Збигнев Херберт - Натюрморт с удилами Страница 12

И была во всем этом своя метода и даже соответствующий ритуал. Вот один из авторов советует: если кому-то удастся вывести неизвестный сорт тюльпана, то он должен поступить следующим образом: незамедлительно (ведь время не ждет, может быть, кому-то еще удался этот фокус!) отправиться к специалисту-садовнику, но идти нужно не одному, а в обществе знакомых, друзей и даже случайно встреченных лиц. Цель этого понятна: следует придать данному событию возможно большее publicity[12]. У садовника проводится рабочее совещание, в ходе которого каждый из присутствующих высказывает свое мнение о новом ботаническом явлении. Совершенно так же, как высший церковный совет решает вопросы о подлинных и мнимых чудесах.

Далее наступает очень существенная часть, которую можно назвать компаративистской: сравнение нового кандидата с уже имеющимися образцами. Если он проявляет сходство с каким-нибудь знаменитым «Адмиралом», но чуть менее красив, то следует назвать его скромнее, к примеру, «Генералом». Этот обряд крещения является неслыханно важным. Тюльпан приобретает имя, становится личностью или, если пользоваться менее высокопарной биржевой терминологией, «допущенной к обороту ценностью». Наконец, требуется угостить всех присутствующих добрым вином, ведь им предстоит разнести весть о рождении нового сорта и распространить информацию об его достоинствах.

Торговля луковицами тюльпана происходила в пивных парах, среди запахов можжевеловки и баранины, иначе говоря, в трактирах, корчмах, тавернах В некоторых из них были специально предназначенные для этого помещения, нечто вроде клубов или филиалов огромной, хорошо законспирированной биржи. Спор за каждую ценную луковицу, наверное, бывал очень жарким. Если за нее боролись несколько покупателей, тот, кто желал переплюнуть остальных, добавлял к уже заявленной высокой цене — карету и пару лошадей в придачу.

Вся страна покрылась сетью более или менее известных, секретных или же почти явных, «притонов» тюльпанного азарта. Тут не было влияния какой-либо демонической силы, просто правилом каждой «большой игры», каждого серьезного порока является втягивание в свои сети как можно большего числа жертв. Поскольку безумство нельзя объяснить с помощью логики, то следует призвать на помощь статистику — так поступают все или почти все, в том числе политики. Нужно было исключить или существенно уменьшить число тех, кто стоит сбоку, смотрит критически, портит праздник. Мир тюльпанных маньяков стремился к тому, чтобы стать тотальным миром.

Как это происходило на практике? Существует документ, хотя и литературный, но вполне достоверный, который дает ценную информацию о способах вербовки новых адептов. Диалог ведется между двумя друзьями. Один из них, Питер — прожженный спекулянт, другой, Ян — играет роль «наивной девушки, пришедшей в первый раз».

Питер: Я тебя очень люблю, Ян. Поэтому хочу предложить тебе одно выгодное дельце. Делаю это бескорыстно, из чистой дружбы.

Ян: Слушаю внимательно, дорогой.

Питер: У меня есть луковица тюльпана «Арлекин». Это очень красивый сорт и вдобавок очень ходовой на рынке.

Ян: Но я же никогда в жизни не занимался цветами. У меня и сада-то нет.

Питер: Ты ничего не понимаешь. Прошу тебя, выслушай меня внимательно, не перебивай, потому что кто знает, может, именно сегодня большое счастье постучится в твои двери. Могу ли я продолжать?

Ян: Да, да, конечно.

Питер: Так вот, луковица «Арлекина» стоит сто флоринов, а может, и больше. Во имя нашей ничем не запятнанной, как я уже говорил, дружбы я готов отдать тебе ее за пятьдесят флоринов. Еще сегодня без всяких усилий ты сможешь заработать кучу денег.

Ян: Действительно, очень интересное предложение! Такой истории со мной еще, пожалуй, в жизни не случалось. Ты только научи меня, сделай милость, что я должен делать с этим «Арлекином»? Не буду же я стоять с ним на перекрестке.

Питер: Я открою тебе секрет… Хорошенько запомни, что я говорю. Ты чего вертишься?

Ян: Я слушаю, вот только в голове у меня слегка мутится…

Питер: Сделай в точности то, что я тебе скажу. Пойди на постоялый двор «У льва». Спроси у хозяина, где собираются торговцы тюльпанами. Войдешь в указанную комнату. Кто-то скажет очень грубым голосом (но ты не робей): «Здесь кто-то чужой!» В ответ ты должен закудахтать курицей. И тогда тебя включат в число торговцев…

Бог да хранит кальвинистскую душу Яна! Мы расстаемся с ним на пороге фарса, в одном шаге от трагедии. Дальнейшая его судьба покрыта мраком. Неизвестно даже, удалось ли ему в решающий момент достаточно убедительно закудахтать. На основе приведенного выше диалога весьма слабой выглядит надежда на то, что он превратится в акулу тюльпанного бизнеса. Похоже, ему уготована участь жертвы…

Еще одна подробность заслуживает внимания. Введение новичка в круг тюльпанных маньяков напоминает некоторые хорошо знакомые образцы. С сохранением всех пропорций оно наводит на мысль о ритуале посвящения. Конечно, масонские ложи проводили его с большей помпой и с более глубоким знанием эзотерических наук.

Мания — это возвышенное состояние души. Те, кто не пережил его хотя бы однажды, в каком-то смысле беднее остальных. Кроме того, при некоторых условиях мания становится выгодной. Вот никому не известный, обыкновенный, не являющийся ни поэтом, ни художником, ни государственным деятелем человек вспоминает время тюльпаномании с подлинным восхищением. Звали его Вермондт, он служил маклером в одной таверне. В перерывах между сделками он «объедался жареным мясом и рыбой, а также курятиной и зайчатиной, да что там, ел даже изысканные паштеты. К этому можно добавить вино и пиво с раннего утра до трех-четырех часов ночи. И всегда уносил больше денег в кармане, чем было в начале дня». Вот вам настоящий рай, Шлярафия[13], страна сытости и лени!

3

Заразная болезнь имеет тенденцию иногда повторяться, и для того, чтобы обеспечить эту повторяемость, ей приходится видоизменяться в соответствии с обстоятельствами.

Усиление тюльпаномании приходится на 1634–1637 годы. Зимой 1637 года произошел мощный крах: весь воображаемый мир рассыпался на куски. Если бы кому-нибудь удалось воспроизвести «кривую тюльпанной горячки», то оказалось бы, что она сильно напоминает температурный график больного заразной болезнью — быстрый подъем, затем какое-то время очень высокий уровень, а в конце — резкое падение.

Напрашивается, однако, вопрос: какая роковая причина или неумолимая логика событий привели к тому, что случилось зимой 1637 года? Ответов множество, и они означают одно — конец.

Некоторые думают, что победа над тюльпанной эпидемией — это заслуга здоровой части голландского общества. Оно, мол, создало санитарный кордон, поставило заслон распространению болезни. Немало было и тех, кто деятельно противостоял тюльпаномании. Оппозиция должна была быть сильной, поскольку с тех времен до наших дней сохранилось множество брошюр, журналов, листовок с памфлетами, стихов и карикатур, безжалостно высмеивавших несчастных маньяков. Их называли «закапюшоненными», то есть сумасшедшими. Больные психическими заболеваниями должны были в те времена носить закрывающие лицо капюшоны — своеобразное средство «визуальной» самозащиты здоровой части общества.

Хендрик Пот{59}, художник, писавший групповые портреты, религиозные и жанровые сцены, представил Манию в аллегорической картине «Воз безумцев»{60} — ту манию, которая посетила его страну. Аллегория, впрочем, весьма прозрачная. На этом возу мы узнаем Флору, держащую в руках три самых ценных сорта тюльпанов: «Semper Augustus», «Генерал Бол» и «Адмирал Хоорн». Напротив покровительницы природы размещены пять символических фигур: «Шалопай», «Искатель богатств», «Пьяница» и две дамы — «Напрасная надежда» и «Нужда». За возом бежит толпа людей, кричащих: «Мы тоже желаем обогатиться!»

Неисчислимое количество забавных историй, шуток и анекдотов свидетельствует о том, что в ответ на тюльпаноманию возникла встречная тюльпанофобия, обрушившая бешеную вражду на это, в сущности, невинное растение. Воистину оно не заслужило ни любви до потери сознания, ни безграничного презрения. Но мы рассказываем о том времени, когда бушевали страсти. Говорят, что не кто иной, как преподаватель Лейденского университета, причем не какой-нибудь теолог, а профессор ботаники Форстиус, стоило ему завидеть где-нибудь тюльпан, бросался на него и уничтожал с помощью трости, превращаясь таким (не слишком обдуманным) способом из ученого в инквизитора и моралиста.