Русская община и коммунизм - Жак Каматт Страница 12

быстро уподобил кулака американскому фермеру, что позволило ему вывести теорию о двух видах эволюции для русского сельского хозяйства: прусском и американском (ср. «Аграрная программа социал-демократии»). Это капиталистическое толкование применялось также к нэпманам, которых считали настоящими капиталистами. Эти аналитические ошибки висели тяжёлым весом на развитии русской революции и советского крестьянства: насилие и сельский террор. Знаменитая борьба с кулаком была попыткой ввести капиталистическое развитие силой, удалив препятствие ростовщичества (ср. Капитал т. III). Но это привело, как видно из работы Бордиги, к реконструкции мира: крестьянского мира, каким он был до революции, в которой он растворился.

Иными словами, озабоченность Маркса и многих народников возможностью реального развития капитала в России была полностью оправдана. Аграрная структура в сочетании со специфическими географическими условиями стала препятствием для капитала.

Даже в том случае, когда капитал доминирует над производительным процессом (надо отметить, что в 1917-м многие петроградские рабочие поддерживали важные связи с деревней и что значит т.о. что они не были полностью пролетаризированы), его существование не гарантировано на социальном уровне. Его развитие уже обусловлено преобразованием старого процесса обращения капитала, объединявшего его с непосредственным производительным процессом, формируя глобальный производительный процесс капитала. Вот почему мы расширили концепции Маркса и подняли вопрос о формальном и реальном господстве капитала над обществом. Реальное господство достигается, когда преобразуются социальные предпосылки, когда их вводит сам капитал. Это происходит, когда капитал становится материальной общностью и завершает процесс антропоморфоза, навязывая себя в качестве фиктивной общности. Но это не означает тотальное и абсолютное господство над людьми и конец любой возможности борьбы за освобождение для людей.

Вот почему нам представляется совершенно неверным, когда говорят, что в России до 1917-го доминировал капиталистический способ производства. Если говорят это, тогда надо также утверждать, что революция должна была быть коммунистической, потому что она реализовала бы коммунизм напрямую. Так победа большевиков полностью необъяснима для тех, кто защищает тезис о буржуазной революции, осуществлённой в пролетарской манере (избыточный рост, зависящий от Запада).

Ответ лежит в простом и чистом замалчивании действий большевиков и крестьянской проблемы. Иногда говорят, что КСП был в начале и в конце. Революции не было, вместо неё произошёл переворот, поддержанный в числе прочих большевиками. Их управленческие взгляды позволяли им поддерживать КСП. Однако логике здесь не отдаётся должное, потому что тогда следовало бы объявить большевиков реакционерами с самого начала и заявить, что революционное движение могло, и должно было быть. Но, нелогичным образом, некоторые признают, что демократические задачи были реализованы, когда КСП уже господствовал!

Если считать, что русская революция была буржуазной (и всегда считать КСП доминирующим), надо немедленно пояснять, что именно политическая революция позволила России обрести государственный эквивалент в современной экономической структуре. Это единственный способ избежать противоречия:

" Напротив, политическая душа революции состоит в стремлении классов, не имеющих политического влияния, уничтожить свою изолированность от государства и от господства. Её точка зрения есть точка зрения государства, абстрактного целого, которое существует только в результате отрыва от действительной жизни и которое немыслимо без организованной противоположности между всеобщей идеей человека и его индивидуальным существованием. Поэтому-то революция с политической душой, в соответствии с ограниченной и раздвоенной природой этой души, организует господствующий слой в обществе за счёт самого общества".63

Утверждение о необходимости революции, которая была бы только политической, позволило Троцкому сохранять свою теорию о перманентной революции. Поскольку если в России оставалось нечто революционное и социалистическое, оставалось лишь завершить работу: отсюда перманентность революции. Но поддержка политической революции в СССР является поддержкой перманентности доминирующей сферы за счёт общества. Это вполне сочетается с блужданиями Троцкого, потому что подразумевает понимание общества на пути к коммунизму как буржуазного общества.

Фактически существовало формальное господство производительного процесса на уровне всего общества. Капитал ни в коем случае не упразднил старые предпосылки, в первую очередь, в сельском хозяйстве. Теперь мы можем говорить, что капитал не достиг реального господства в России, потому что ему пришлось добиваться господства в сельском хозяйстве, что подтверждает прогноз Маркса, что России неизбежно пришлось бы перейти от экспорта к импорту зерна после реформы 1861-го и что ей пришлось бы пройти через периодические кризисы64. Ясно, что давление американской конкуренции (латиноамериканские страны, но особенно США) сыграло свою роль в замораживании российского сельского хозяйства65.

Точно так же, когда Бордига определял Россию, как государство колхозных крестьян и мирового капитала, это объясняло продолжительную хрупкость КСП в СССР. Можно сказать, что колхозники сыграли роль ростовщиков в другой форме!

Это не исчерпывает нашего анализа судьбы российской общины. Была ли она или не была живой после 1917-го? Это сильно влияет на нашу оценку позиций большевиков. Сделаем небольшой крюк в нашем ответе, чтобы напомнить, что во всех революционных процессах присутствует два важных феномена, противоположных друг другу в определённой мере: феномен избыточного роста, к которому мы вернёмся, и повторное проявление противоречий, потрясений и конфликтов, забытых оттого, что их считали разрешёнными. Как показал Маркс, развитие меновой стоимости не разрешает, а интегрирует противоречия. Капитал продолжает функционировать схожим образом. Так, вслед за кризисом, нарушением равновесия или разрушением правящей системы, все противоречия могут возвращаться, просто в интегрированной манере. Вполне возможно, что старые человеческие типы поведения вернутся, особенно там, где приручение капитала не приобрело исторического измерения. Это означает, что даже если статистика показывает исчезновение общины в 1917-м, это не уменьшает проблему её оживления из-за самого революционного взрыва.

Ленин частично понимал это в 1918-м и 1919-м (ср. Восьмой съезд российской коммунистической партии). Он настаивал на возвращении старых форм. Однако он анализировал феномен лишь с точки зрения развития капитала, а не общины (притом, что это не взаимоисключающие понятия). Разве не могла русская община ожить, когда огромный царский аппарат (который препятствовал всему развитию общин) был покалечен из-за ликвидации царя, а затем полностью разрушена началом борьбы на селе? Русские утратили свою старую общность после 1861-го, это было подтверждено многими писателями, но она не сменилась стабильной формой организации, и капитал развился лишь формально в некоторых регионах.

Возможность возрождения общин наиболее интересна для понимания того, как русская революция могла продолжиться и вынесения полного суждения о ней. Центральная царская власть была привита мелким общинам, как мы это видели. Когда она исчезла, общность мирового пролетариата (диктатура пролетариата) смогла бы помочь коммунизму наступить гармоничным, т.е. ненасильственным путём, без тех мук, с которыми сталкивается СССР с революции до наших дней. Возрождение общин – это не просто гипотеза. Энгельс писал следующее о Польше:

"В Польше, в частности,