон Шарковски, хранитель отдела фотографии в Музее современного искусства в Нью-Йорке, написал, что я пользовался фотожурналистикой, но вовсе не был фотожурналистом. Он совершенно прав. Капа мне сказал: «Не позволяй навешивать на себя ярлык “фотосюрреалист”, будь “фотожурналистом”, и будешь делать, что хочешь». Пресса нас и освобождает, и берёт в плен. Нет ничего хуже, чем когда стремятся «документировать», – я тоже попадался в эту ловушку. Больше не стремлюсь собирать доказательства. Надо быть чувствительным, стараться угадать, следовать интуиции: устремиться к «случайной цели», о которой говорит Бретон. А фотографический аппарат – это чудесный инструмент для схватывания «объективной случайности».

Фотография ничего не хочет сказать, она ничего не говорит, ничего не доказывает (не больше и не меньше, чем картина), она совершенно субъективна. Единственная объективность – и я всегда возлагал на себя именно эту ответственность – это быть честным перед самим собой и перед своим предметом. Истина в себе не существует, она всегда проявляется в отношениях. Мы должны только создавать отношения, отношения в высшей степени сложные, многомерные. Наконец, поэзия – это отношения. Поэзия, живопись и любовь – вот и все важные вещи.

Уже давно я сделал фотографию кардинала Пачелли в окружении верных. Моя мать, христианская демократка, считала, что это по существу самая что ни на есть религиозная фотография, тогда как один мой друг, который в 1930‑х годах состоял в организации «Работники без Бога», находил, что это самая антирелигиозная фотография из всех ему известных. Так что очевидцев надо остерегаться.