В. Василевская - Воспоминания (Катакомбы XX века) Страница 12

Ездить в Лосинку зимой было нельзя. Леночка и Тоня часто ходили в дом, где служил о. Владимир*. Я чувствовала себя там не совсем хорошо и почти туда не ходила. Однажды, когда я была там, мне сказали, что о. Владимир находится в другой комнате и хочет меня видеть. Надо было пойти туда хоть на короткое время, взять благословение у о. Владимира, и потом можно было уйти. Но меня это почему-то смутило настолько, что я не могла преодолеть себя и ушла, не повидавшись с о. Владимиром. После этого меня мучили угрызения совести: как могла я обидеть такого человека?

-----------------------

* Отец Владимир Криволуцкий (прим. ред.)

Когда я рассказала об этом батюшке, он успокоил меня: "Бывают такие состояния, когда не можешь вместить чего-то еще, хотя и очень хорошего, это вполне законно. А о. Владимир — замечательный человек, и роль его апостольская", — сказал батюшка.

Я была очень удивлена, узнав от Тони, что во время поста нельзя бывать даже на концертах. Я никогда не смотрела на музыку как на развлечение, и мне было непонятно, почему нельзя слушать музыку постом, в то время как мы продолжаем выполнять множество житейских дел, которые гораздо больше рассеивают и отвлекают, чем серьезный концерт. Я обратилась к батюшке за разъяснением. "Я сам люблю музыку, — сказал он, — и всегда посещал театры и концерты, пока был светским человеком. Великий пост требует особой сосредоточенности. Если нас отвлекают житейские дела и заботы, то это причиняет нам страдание, а концерт дает утешение и уводит от того, что единственно должно занимать наше сердце в это время. Дело не в содержании музыки. Даже если бы Вы хотели Великим постом слушать "Реквием", я не дал бы Вам на это своего благословения".

На Страстной неделе я заболела. Мне уже давно предлагали операцию, но дело все откладывалось. На этот раз врачи говорили, что откладывать больше нельзя и настаивали на том, что операцию необходимо сделать в ближайшие дни. В Страстную Субботу у меня была высокая температура, и я не вставала с постели. Мы с Леночкой были приглашены к пасхальной заутрене в Загорск. Погода была сырая, а к вечеру начался сильный ветер и дождь. Естественно, что домашние считали поездку в такую погоду при высокой температуре безумием. Мы все же решили, что надо ехать, но я обещала папе завтра с вокзала поехать к врачу, хотя мне очень не хотелось портить себе праздник посещением поликлиники. Когда мы приехали в Загорск, было уже темно, лил дождь. У меня кружилась голова, и я не помню, как мы добрались до места. Перед началом заутрени батюшка всех исповедовал. Он высказал удовлетворение по поводу того, что мы все же приехали, и упомянул о той великой силе, которую имеет пасхальная служба.

К утру я почувствовала себя лучше и прямо с вокзала, как обещала папе, зашла в поликлинику. Я сказала врачу, что всю неделю лежала с высокой температурой и что мне назначили операцию. Каково же было мое удивление и недоумение, когда врач почти рассердился на меня: "О какой операции вы говорите, гражданка? — сказал он. — Никакого лечения не требуется". На другой день я пошла на работу и заболевание совершенно прекратилось. С тех пор прошло уже больше 30 лет, и за все это время болезнь ни разу не возвращалась.

Держитесь за ризу Христову

Однажды одна знакомая, руководствуясь не знаю какими побуждениями, а скорее всего по неопытности, дала мне почитать книгу Нилуса "Сионские мудрецы"*. Эта книга так тяжко подействовала на меня, что едва не довела до душевного расстройства. Мне казалось, что случилось самое страшное из того, что я могла ожидать. Я не спала по ночам, и у меня было такое чувство, что меня призовут к ответу, который я дать не в состоянии. Ничего более отвратительного, чем эта книга, я себе не представляла. Под прикрытием христианской идеологии в ней высказывались самые человеконенавистнические мысли, распространялась самая ужасная клевета. Единственным выходом было откровенно поговорить с батюшкой обо всем. В тот момент это было не так легко сделать. По обстоятельствам времени батюшка вынужден был уйти из своего дома и находиться в таком месте, где не мог принимать почти никого. Мне пришлось все же добиваться свидания, и батюшка согласился, несмотря на то, что окружающие его протестовали, считая это в тот момент опасным. Когда я приехала к батюшке и рассказала ему все, он взволнованно сказал: "Они не понимают! Ну как можно было Вас не принять!" Он был очень недоволен, что нам дали эту книгу без его благословения. Батюшка долго говорил со мной и под конец сказал: "Все, что можно было, я Вам объяснил, а теперь… забудьте об этом, совсем забудьте".

-----------------------

* Речь идет о так называемых "Протоколах сионских мудрецов", якобы принятых на Базельском конгрессе и содержащих план захвата евреями всего мира. Как установлено, "Протоколы" являются фальшивкой, составленной сотрудниками дореволюционной тайной полиции. "Протоколы" были включены в книгу церковного журналиста Сергея Нилуса "Близь есть при дверях". Царское Село, 1905 г.

"Протоколы" были изданы им в сугубо православном обрамлении со многими ссылками на св. отцов. Книга получила широкую известность (на нее, в частности, ссылался Гитлер в "Майн кампф"). Истинное происхождение "Протоколов" было установлено католическим священником (см. альманах "Bridge". N. Y., 1955, p. 155–188)/13/

Физиологическая память человека слаба, но душа не забывает ничего. Но как велика власть духовного отца над душой, если он может заставить забыть. Он сказал "забудьте" — и я забыла. Своим властным словом он снял с моей души тяготевший над ней кошмар. Такова тайна послушания.

Летом у сестры открылся туберкулезный процесс в легких, и так как она была в это время беременна, врачи настаивали на прекращении беременности. Батюшка сказал, что о прекращении беременности не может быть и речи. Слово батюшки было непререкаемым, и Леночка мужественно выдерживала борьбу с врачами и родственниками. Как-то я, еще до болезни Леночки, рассказала батюшке о том, что одна из наших родственниц советовала ей прервать беременность. "Никогда не обращайтесь к ней ни за какими советами, — сказал батюшка. — Совет греха — страшная вещь".

Я, безусловно, верила батюшке, но помимо моей воли опасение за здоровье Леночки все же оставалось, и когда консилиум врачей, соглашаясь с разъяснениями профессора, разрешил сохранить беременность, почувствовала большое облегчение.

Когда я призналась батюшке о своем чрезмерном беспокойстве за Леночку, он сказал мне: "Вы очень любите Леночку, но вы должны помнить, что Матерь Божия ее больше Вас любит".

Мне предстояло увезти Леночку на два месяца подальше от Москвы и создать для нее соответствующие условия. Когда активно и неотступно ухаживаешь за больным, на душе всегда делается легче.

Батюшка указал на Малоярославец. Тогда же у него возникла мысль, что о. Иеракс сможет приехать туда, чтобы иметь небольшую передышку от своей напряженной жизни и почувствовать себя на свободе. Мы сняли комнату в Малоярославце, а через некоторое время приехал о. Иеракс.

Я должна была встретить его на вокзале. Старые конфликты ожили с прежней силой, когда я поняла, какую роль должна взять на себя теперь. Во мне боролись противоположные чувства: с одной стороны, было желание выполнить волю батюшки, а также любовь, уважение и сочувствие к самому о. Иераксу; с другой — все тот же внутренний протест против необходимости скрывать и обманывать, который я все еще не могла преодолеть.

Момент, когда о. Иеракс, увидев меня на вокзале, почти не поздоровавшись, молча пошел за мной, как это может сделать только человек, в течение длительного времени привыкший скрываться, был для меня очень тяжелым.

Живя в Малоярославце, о. Иеракс, сразу почувствовав себя хорошо, совершал далекие прогулки по окрестностям, радовался природе, возможности свободно двигаться, общаться с людьми.

Он как-то помолодел, к нему вернулась его природная жизнерадостность.

Я совершенно успокоилась, и мне так же хотелось поухаживать за ним, сделать ему что-нибудь приятное, как если бы это был мой папа. Но в этом был новый источник конфликта. Папа был один в Москве, во власти чужих, чуждых людей (как я начинала догадываться), и виной этому могло быть мое отчуждение и то, чего я лишила папу, и отдала другим. Папа прислал нам с Леночкой ко дню рождения (он у нас почти совпадает) странное письмо, в котором не было обычных ласковых слов и добрых пожеланий. Папа писал, что то, что он считал только увлечением молодости (стремление к христианству), оказалось чем-то гораздо более серьезным, что это создает какую-то преграду между нами и нашими близкими. Никогда ни раньше, ни позже папа не высказывал ничего подобного. В ответ на это письмо мы попросили папу приехать в Малоярославец, рассчитав так, чтобы это было уже после отъезда о. Иеракса.

Наступил Успенский пост. Мы нашли в лесу уединенную полянку. О. Иеракс брал с собой богослужебные книги и совершал богослужение в лесу. Лес становился храмом. Казалось, все обитатели леса воздают хвалу Божией Матери. Однажды белка спустилась с дерева и, не шевелясь, стояла рядом с нами.