Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6446 ( № 3 2014) Страница 12

Глушили рыбу, Би-би-си и водку.

Курили «Приму». Даже примы. В[?]т как

сталь закалялась всем смертям назло.

И вроде как никто не погибал –

ни в авиа-, ни в автокатастрофах.

Ну, разве – космонавт, который в стропах

запутался, пока рапортовал…

* * *

А. Ходыкину

До сих пор играю в футбол

с живыми друзьями.

Темп высокий для нас тяжёл,

но опять забиваем гол

и – пропускаем сами.

Ведь играем мы с другом друг –

свои против наших.

Попадая в столь узкий круг,

размыкающийся вдруг,

не ищи проигравших.

* * *

Ставши стариком, сидеть на пляже

лучше, чем в высоком кресле – даже

мягком и удобном: на тебе

псевдокапитанская фуражка,

выцветшие шорты и тельняшка,

взгляд – в дали, окурок – на губе.

И хотя стагнируют суставы,

и мозги ворочаться устали

с боку на бок – ночи напролёт,

но сейчас на солнышке у моря

восседаешь и не знаешь горя,

если память сердце не кольнёт.

Сам себе ты капитан и штурман

и судёнышко в потоке бурном

времени, пускай его и нет –

у тебя-то уж, по крайней мере.

Но воздастся каждому по вере –

верил в море и небесный свет.

И они не подведут, уверен,

вспенят волны завтрашний рассвет.

Ответ на письмо старого друга

Захотел бессмертия? Валяй!

Запиши, как беккерский рояль

гладил и насиловал до дрожи.

Как сбегал из дома, запиши

на носитель – более души

прочный и на страшное похожий.

Что когда сказал и не сказал.

Как за далью ездил на вокзал.

В шахматы играл всегда ничейно.

Был рационален, но при том

и умён... Отца и мать потом

схоронил спокойно и печально.

Всё на этот жёсткий съёмный диск

запиши, а после удивись,

что души там нет – не записалась.

Вроде малость,

                       два-три чувства – малость,

но тебя там нет – хоть удавись.

* * *

Не зови меня в виртуальное ваше пространство –

я и так окажусь там сразу же после смерти.

Только вот что прекрасно, ужасно, 

прекрасно, странно:

не отловят её все всемирные ваши сети.

Даже Брат По Разуму, много мне возражавший,

даже Тёлка-70 – дива из Литсовета,

не поймёте вы ничего – лишь на тексты ваши

от ОХ[?], ХО-ХО – не будет опять ответа.

А молчание будет значить то ли согласье,

то ли полное, наглое вами пренебреженье –

уж решайте сами.  Только, пожалуйста, лазьте

в эту сеть свою! Ибо жизнь – это есть движенье.

И почти неважно, твоё оно 

или вдруг да от других – к тебе. 

Вот бессмертье – в руке синица…

В общем, как в поколенье случайно нашёл я друга,

и с потомком-юзером тоже смогу зафрендиться.   

Жили-были

1.

Наступят вот-вот холода,

друг к другу тогда не прижаться.

В тебя я люблю погружаться –

запомни меня, вода!

Запомни: вот был такой –

впрямь Добчинский, но втройне я

нагружен смертной тоской,

что мог быть красивей, стройнее,

сильнее, выносливей и...

Ну, как-то не очень вышел.

Но вздорные волны твои

любил и вздымался выше

и волн, и двух-трёх пловцов,

ветров не боящихся тоже.

Запомни вот: был таков!

И даже бывал моложе.

2.

Отпускник

Зачем снимает он на камеру

пейзаж, который мог увидеть

лишь без неё? А в Белокаменную

вернётся – посмотреть не выйдет.

Сначала всё не будет времени,

а вскоре воздуха и силы,

но и – навязчивого бремени

доказывать, что жили-были.

3.

Кто жил, оставляет след –

в цементе ли, на воде,

в эфире, которого нет,

на облачке – да везде!

А след означает одно,

что землю и ты топтал.

Играл ли в кино, в домино –

потомкам послал сигнал,

что всё-таки жил и был,

каков уж ни есть – таков,

вину виноградную пил,

прослыл средь учеников...

И это не сказка – быль.

И ей за двадцать веков.

Мои собеседники

                                А.В., Ю.К., Ст. Р.

Ушли мои собеседники.

Слишком уже далеко.

Не докричусь до них, бедненький,

зато дозвонюсь легко.

– Здрасте… Андрей Андреича…

И – слабый шёпот в ответ.

– Простите… Не слышу…

                                              Неуча

простит он, но звука нет.

– Здравствуйте, Юрий Фёдорыч!..

В ответ: бу-бу-бу, му-му.

И перебьёт нас очередь

из позвонивших ему.

А Станислав Борисыч сам,

знаю, вот-вот позвонит.

Но отвечаю другим голосам:

сплошь не ко мне – 

по делишкам-делам.

А он набирает, ворчит –

никак не прорвётся к нам.

* * *

Горько плачущее дитя

плачет из-за ерунды,

из-за безделицы сущей, хотя –

в предощущенье беды:

мамка и папка скоро умрут –

раньше, чем никогда.

И больше не будет таких минут,

чтоб пореветь без стыда.

* * *

У каждого где-то свои родители –

их многие где-то видели.

И ты по ночам 

представляешь их тоже –

лет сорока и моложе.

Они, если и не совсем патриции,

имели свои амбиции:

пытались жить и тебя воспитать.

Да не получилось, видать, –

ни то, ни другое, ни то, ни другое…

Оставь их – в покое.

На ночном море

Мелкое море. Пляжная гать.

Пустеющий зной степей.

Буду и это потом вспоминать –

чем дальше, тем всё светлей.

Наши почти безотчётные дни

в прогалах вселенской тьмы,

где мы как будто с тобой и одни,

хотя не одни и не мы.

Буду всё чаще потом, потом

прекрасными числить их.

В прошлое мчащийся фаэтон

пусть заберёт хоть двоих.

* * *

Неприязненный взгляд

неизвестного мне человека –

от прикрытого века,

                             от века, который 

для смеха

проверял, как легко 

                           брата мог 

отоваривать брат.

Чем я мерзок ему

или попросту неприятен?

Ну, не слишком опрятен –

                                 от пятен вины 

и заплаток

на подержанной коже...

И сам-то себя 

     не пойму.

То ли я это я,

то ли кто-то уже нереальный,

виртуальный 

                      и этим нахальный,

и строгого враг бытия.

Это чувствует он.

Бытию от меня нет прибытка

(и убытка хотя),

                         но меня, болтуна, 

недобитка,

ненавидит заранее,

                           ибо для счастья рождён.

* * *

Когда ты с землёю близко –

на пляже ли, на лугу –

лежишь безо всякого риска

упасть во вселенскую мгу.

Что здесь, под тобой, не знаешь,

не ведаешь, что над тобой,

и только глазами стреляешь

под купол цветной цирковой.

Там много воздушных гимнастов

и тучек смешных золотых.

А здесь под тобой, под настом

ракушек и галек литых,

травы и подзола – здесь черви

и мелкие гады. Они

не хуже чиновничьей черни

съедят и последние дни,

когда ещё будет сознанье

искать с чужеродным родство.

Нет цели в Его мирозданье,

понятной созданьям Его.

* * *

Я не умею пока умирать…

                                  А. Саед-Шах

То заснуть не могу никак,

то от сна оторваться невмочь –

там я вижу людей и собак,

что вернулись ко мне в эту ночь.

И роса на ресницах дрожит

после ночи, продлённой чуть-чуть…

Я пока не умею не жить,

но и этому научусь.

Впервые в «ЛГ»

Летали парами синицы

Павел ПРОСКУРЯКОВ

Екатеринбург

Родился в 1957 г. в д. Ежово на юге Свердловской области. Юрист, нотариус. Автор поэтической книги «Хрустальная трава». Стихи публиковались в журнале «Урал», в коллективных сборниках.

* * *

Всё наяву и будто бы во сне.

Я ранним утром за ворота вышел

И оглянулся: ты стоишь в окне

И что-то говоришь, а я не слышу.

Наполнен дом теплом до потолка;

Лежат блины горячие на блюдце;

В окне твоя зовущая рука…

И хочется всё бросить и вернуться.

* * *

У знакомой пил я чай,

Ел вишнёвое варенье

И Ахматовой украл

Книжицу:

«Стихотворенья».

Тридцать лет прошло.

Тот грех

До сих пор мне ночью снится: