Лев Вершинин - Гопакиада Страница 13

Тем не менее ответ из ставки Ромодановского пришел: в качестве жеста доброй воли гетману предлагалось «выдать головами» миньонов Брюховецкого, лично участвовавших в подготовке и реализации январской резни. Чего в свою очередь не мог исполнить Дорошенко, ибо причастны были слишком многие, так что попытка пойти на такой шаг с высочайшей вероятностью означала бы мятеж.

Короче говоря, ситуация зависла. И вот тут начинается интрига.

Пробыв на левом берегу совсем недолго, Дорошенко возвращается в Чигирин. Логику этого шага понять непросто. Аншлюс (или, если угодно, эносис, или «злука») только-только свершился, территория еще не интегрирована и даже не совсем замирена, а с севера нависает армия Ромодановского, которая вот-вот неизбежно пересечет границу, поскольку призвать к ответу виновников январской резни для Алексея Михайловича вопрос как личного, так и государственного престижа. В такой обстановке личное присутствие харизматического лидера, не имеющего дома сколько-нибудь серьезной конкуренции, на Левобережье просто обязательно. Не понимать этого он не мог. Причины для столь скорого отбытия должны быть по-настоящему весомы.

Однако официальное объяснение, вслед за казацкими летописцами повторяемое основной массой исследователей (дескать, у гетмана были проблемы в семье: у жены-алкоголички случился очередной запой и она согрешила с юным офицериком), не выдерживает никакой критики. Да, конечно, из-за прекрасных дам много чего творится, но Дорошенко далеко не двадцатилетний пацан и даже не вспыльчивый мавр. Для него, каким он предстает в летописях, естественна совсем иная модель реакции. Допустим, баба невесть что творит. Но ведь можно послать людей, запереть супругу в светлице, а возлюбленного, наоборот, в темнице — до выяснения, а самому продолжать заниматься по-настоящему серьезными делами.

Второй, более вменяемый вариант (мол, на правом берегу возникли политические осложнения, требующие личного присутствия лидера) тоже не убеждает, поскольку упомянутые осложнения хоть и возникли, но месяца через три, если не позже. Странно, правда?

Кроме того, с позиции здравого смысла трудно понять: почему, убывая, Дорошенко оставляет край именно на Демьяна Многогрешного. Несмотря на все, сторонники «царя восточного» на левом берегу многочисленны, черниговский же полковник, пожалуй, единственный из местной элиты, не резавший в январе москалей, а следовательно, имеет возможность говорить с Ромодановским. Для остальных эта опция закрыта, по крайней мере сейчас, по горячим следам, поскольку уже ни для кого не секрет (на примере Данилы Выговского и еще ряда деятелей): Москва легко простит измену, понимая, что казаки иначе просто не умеют, но не убийство «государевых людей». Так что любому из объявленных в розыск, хотя бы полковнику Самойловичу (запомним, кстати, это имя), ежели он будет оставлен на хозяйстве, спасая себя, любимого, придется оказать москалям сопротивление. По крайней мере, на срок, достаточный для подхода помощи с правого берега или из Крыма.

Опять странно? Безусловно. Сделаем зарубку на память.

Дальнейшие события предсказуемо скучны. Петр Дорофеевич вернулся домой и начал бракоразводный процесс (или еще что, на эту тему история молчит). Наказной же Многогрешный, не побыв проконсулом и трех месяцев, встретился с Ромодановским и, как умный человек и патриот, не стал оспаривать некоторых объективных истин. А именно: (а) Андрусовский договор имеет законную силу, (б) посему до Правобережья великому государю дела нет, а населению Левобережья нужны мир и стабильность, и (в) ежели в «русской» части Малой Руси не появится полноценная, законно избранная власть, то Москва, вне зависимости от своего желания, будет просто вынуждена ввести прямое управление. Признав весомость доводов князя, пан Многогрешный, со своей стороны, замолвил словечко за коллег, которых попутал бес в лице «Ваньки-каина», убийцы и клятвопреступника (чего, впрочем, и следовало ждать от безродного хама?), к чему с полным пониманием отнесся уже Ромодановский.

Так что Рождество амнистированные отмечали уже не в схронах, а в кругу семьи, а в начале 1669 года рада в Глухове, единогласно избрав Демьяна Игнатьевича гетманом Левобережья, утвердила новые «статьи». «Продиктованные Москвой», — уточняют мифологи, забывая, однако, что диктовала Москва строго по тексту II Переяславского договора, отменяя новации покойного Брюховецкого: сбор налогов вновь стал исключительной прерогативой местных властей, а русские воеводы отныне назначались не во все города левого берега, а только в пять стратегически важных пунктов, без права вмешиваться в управление. Как ни странно, правый берег на все это отреагировал (еще одна загадка) стоическим молчанием; не то что «По коням!» собственным хлопцам, но даже воззвания в стиле «Nо pasaran!» к левому берегу не последовало, разве что Многогрешного обозвали предателем.

А потом у Чигирина наконец-то появились те самые политические сложности. В отличие от подавляющего большинства населения, встретившего успение «народного гетмана» с нескрываемым облегчением, на Сечи по своему Ивану Мартыновичу скорбели, и сильно. Запорожцев он баловал, запорожцам он льстил, так что случившееся «лыцари» однозначно расценили, как «нашего Ваню за любовь к черни старшина извела». И когда Дорошенко попытался наладить хоть какие-то отношения, ответ гласил, что-де говорить не о чем, поскольку ты, урод, как и Демка Многогрешный, враг трудового народа, а за гетмана у нас теперь Петро Суховий, тот, что, может слышали, у нашего Ивана Мартыновича писарем был.

Удивленный Дорошенко (раньше запорожцы себе такого не позволяли) решил рассердиться, но тут выяснилось, что у «лыцарей» есть крыша. Крымский хан Адиль-Герай, первый и последний представитель на бахчисарайском престоле рода Чобан-Герай, побочной ветви династии (история этих бастардов, прелестная, как отражение лепестка ширазской розы в глазу белой верблюдицы, сама по себе достойна поэмы, но не здесь), оказывается, перебил слишком много аристократов, обижавших его маму, вызвав тем самым серьезное недовольство Стамбула. И теперь, намереваясь показать султану, что мы не рабы, а партнеры, принял Сечь под свое покровительство, в связи с чем Петро Суховий теперь не тварь дрожащая, а таки ого-го что. В частности, «гетман ханова величества». Причем «обеих берегов». И ежели Дорошенко-мурза хочет сохранить хотя бы правый, ему вместе с Суховий-мурзой следует идти изгонять с левого гнусного гяура Ромодановского. Ибо такова ханская воля.

В принципе, в ханской диспозиции имелся некоторый смысл: совместными силами и при поддержке Орды вытеснить москалей за кордон не казалось фантастикой, а потом вряд ли было бы слишком сложно убедить хана в том, что люмпен Петя — персона несолидная и несерьезная. Однако Дорошенко (опять загадка, уже четвертая) от разборок с клятими москалями наотрез отказался, несмотря на возможные последствия. Каковые и не замедлили. Обрадованный Суховий вместе с татарами страшно разорил Правобережье, вынудив «врага народа» отсиживаться в крепости, бросив электорат на произвол судьбы.

Дальнейшие события опускаю, опасаясь затянуть сказку про белого бычка. Однако когда все улеглось, выяснилось, что все участники шоу, помянутые и непомянутые (кроме Многогрешного, строго державшегося москалей, в связи с чем экономика Левобережья выздоравливала рекордными темпами), успели по десятку несколько раз заключить и разорвать самые невероятные союзы, меняя хозяев чуть ли не ежедневно. В результате чего Адиль-Герай оказался в каземате султанской крепости Карнобат, а Петя Суховий делся непонятно куда, зато на Правобережье имеется параллельный гетман — некто Ханенко, тоже из запорожцев, опасный не столько сам по себе (всего три полка), сколько тем, что, присягнув Речи Посполитой, имеет полную поддержку поляков.

Судьба резидента

В общем, ситуация сложилась аховая.

Речь Посполитая к этому времени опасно усилилась. Новый глава ее военного ведомства Ян Собеский, еще не признанный Европой великим полководцем (это будет позже), но уже имеющий весьма серьезную репутацию, не скрывал, что намерен покончить с бардаком на «польской» части Periferia. «Проваршавский» Ханенко, оказавшийся неплохим хозяйственником и приличным человеком, быстро набирал популярность. Никуда не делись и татары, а Москва чуралась всякого вмешательства в дела Правобережья как черт ладана.

Однако у Дорошенко, как выяснилось, имелся туз в рукаве — Блистательная Порта, под руководством визирей из рода Кепрюлю преодолевшая кризис середины века и намеревавшаяся реанимировать программу Сулеймана Великолепного «Вена — Рим». Идея возникла не спонтанно. Впервые Дорошенко аккуратно озвучил ее еще в январе 1668-го, а после левобережного триумфа, в августе, представил концепцию уже в совершенно оформленном виде. Типа, а что? Живут же под турками Молдавия, Валахия и Трансильвания, да и Крым. Туркам от малых мира сего нужны только лояльность, сабли и деньги, во внутренние дела они не лезут и веру не навязывают, а нам воевать, в общем, все равно с кем, что же до сумм прописью, так тут можно и поторговаться. Как сообщают очевидцы, войско ответило «диким криком», истолкованным знающим свой народ гетманом, как осознанное согласие, и уже осенью в Стамбуле прошли переговоры. Кроме вменяемых условий, Дорошенко потребовал от султана гарантировать помощь в установлении своего контроля над всеми «русьскими» землями и освободить будущий протекторат от всех видов дани. А также руководствоваться мнением гетмана (!!!) во внешней политике, касающейся отношений с Россией, Крымом и Польшей. Поскольку считать Дорошенко идиотом оснований нет, остается предположить, что эти пункты оказались в проекте соглашения, чтобы падишах Мухаммед IV имел что вычеркнуть.