Дэниэл Коуэн - Я выжил в Холокосте Страница 13

Лейтенант Пластерс, миловидная рыжая девушка из Южной Дакоты, не могла понять, что такие юнцы, как этот, делают в Маутхаузене. Ее ошеломил нескончаемый поток изможденных призраков, прибывающих из лагеря на бронетранспортерах. Глаза их провалились так глубоко, что она не понимала, как они вообще что-то видят. Некоторые из них были почти полностью голые: говорили, что пыль из карьера разъела их одежду. Пока санитары разгружали их с носилок и укладывали на больничные койки, дыхание их было таким поверхностным, что Пластерс не могла уверенно сказать, спят они или уже мертвы. Но это были взрослые мужчины и, насколько она знала, солдаты. Этот же и еще двое в ее палате были серыми, костлявыми подростками.

Когда Тибор осознал, где находится и кто его окружает, первое, что он попытался сделать – поблагодарить медсестру, которая замеряла у него температуру. Все, что он видел последние несколько дней, – грива ее рыжих волос и вид глубочайшей озабоченности на ее красивом лице. Придя в себя, он осознал одну вещь: эта женщина точно была американкой. Пусть он едва мог говорить и уж точно не знал английского, ему нужно было как-то выразить свою благодарность. Прежде чем она успела отойти от койки, он протянул ногу и зацепил ее за ботинок. Сестра запнулась, едва не упала, бросила на него взгляд. Тибор ногу не убрал, и ему теперь казалось очевидным, что он должен сказать что-нибудь, что она непременно поймет, пусть это будет даже одно слово.

– Америка? – пробормотал он.

Она утвердительно кивнула.

В течение следующих нескольких дней этот светлоглазый мальчишка, из-за которого она чуть не упала, часто пытался с ней заговорить, пока она кружила по палате. Она тоже хотела поговорить с ним, узнать, почему немцы так жестоко обращались с ним и другими заключенными, но могла лишь улыбаться ему. А он мог привлечь ее внимание, лишь касаясь ее ботинок.

Лейтенанту Пластерс показалось забавным, что он прицепился к этим ботинкам, поскольку это была та самая пара, которую она отдала сапожнику для внесения некоторых улучшений. Тот пришил к ним четыре дополнительных кожаных ремня, так что теперь они больше походили на армейские сапоги, нежели на стандартную женскую обувь.

Пятьдесят пять лет спустя, когда мальчику было уже под восемьдесят, он все еще помнил Бернадин Пластерс. Она написала ему письмо, когда прочитала о Тиборе в газете. В нем она рассказала, что была медсестрой в Маутхаузене и ухаживала за несколькими подростками во время освобождения лагеря. Писала еще, что ей было очень жаль, что они так и не узнали имен друг друга из-за языкового барьера.

Мужчину, которому она написала, только что наградили Медалью Почета. Он ответил ей сразу: что хорошо помнил ее рыжие волосы, милое лицо и ботинки с четырьмя кожаными ремнями. Сказал, что рад писать ей на английском и что наконец может сказать ей свое имя: Тибор Рубин.

В списках смерти лагеря Маутхаузен, которые педантично вел комендант лагеря Франц Цирайс и его непосредственные подчиненные, значится тридцать восемь тысяч заключенных. Утверждается, что там перечислены все погибшие заключенные за период 1940–1945 гг. Аккуратно собраны воедино имена, национальности, причины ареста и смерти. Большинство смертей объясняются «оказанием сопротивления» либо «попыткой побега». Ни то, ни другое были невозможны в Маутхаузене.

Перед самым поражением Третьего рейха списки смерти было приказано сжечь. Однако в хаосе, царившем в лагере до и во время побега командования, Цирайс не сумел выполнить приказ, как не сумели и его коллеги по другим лагерям.

Списки смерти колоссально недооценивали реальное положение дел в Маутхаузене и его филиалах. Если принимать во внимание, что в лагерной системе Маутхаузен оказалось от 200000 до 325000 заключенных, то более-менее адекватным числом погибших будет 119000-195000 человек. Впрочем, никто никогда так и не узнает, сколько точно людей сгинуло в Маутхаузене и сорока девяти его филиалах, ибо часто у погибшего просто некому было заявить о его гибели: в лагере бесследно пропадали целыми семьями.

Освобождение Маутхаузена. Фото сделано сразу после прибытия 11-й бронетанковой дивизии Паттона. Авторы баннера – испанские заключённые. Мемориальный музей Холокоста (США)

После Лагеря, 1945-й

1

После того, как 11-я бронетанковая дивизия освободила Маутхаузен, Красный Крест помог Тибору найти Имре и Алекса. Тибор не сразу узнал, что его брата и Алекса нашли в состоянии, близком к бредовому: оба заболели тифом. Парни сбросили до половины собственного веса, но все они были хорошо сложены и молоды: спустя две недели под наблюдением врачей все трое поправились и покинули больницу.

Когда американцы отпускали Рубиных и Алекса, их снабдили официальными бумагами, в которых были указаны имена, национальность, отпечатки пальцев, фотографии и состояние здоровья. Бумаги заменяли им удостоверение личности, так что можно было не переживать по поводу постов полиции и военных. Теперь их точно не спутают с беглыми венгерскими солдатами.

Трое молодых людей дошли до железнодорожного депо и забрались в вагон для перевозки скота, уже наполовину заполненный беженцами; на каждой остановке народу только прибавлялось. Ни у кого не было денег на билет, но никого это не останавливало. Тибор поразился тому, что даже в крупных депо, где беженцы толпами кочевали с поезда на поезд посреди бела дня, никто из железнодорожников не обращал на них внимания.

Когда их поезд закончил дозаправку, польский парнишка, переживший Бухенвальд, завопил, что нацисты и симпатизирующие им венгры прячутся прямо под ними. Он объяснил, что из-за невозможности избавиться от униформы враги боялись, что их незамедлительно пристрелят, посему многие из них забирались под вагоны.

Рубины, Алекс и еще несколько взлохмаченных молодых людей спрыгнули с вагона и окружили его. Двое совсем юных, скорее ровесников Тибора, нежели Алекса и Имре, солдат съежились от страха под вагоном. Рассерженные парни схватили их за воротники и выбросили на пути. Тибор отошел в сторону, но Имре и Алекс присоединились к кольцу, медленно сжимавшемуся вокруг жертв.

Миклош, Имре и Тибор в Европе, примерно 1947-й. Семья Ирэн Рубин

Тибор не видел, как их бьют, но отчетливо слышал звуки пинков и ударов, а также сдавленные мольбы о пощаде.

Солдаты были почти без сознания, когда мальчик из Бухенвальда подошел к Тибору и позвал его обратно в вагон. По пути Тибор увидел, как один из них приоткрыл разодранный, окровавленный глаз и едва приподнял голову над землей. Корчась от боли, он попытался приподняться, неловко изогнулся и плюхнулся обратно на спину. Тибор отскочил и приготовился пнуть его: разбитая голова солдата была в сантиметрах от ноги мальчика. Затем он посмотрел на Алекса и Имре. Те тяжело дышали, как волки после охоты. Мальчишка из Бухенвальда подтолкнул Тибора в сторону вагона. Тибор снова бросил взгляд в сторону Имре и Алекса. Лица их имели вид мрачный и отстраненный, челюсти были сжаты, в глазах сверкала сталь – он никогда не видел их такими раньше. Отошел от солдата. Несколько человек принялись стягивать с поверженных брюки и рубашки. Пока Тибор забирался в поезд, эти двое голыми валялись на земле и ревели, словно дети.

2

Поражение Германии вызвало колоссальную миграцию народов. Начиная с мая 1945-го, из нацистских лагерей и тюрем освобождали почти шестьдесят пять тысяч человек ежедневно. Мужчины, женщины, осиротевшие дети катились по Европе, словно приливная волна.

Беженцы шли куда-то и никуда одновременно. Куда-то – домой, к семьям по всей Европе. Никуда – у большинства из них всего этого уже не было. Любимые люди, любимое дело, любимая собственность – все пропало. Пропали целые страны. Венгрия, Чехословакия, Румыния, Польша и другие территории, оккупированные Германией, теперь находились под контролем русских. Все они вскоре станут кирпичами в великой стене Советского Союза.

Старшая сестра Тибора Ирэн объявилась сразу после освобождения Будапешта. Она немедленно справилась в Красном Кресте о своих родителях и сестрах, Эдит и Илонке, но ничего не смогла разузнать. Похоже, они не были зарегистрированы ни в одном из известных лагерей Австрии, Польши или Германии. А вот Тибора и Имре точно освободили из лагеря в Австрии. Не зная, куда еще податься, Ирэн отправилась домой, молясь богу, чтобы братья сделали то же самое.

Из трех сестер Ирэн была ближе всех к братьям – по возрасту и по темпераменту. Она не была красавицей – это, скорее, по части Эдит или, если спрашивать мнения родителей, самой младшей из них, Илонки. Но Ирэн обладала шармом, неким теплым чувством, привлекавшим как мужчин, так и женщин. У нее было подростковое открытое лицо, однако не чувственное и угловатое, как у Эдит. В ее глазах был лишь намек на загадочность, которой с лихвой обладала сестра. Кости Ирэн были шире, чем у Эдит, сложение квадратнее. Она взрослела, превращалась в женщину, и круглые ее щеки вдавливали глаза в выражение скорее дружеское, нежели экзотичное.