Николай Романецкий - Тринадцать мнений о нашем пути Страница 12

Святослав Логинов: Всё на свете носит временный характер.

Евгений Лукин: Всё проходит. Даже потеря интереса к освоению Космоса.

Сергей Лукьяненко: Убежден, что да. У человечества нет иного позитивного пути развития, кроме космической экспансии. Если мы не убьем себя — войнами, терроризмом, болезнями, голодом, наркотиками (в том числе и виртуальными мирами) — то обязательно колонизируем космос.

Много «если», да?

Сергей Переслегин: Я не вижу этой потери. Речь, скорее, идет о следующих моментах:

1. Космические исследования в ведущих странах «потеряли темп»;

2. Гибель СССР привела к тому, что «космическая гонка» утратила смысл;

3. Наступление эпохи посттоталитарных демократий привело к дегероизации и деромантизации всего и вся. Космонавтика тоже попала под горячую руку.

4. Страхом научного и государственного руководства крупнейших стран перед проведением в космосе действительно необходимых (но рискованных) исследований.

5. Позицией СМИ.

Геннадий Прашкевич: Ясное понимание того, что дальние миры ни в каком обозреваемом будущем недостижимы для нас, должно, наконец, побудить человечество обратить внимание на самое себя, осмыслить феномен разума, осмыслить его возможности. А если вдруг подтвердится, что жизнь латентна, что она возникает в первый момент Большого взрыва вместе с энергией и материей, то есть если выяснится, что жизнь действительно возникает до организмов, это вообще может изменить вектор нашего развития и обратить еще более пристальное внимание на все живое.

Вячеслав Рыбаков: Думаю, всплеск космической гонки в середине прошлого века был вызван гонкой вооружений и вообще политикой. Экономически он не был естественен и потому заглох, когда политика и гонка вооружений перестали его стимулировать. Конечно, его результаты принесли определенную пользу, но опять-таки в основном в области оборонки (включая разные ее подсистемы, например, разведку) и высоких технологий (а, стало быть, опять-таки в конечном счете главным образом оборонки). Но уже хотя бы то, что за полвека космической эры мы так и не перестали топтаться на земной околице, убедительно показывает, что реально космический век не наступил еще даже технологически, не говоря уж об экономике. Первые монгольфьеры взлетели два с лишним века назад, но об освоении воздушного океана стало можно говорить лишь с момента появления аппаратов тяжелее воздуха. Покамест мы летаем в космос на монгольфьерах. А технология созреет, когда созреет экономика. Когда полеты на планеты станут рентабельными и необходимыми для чего-то существенного и массового. Тогда начнется настоящий, оправданный и объективно нужный космический бум.

Борис Стругацкий: Наука слишком много обещала в XIX веке, но не сделала жизнь человека ни счастливее, ни безопаснее. Потеря интереса к ней — это просто проявление разочарования. Примерно то же и с Космосом. Где Чужой Разум? Где «обыкновенная» внеземная жизнь? Пусто. Мертво во Вселенной. Того ли мы ждали, начитавшись фантастов и Фламмариона? Путь в Космос оказался длинным, долгим, почти бесплодным и малопонятным. А мы любим, чтобы — быстро, сразу, в изобилии и доступно. Как это обещают уфологи, парапсихологи и астрологи. Вот с ними и народная любовь.

16. Вопрос: Как Вы оцениваете саму принципиальную возможность межзвездных полетов?

Эдуард Геворкян: А как ее можно оценивать? Только положительно. Если речь идет о преодолении светового предела, то эта возможность не настолько фантастична, как может показаться. Есть работы серьезных ученых… впрочем, на эту тему я уже опубликовал в журнале «Если» пару научно-популярных статей, и повторяться не стоит. Кого интересует эта тематика, тот знаком и с концепцией «червоточин» и о разработками Мигдала (младшего) и др.

Олег Дивов: Как принципиально возможную.

Кирилл Еськов: Да примерно как возможность «построения коммунизма в отдельно взятой стране».

Александр Житинский: Только после Конца света и совсем не так, как мы представляли. Конец Света это же не совсем Конец, это конец очередного этапа, называемого Светом.

Андрей Измайлов: Как художественный приём — за милую душу. Как реальность, пусть и весьма отдалённая, — полная чушь.

Андрей Лазарчук: Если не будет каких-то прорывных открытий в физике пространства-времени, эти полеты будут носить характер этакой черепашьей экспансии: к ближайшим звездам, там — освоение или терраформирование планет, создание колоний, потом оттуда — дальше, дальше… И так шажок за шажком. Этой схеме, как я понимаю, ничто принципиально не препятствует.

Святослав Логинов: Человек привык добиваться своего не мытьём, так кАтаньем. Поэтому я отвергаю принципиальную невозможность таких полётов.

Евгений Лукин: Вообще-то, по образованию я филолог…

Сергей Лукьяненко: Современная наука не видит никаких препятствий к этому. Конечно, хотелось бы не «медленного» путешествия с досветовой скоростью, а нуль-транспортировки в той или иной форме. Но и тут, как ни странно, существуют достаточно оптимистические научные теории.

Сергей Переслегин: Звезды — там, мы здесь. Придется полететь.

Задолго до меня на эту тему все сказали Н. Армстронг и Ст. Лем (в «Возвращении со звезд»).

Геннадий Прашкевич: Почти как нулевую.

Вячеслав Рыбаков: Мне трудно говорить на эту тему, я в ней профессионально — ни бум-бум. Воспитан же я на неких аксиомах, которые вполне могут оказаться истинными, но с той же степенью вероятности могут оказаться и ложными: что для человеческого разума нет пределов, что нет таких крепостей, которые не смогли бы взять большевики, и так далее.

Сейчас я не могу себе представить, для чего всерьез нам могла бы понадобиться, скажем, Альфа Центавра. СССР закинул на Луну свой вымпел, потом американцы поставили на ней свой флаг. Ну, вот сейчас марсоход вроде на Марсе воду нашел. Это, конечно, очень хорошо, но главной его задачей было не это, а совсем другое: поставить американскую гусеницу на горло марсианской пустыне. Все остальное — уже второстепенно; не найди он там ни воды, ни даже песка, ничего бы изменилось, главное уже было бы сделано: гусеница на горло встала. Что изменится, если вместо «Марс» в газетах будут писать «Альфа Центавра»? И даже если вместо «США» будут писать «РФ»?

Вопрос не в том, ДО чего мы долетели, а ДЛЯ чего мы туда долетели?

Хотя, безусловно, существует такая немаловажная вещь, как просто научное любопытство. Я его в принципе очень уважаю. Ради него позволено многое. Просто круг моих научных интересов от космоса далек, и звездного любопытства я уже довольно давно не испытываю. Но это мое личное дело — те, кто его испытывает, должны его удовлетворять, это, с моей точки зрения, куда правильнее, чем удовлетворять похоть или политические амбиции. Потому что это любопытство открывает новые дороги, расширяет пространство жизни, то есть все ж таки, при всех капканах, которые ждут нас в будущем, дает шанс сделать это будущее более цветным и просторным.

Борис Стругацкий: Не вижу в них ничего невозможного. Они не противоречат современным представлениям физики и химии.

17. Вопрос: Существует мнение, что безнравственно выбрасывать деньги на Космос, когда на Земле голодают миллионы. А вдруг именно в космических исследованиях отыщется возможность решения стоящих перед человечеством проблем? Правомерна ли вообще постановка вопроса о безнравственности гигантских трат на научные разработки?

Эдуард Геворкян: У нас свобода, можно ставить любые вопросы, в том числе и бессмысленные. К таковым отношу и вопрос о «безнравственности трат на Космос». Громогласные радетели миллионов голодающих, уверен, копейки не подадут нищему на улице. И от своих квартир не откажутся в пользу бездомных. О миллионах рассуждать, оно, конечно, сподручнее.

Прислушайся человечество к таким благонамеренным речам, и посейчас в пещерах сидели бы мы с вами.

Олег Дивов: Нет, неправомерна, либо мы будем «стрелять по площадям» в надежде получить хоть какие-то результаты, либо результатов просто не будет, и все. А голодающие на Земле будут еще долго — это не решается одними деньгами.

Кирилл Еськов: Ну конечно же, деньги на космос, да и на науку вообще, тратить безнравственно! Все эти деньги надо немедля раздать в виде социальных пособий безработным в третьем поколении и многодетным иммигрантам-мусульманам — вон их сколько! В крайнем случае можно дать денег феминисткам на ихние гендерные исследования (сиречь — на научное обоснование того, что всех белых гетеросексуальных мужчин давно уже пора отправить в газовые камеры) или на охрану природы (как ее понимают стареющие актрисы).