Валерий Шамбаров - «Пятая колонна» Российской империи. От масонов до революционеров Страница 12

В прошлой главе мы уже отмечали: буквально накануне войны, в январе 1904 г., за границей были созданы нелегальные организации русских либералов — зародыши будущих партий кадетов и октябристов. А дальше началась классическая «раскачка». Российская либеральная и западная пресса запели в унисон, раздувая неудачи нашей армии, позоря «бездарность» военачальников, многократно преувеличивая потери. В едином хоре сходились разные течения. Одни протестовали против «ненужной» войны. Другие убеждали, что в поражениях виноват «прогнивший режим», и стоит его изменить — и все пойдет иначе. Третьи просто полагали, что не грех воспользоваться ситуацией ради политического выигрыша. Пускай нашу армию побьют покрепче — это откроет дорогу к «свободам», а кое-кому к власти.

Осенью оппозиция резко активизировалась. В октябре 1904 г. русские либералы и революционеры различных партий — социал-демократы, эсеры, анархисты — провели в Париже совещание, договариваясь о совместных действиях. В Женеве был создан «Союз освобождения», который координировал деятельность всех партий, распределял финансы. Вскоре «Союз» переместился в Россию, начал создавать ответвления. Для этого устроили «банкетную кампанию». Собрания маскировались под банкеты. Ведь на политические сборища потребовалось бы испрашивать разрешения властей (которые их наверняка запретили бы). А банкет он и есть банкет. Либералы были люди не бедные, почему не снять зал в ресторане? И кто помешает пригласить на банкет хоть двести-триста знакомых? Эта кампания прошла в 34 городах, в ней приняло участие 50 тысяч человек.

Расширялся выпуск революционной прессы. Так, с декабря 1904 г. за границей начинает выходить газета «Вперед». Название, между прочим, не случайное. В США газета с таким же названием, «Форверд» (точнее, «Jewish Daily Forward») выходила на идиш и финансировалась Шиффом. В Германии газета «Форвертс» издавалась социал-демократом Хильфердингом и была связана с американской. А от нее почковались газета польских социал-демократов «Напшуд» (что тоже означает «вперед») и на русском языке — «Вперед». В редакцию вошли Ленин, Ольминский, Воровский, Луначарский, Бонч-Бруевич. Но все же на первом этапе успехи были мизерными. Либералы захлебывались речами, тонули в спорах из-за программ. Вспышки стачек оставались разрозненными. А главной задачей было добиться массовости выступлений, настоящего взрыва.

В Петрограде главным эмиссаром закулисных антироссийских сил являлся Пинхус Рутенберг. Он действовал по различным каналам, создал обширную сеть агентуры. В частности, одним из его «друзей» был священник Гапон. Этот «батюшка» обратился к полиции с инициативой — вроде бы полезной. Предложил создавать патриотические рабочие организации якобы в противовес революционным. Органы власти согласились, поддержали. Откликнулся сам премьер-министр Витте, чрезвычайно заинтересовался такими организациями, выделил Гапону средства.

Исследователи обратили внимание, что провокаторам подыгрывали и либералы-предприниматели, помогали создавать повод для недовольства. В январе 1905 г. повод был вообще ничтожным, на Путиловском заводе уволили четверых рабочих. Но революционерам удалось использовать это для забастовки. Подключилась сеть нелегальных ячеек на других предприятиях, поддержали путиловцев. А Гапон через свои кружки забросил в народ идею — 9 (22) января идти к царю, изложить ему свои нужды, искать правды и справедливости. Распространялись слухи, будто государь сам хочет встретиться с простыми людьми, разобраться, как его обманывают чиновники и дворяне. Рабочие вдохновились, созвали выборных и принялись вырабатывать петицию, собирать насущные просьбы.

Кстати, царя в этот момент вообще не было в Петербурге. А правительство в последний момент узнало, что вместо петиции, составленной рабочими, организаторы беспорядков намерены пустить в ход другую. Экстремистскую, с требованиями созыва Учредительного собрания, изменения государственного строя. Те пункты, которые обсуждали и записывали выборные от рабочих, были просто добавлены в конец этой заготовки. Узнали власти и о том, что к мероприятию готовятся боевики и террористы. А кроме того, анализ всех данных показывал, что в шествиях должно принять участие более 300 тыс. человек! Предполагалось, что они двинутся с разных концов города и сойдутся на Дворцовой площади.

Такая масса народа на ограниченном пространстве вместиться никак не могла! В проходах на площадь толпы передавили бы друг дружку. Память о трагической давке при коронационных торжествах на Ходынке была еще свежа, и власти забили тревогу. Манифестация была запрещена, центр города оцепили войсками. Им был дан приказ никого не пропускать, но оружие применять лишь в случае крайней необходимости. Однако было уже поздно, агитация сделала свое дело. С утра 9 января на рабочих окраинах стали собираться огромные толпы с иконами, хоругвями. Двинулись к центру города. Но в толпах сновали провокаторы и заранее нагнетали возмущение — дескать, нас не хотят пускать к царю! Призывали прорываться силой. Накручивали злость, внедряли лозунг: если в наших просьбах будет отказано, то «нет у нас больше царя». В ряды мирных манифестантов влились в полном составе эсеровские боевые дружины, отряды социал-демократов и анархистов.

Наверное, в советских фильмах многим запомнились кадры, как манифестанты и солдаты стояли друг напротив друга на Дворцовой площади. А потом грохнули залпы по людям… Но это ложь. Грубая ложь. Войска приказ выполнили, на Дворцовую площадь шествия не допустили. Четыре многотысячные колонны были остановлены оцеплениями в четырех местах — на Обводном канале, Васильевском острове, Выборгской стороне и Шлиссельбургском тракте. Но везде события развивались примерно по одному сценарию. Люди стояли на месте, не в силах пройти дальше. Обратно тоже идти не могли, сзади улицы запрудили манифестанты. А провокаторы подзуживали, подталкивали. Дескать, мы с добрыми намерениями, а нас, надо же, к государю не пускают!

Народ волновался, бурлил. В задних рядах не видели, что впереди, напирали. Соответственно, передние напирали на солдат. По команде офицеров они стреляли в воздух. Но в них летели камни. Из толпы, прячась за спины рабочих и их жен, экстремисты стреляли и из револьверов. Цепи солдат видели, что вот-вот будут смяты, раздавлены и растерзаны лезущей на них возбужденной массой, и стреляли уже по людям. После этого во всех четырех эпицентрах столкновений началась паника. Толпы в ужасе обращались прочь. Сминали и топтали друг друга. Не столько людей пало от пуль, сколько погибло и перекалечилось в давке. Всего же в день «Кровавого воскресенья» было убито и умерло от ран и травм 130 человек, 299 получили ранения. Это число пострадавших включало и солдат, полицейских.

Но какой же подарок получился для смутьянов! Да и для западной прессы! Царь расстрелял тех, кто с иконами и хоругвями шел ему челом ударить и просьбы выложить! Ох, как взвыло мировое «общественное мнение»! Цифры жертв были многократно преувеличены, вопили о «тысячах расстрелянных». Обстоятельства перевирались, подробности придумывались и приукрашивались новыми беспардонными наворотами. А фактически «Кровавое воскресенье» выполнило именно ту роль, которая ему предназначалась. Оно дало старт общей атаке на власть и порядок. Вот теперь-то забушевало по всей стране, забастовки охватили 400 тысяч человек…

Правда, Николай II попытался уладить недоразумения, разобраться, что же произошло и кто виноват. Для этого государь создал комиссию под руководством сенатора Шидловского. На заводах и фабриках оповещалось — рабочие могут сами выбрать делегатов в эту комиссию. Им будет дано право расследовать обстоятельства трагедии, а также выявить и систематизировать причины недовольства в народе, разработать предложения по их устранению. Но и этим умело воспользовались революционеры. Выборы шли открыто на всех предприятиях, а смутьяны проталкивали свои кандидатуры. Комиссия получилась вовсе не государственной! В ней верховодили агенты того же Рутенберга. На первых же заседаниях послали подальше председателя Шидловского, выкинули и делегатов, лояльных к правительству, а из прочих составился Петербургский Совет рабочих депутатов!

Что касается Гапона, сыгравшего столь незавидную роль, то он бежал за границу. Поначалу пользовался в эмиграции бешеной популярностью. Лондонская «Таймс» платила ему огромные гонорары за каждую строчку воспоминаний. Кстати, при этом выяснилось, что российские социалистические партии еще ничего толком не сделали для развития революции! Делал «кто-то» другой — за них. Зато теперь эсеры и социал-демократы принялись перетягивать Гапона к себе. Каждая партия желала представить его «своим» человеком. В этом случае они смогли бы приписать себе массовое рабочее движение в Питере. Гапона обхаживали и Ленин, и другие лидеры. Он зазнался, попытался играть самостоятельную роль. Но через некоторое время на него был состряпан компромат и подброшен эсеровским боевикам. Его и прикончили — он слишком много знал. Рутенберг в скандалах не светился и сделал куда более успешную карьеру. Впоследствии он уехал на Ближний Восток, стал председателем «Национального комитета» еврейских поселений в Палестине — первого фактического правительства Израиля.