Николай Анисин - От Сталина до Путина. Зигзаги истории Страница 12

Глава 4. В тени Жданова

Дверь распахнулась, и в кабинет ресторана ступила скала – весь из мускулов, ёжиком постриженный молодец. С поклоном головы на толстой шее он изрёк:

– Извиняюсь. Встречу ждете?

Друг мой Серега откликнулся неспешно:

– Разумеется, уважаемый.

Молодец исчез, затворив за собой дверь.

– Это, – доложил мне Серега, – охранник того самого вице-президента корпорации, от которого зависит судьба трех моих предприятий.

Снова дверь открылась минут через пять. В кабинет вошел седоватый сухопарый муж в очёчках. За ним – умненького вида молодой человек с папками. Серегу вынесло из-за стола к ним навстречу. Он пожал руку тому и другому и тут же оборотил взор сухопарого на меня:

– Познакомьтесь, Евгений Петрович, вот – старинный мой товарищ, Николай Михайлович Анисин, заместитель главного редактора газеты «Завтра». Мы теплую встречу уже малость обмыли и с удовольствием приглашаем вас в нашу кампанию.

Сухопарый молча протянул мне узкую ладонь через стол и сел напротив рядом с Серегой. Молодой его спутник положил перед ним две папки и из кабинета удалился, пропустив в двери официантку с подносом. Она поставила Евгению Петровичу чашку чая с лимоном и наполнила его стопку из графинчика чем-то вроде виски.

У нас в стопках была водка. Оставшись втроем, мы опорожнили налитое за сказанное Серегой – за здравие присутствующих – и Евгений Петрович, прихлебывая чай и не глядя на меня, заговорил со мной:

– Дело у нас к вам, Николай Михайлович, непростое. Мне им лично приходится заниматься и, хотя сбор информации по делу ведут мои помощники – главного из них вы только что видели, – я счел нужным сам с вами объясниться, ибо вижу проблему во всей полноте.

Манерой разговора Евгений Петрович напоминал степенного чиновника. Лицом же походил на занудно-одержимого ученого, для которого даже мнимый научный успех – превыше всех обывательских услад.

Опустив на стол чашку с чаем, Евгений Петрович раскрыл лежавшую чуть слева от него папку:

– В чем суть дела? Внимания нашей корпорации заслуживает ныне здравствующий гражданин 1915 года рождения. Он доблестно сражался с немецкими фашистами, получил на фронтах четыре боевых ордена и три медали, дослужился до командира полка и после войны был направлен из Германии на учебу в Москву. В военную Академию. Вот его снимок той поры. Посмотрите.

Евгений Петрович протянул мне верхний в первой его первой папке лист. На нем – ксерокопия втрое увеличенной фотографии из личного дела. На фото красовался высоколобый подполковник с добродушным взглядом.

– Фамилия этого офицера, – Евгений Петрович забрал у меня лист с ксерокопией, – Щадов, имя-отчество – Тихон Лукич. Так вот, как-то вечером в феврале-марте 1947-го у Малого театра к подполковнику Щадову подошел майор-летчик. Указал ему на автомобиль ЗИС-110, на котором тогда ездили самые высокие чины. И изрек:

– Вас просят туда пройти.

Подполковник подчинился. Майор подвел его к лимузину, велел занять заднее сиденье, а сам сел за руль. А рядом с ним впереди находился генерал-лейтенант, который, не поворачивая головы к Щадову, стал его допрашивать:

– Какую должность в действующей армии вы занимали зимой 1943 года?

– Командир разведроты.

– Вам приказывали тогда срочно прорываться со своей ротой через линию фронта?

– Так точно.

– С какой боевой задачей?

– Не допустить пленения советского летчика-истребителя, самолет которого был поврежден огнем и приземлился на занятом немцами плацдарме.

– Вы справились с задачей?

– Так точно.

– Ее выполнение вам тяжело далось?

– Линию фронта мы миновали почти без потерь, а на плацдарме бой с немецкой группой захвата самолета был трудным.

– Вы видели летчика, которого спасли от плена?

– Никак нет. Я был ранен и, когда его подобрали наши, потерял сознание.

– Так вы не знаете, кто этот летчик?

– Никак нет.

– Ну зато теперь, мой дорогой, – генерал-лейтенант обернулся к подполковнику, – узнаешь. Там был я. Я видел тебя раненым и запомнил навсегда. Поэтому мы сейчас выйдем из машины, обнимемся, а потом ни в какой театр не пойдем, а поедем пить спирт – за тебя и мое спасение.

– Пересказанный мной диалог, – Евгений Петрович взял из папки второй лист бумаги, – записан здесь. Записан нами со слов дружка и одновременно водителя Василия Иосифовича Сталина – некоего Олега Степановича. Он оказался памятливым стариком и не забыл обстоятельств ни первой Василия Сталина с Тихоном Щадовым встречи, ни последующих. Для нас – рука Евгения Петровича потянулась к очередному листу в папке – особенно ценно следующее воспоминание деда Олега:

– 9 мая 1947 года Василий Сталин, я и Тихон Щадов попали на праздничный прием, где присутствовал Андрей Александрович Жданов – второй человек в партии и государстве. Василий по просьбе Тихона подвел нас к нему – вот, мол, мои боевые друзья, такие-то и такие-то по именам и фамилиям. И тут между Тихоном и Андреем Александровичем случился разговор:

Щадов: Разрешите, товарищ Жданов, сказать очень личное?

Жданов: По случаю праздника не имею права не разрешить.

Щадов: Когда в 1944-м вы и другие руководители Питера вернули исконные названия 44 улицам и площадям моего родного города, когда я узнал, что, Дворцовая площадь уже не Площадь Рошаля, что, как и прежде, есть Невский проспект, а не Проспект имени Урицкого, мне стало легче воевать. Пусть я погибну, но моя война с немцами не закончится триумфом товарищей рошалей и урицких. Примите, пожалуйста, благодарность русского офицера…

Жданов: Погоди-ка, погоди, подполковник, как, говоришь, твоя фамилия?

Щадов: Щадов.

Жданов: А к такому старорежимному литератору, как Прокоп Щадов, ты никакого отношения не имеешь?

Щадов: Никакого, товарищ Жданов. Никакого, если не считать, что Прокоп Кондратьевич Щадов – мой родной дед.

Жданов: Да, братец, корни в твоих умонастроениях проглядывают. Но, надеюсь, книг-то дедовых, запрещенных после 1917-го, ты не читал?

Щадов: Так точно. Не читал, товарищ Жданов. Я их все основательно дома изучал – и когда был старшеклассником, и когда учился в Московском университете. Я ведь до войны стал, как и дед в свое время, дипломированным историком.

Евгений Петрович положил на стол второй взятый им из папки лист с записью беседы поверх первого – с ксерокопией фото, и наконец-то, взглянул на меня.

– С сочинениями деда упомянутого подполковника – Прокопа Щадова вам не приходилось знакомиться?

– Я читал пару переизданных недавно его книг.

– А у нас – тихо сложил ладоши Евгений Петрович, – есть изготовленная по нашему заказу рукопись с изложением содержания практически всех творений Прокопа Кондратьевича Щадова. Он происходил из семьи южнорусских купцов, которым, надо полагать, приходилось сталкиваться с жесткой конкуренцией еврейских торговцев. Поэтому не удивительно, что в Петербургском университете времен царя Александра студент Прокоп Щадов проявляет интерес к еврейскому вопросу и начинает изучать иврит и идиш. Первые его работы – чистая гебраистика – анализ памятников древнееврейской письменности. Но со временем все написанное им, как вы, наверное, сами могли убедиться, пронизывает лозунг: «Шерше де Жюир!» – «Ищите Жида!» Наблюдается падение нравов в обществе – «Ищите Жида!» Свершаются загадочные и запутанные злодеяния – «Ищите Жида!» Происходят финансово-экономические потрясения – «Ищите Жида!»

До 1917 года Прокоп Щадов не дожил. А его сын Лука встретил Октябрьскую революцию офицером Генштаба армии царя Николая II. Ему, казалось бы, предстояло ответить за книги отца перед комиссарами-евреями. Но они не только не поставили его к стенке рядом с теми, кого считали черносотенцами, но и доверили ему довольно видный пост в штабе Красной Армии. Почему?

Лука Прокопьевич написал и издал к 10-летнему юбилею Великого Октября небольшую книженцию о своей военной службе до и после революции. В ней он, между прочим, упоминает о дружеских отношениях в царские времена с неким унтером Соломоном. Мы навели о нем справки и оказалось, что сей Соломон был крупным иудейским религиозным лидером, авторитетным не только для евреев-сионистов, но и для евреев-коммунистов. И те, и другие на Талмуде ведь воспитывались. Дружба с Соломоном, вероятно, и явилась для Луки Щадова своего рода щитом от мести за инсинуации отца в адрес евреев.

В отличие от Прокопа Кондратьевича, Лука Прокопьевич, по всей видимости, на самом деле лично, внутренне не принимал и даже отрицал лозунг «Ищите Жида!» Но, тем не менее, книги отца, переезжая из Питера в Москву, он из своей библиотеки не выбросил. В результате наш герой, Тихон Лукич Щадов получил возможность их изучать, и это обстоятельство перевернуло всю его послевоенную карьеру. Да и всю жизнь после Великой Отечественной.

Изъяв из папки сразу несколько скрепленных вместе листов с текстом, Евгений Петрович снова одарил меня своим лишенным всяких эмоций взглядом: