Елена Прудникова - Катынь. Ложь, ставшая историей Страница 12

Может быть, это было не совсем так, а может, и совсем не так. Например, к тому же времени относятся воспоминания Константина Симонова, как он блуждал на грузовике в окрестностях Смоленска и не видел там вообще никаких застав — впрочем, это не значит, что их не было, а просто ему не попались.

Сотрудники НКВД были такими же людьми, как и все остальные, и тем летом поступали по-разному. Одни выводили под огнём людей и вывозили архивы, положив на папки с документами канистру с бензином и зажав в руке гранату. Другие бросали заключённых в тюрьмах и бумаги в шкафах, на радость зондеркомандам. Третьи, отпустив неопасных преступников и расстреляв «врагов народа», запирались в горящих зданиях управлений, не подпуская немцев, пока огонь уничтожал секретную документацию. Четвёртые расстреливали заключенных на марше на том же основании, на каком жгли хлеб и взрывали заводы — чтобы не достались врагу.

Начальник лагеря мог поддаться панике и двинуть из Смоленска на восток — бывало и такое. Впрочем, он не только остался жив и на свободе, но и вырос до майора — а стало быть, в его действиях, по меркам его ведомства, не было состава преступления.

Не удовлетворившись показаниями чекиста, комиссия отыскала инженера С. В. Иванова, который в июле 1941 года замещал пост начальника движения Смоленского участка Западной железной дороги.

«Потёмкин. Вы сами видели, как прибывали на станцию Гнездово эшелоны с поляками. Когда это было?

Иванов. Это было весной 1940 года. Этих военнопленных направляли в лагеря. Потом они работали на дорожном строительстве.

Потёмкин. На железнодорожном строительстве или на шоссейном?

Иванов. На шоссейном.

Потёмкин. Большое количество?

Иванов. Они прибывали вагонами.

Потёмкин. А когда происходила эвакуация Смоленской области, они оставались здесь?

Иванов. Да, оставались.

Потёмкин. Вам известно о причинах, которые их задержали здесь?

Иванов. Я работал инженером, и ко мне в отделение обращалась лагерная администрация, чтобы получить вагоны для отправки этих поляков, но свободных вагонов у нас не было.

Потёмкин. Где находились эти лагеря для военнопленных поляков?

Иванов. Точно я не знаю, но где-то на трассе Гусино.

Гундаров. Гусино далеко находится от Гнездово?

Иванов. Примерно километров сорок. Подать мы туда вагоны не могли, так как та дорога находилась под обстрелом. Потому мы просьбы лагерной администрации не выполнили.

Потёмкин. Значит, они оставались там?

Иванов. Да, оставались.

Потёмкин. При немцах они ещё долго вам попадались на глаза?

Иванов. В конце июля или начале августа они стали разбегаться в лес. Немцы их ловили и сгоняли в Козьи Горы.

Потёмкин. А где они могли там помещаться? Ведь их же много было?

Иванов. Лес был огорожен проволокой. Люди туда не ходили. Среди населения ходили слухи о том, что из леса были слышны выстрелы, особенно ночью. О том, что в лес Козьи Горы сгоняли военнопленных поляков.

Потёмкин. Большими партиями их туда направляли?

Иванов. Партии были порядочные.

Колесников. Вы сам видели?

Иванов. Да, видел.

Потёмкин. И офицеры, и солдаты были?

Иванов. Да, и офицеры, и солдаты.

Потёмкин. Они в своём обмундировании были?

Иванов. Да, в своём».

Как видим, наши следователи вопрос о том, откуда человек знал, что перед ним поляки, не забыли. Само расследование тоже проводилось по всем правилам, с проверкой и перепроверкой фактов. К сожалению, в распоряжении комиссии не было архива Смоленского УНКВД, который достался немцам. Но, с другой стороны, уж немцы-то имели полную возможность подтвердить свои обвинения документами о расстреле поляков, назвав статьи и сроки, начальников и исполнителей. Но возможность эту почему-то не использовали. Почему бы, а?

Однако вернёмся к свидетелям — тем, по выражению Глеба Жеглова, «человечкам, которые что-то видели, что-то знают» и которые в каждом деле непременно находятся. В своё время, когда наши кинематографисты ещё не ставили мордобой превыше интеллекта, у нас сняли множество хороших детективов по реальным уголовным делам, где досконально и грамотно был показан процесс расследования и в том числе опрос населения.

«Присутствие в указанных выше районах польских военнопленных подтверждено многочисленными показаниями свидетелей, наблюдавших военнопленных поляков на протяжении 1940–1941 гг. как до оккупации Смоленска немцами, так и в первые месяцы после оккупации, до сентября месяца 1941 г. включительно.

После этого срока никто военнопленных поляков в этом районе не видел.

Так, например, дежурный на ст. Гнездово Савватеев И. В. на допросе от 16 октября 1943 года показал:

„Мне известно, что польские военнопленные, следовавшие в 1940 году через станцию Гнездово, использовались на дорожных работах в нашем районе. Я лично несколько раз в 1940 и 1941 гг. видел, как работали на шоссе польские военнопленные…

После прихода немцев в Смоленский район я встречал группы польских военнопленных в августе-сентябре 1941 года, под конвоем направлявшихся к лесу Козьи Горы“.

Священник Городецкий В. П. на допросе от 30 ноября 1943 г. показал:

„Я лично видел осенью 1941 года, как немцы гнали по шоссе группы военнопленных поляков, их сопровождал усиленный конвой“.

Свидетельница Базекина А. Т., бухгалтер отделения Госбанка. В Смоленске на допросе от 21 ноября 1943 года показала:

„Вскоре после занятия Смоленска немцами я видела польских солдат и офицеров, которые работали по очистке и ремонту дорог. Они были одеты в польскую форму, и их охраняли немецкие солдаты. Я их видела партиями человек по 30. Это относится к периоду осени 1940 года. И потом я их не встречала“».

Это три свидетельства, а было их много больше.

А кроме того, поляки ведь ещё и бегали! И, естественно, пытались искать помощи у местного населения. Учительница начальной школы деревни Зеньково в августе 1941 года встретила такого беглеца.

«Поляк был в польской военной форме, которую я сразу узнала, так как в течение 1940–41 гг. видела на шоссе группы военнопленных поляков, которые под конвоем вели какие-то работы на шоссе… Поляк меня заинтересовал потому, что, как выяснилось, он до призыва на военную службу был в Польше учителем начальной школы. Так как я сама окончила Педтехникум и готовилась быть учительницей, то потому и завела с ним разговор. Он рассказал мне, что окончил в Польше учительскую семинарию, а затем учился в какой-то военной школе и был подпоручиком запаса. С начала военных действий Польши с Германией он был призван на действительную службу, находился в Брест-Литовске, где и попал в плен к частям Красной Армии… Больше года он находился в лагере под Смоленском.

Когда пришли немцы, они захватили польский лагерь, установили в нём жёсткий режим. Немцы не считали поляков за людей, всячески притесняли и издевались над ними. Были случаи расстрела поляков ни за что. Тогда он решил бежать. Рассказывая о себе, он сказал, что жена его также учительница, что у него есть два брата и две сестры…»

На следующий день, перед уходом, поляк назвал свою фамилию, которую Сашнева записала в книге Ягодовского «Практические занятия по естествознанию». Книгу эту она представила комиссии — в ней на последней странице и вправду имелась запись:

«Лоек Юзеф и Софья. Город Замостье, улица Огородная, дом № 25».

В опубликованных немцами списках расстрелянных весной 1940 года поляков под № 3796 значится Лоек Юзеф, лейтенант…

Среди вещественных доказательств НКГБ представил блокнот смоленского бургомистра Меньшагина, который после освобождения был обнаружен в делах городской управы. Содержал он 17 страниц и был заполнен различными служебными заметками, датированными от первых дней августа до ноября 1941 года. Среди этих заметок, по-видимому, сделанных на каком-то совещании у немецкого начальства, вслед за указаниями относительно евреев, большевиков, лиц немецкого происхождения и пр. вдруг проскальзывает:

«…всех бежавших поляков военнопленных задерживать и доставлять в комендатуру».

Эта фраза найдена на странице 10 и датирована 15 августа 1941 года.