Дмитрий Быков - Один. Сто ночей с читателем Страница 13
- Категория: Документальные книги / Публицистика
- Автор: Дмитрий Быков
- Год выпуска: -
- ISBN: -
- Издательство: -
- Страниц: 29
- Добавлено: 2019-02-15 16:17:28
Дмитрий Быков - Один. Сто ночей с читателем краткое содержание
Прочтите описание перед тем, как прочитать онлайн книгу «Дмитрий Быков - Один. Сто ночей с читателем» бесплатно полную версию:Дмитрий Быков часто выступает с лекциями о литературе, всякий раз удивляя необычностью подхода, взгляда, подвергая пересмотру устоявшиеся литературные репутации, переворачивая всё с ног на голову.В книгу «Один: сто ночей с читателем» вошли разговоры о литературе, писателях и режиссёрах, возникшие спонтанно, «по заказу» полуночных слушателей радио «Эхо Москвы». Дмитрий Быков – один на всех – в режиме онлайн превращает ответы на вопросы в увлекательные лекции.
Дмитрий Быков - Один. Сто ночей с читателем читать онлайн бесплатно
Настоящий Галич появился в «Тонечке». Там уже появилась главная галичевская тема.
Она вещи собрала, сказала тоненько:«А что ты Тоньку полюбил, так Бог с ней, с Тонькою!Тебя ж не Тонька завлекла губами мокрыми,А что у папы у её топтун под окнами,А что у папы у её дача в Павшине,А что у папы холуи с секретаршами,А что у папы её пайки цековские,И по праздникам кино с Целиковскою!А что Тонька-то твоя сильно страшная —Ты не слушай меня, я вчерашняя!И с доской будешь спать со стиральноюЗа машину за его персональную…
Вот чего ты захотел и знаешь сам,Знаешь сам, да не стесняешься,Про любовь твердишь, про доверие,Про высокие про материи…
(Я опускаю что-то, потому что там не всё хорошо.)
Я живу теперь в дому – чаша полная,Даже брюки у меня – и те на молнии,А вина у нас в дому – как из кладезя,А сортир у нас в дому – восемь на десять…
А папаша приезжает к полуночи,Топтуны да холуи тут все по струночке!Я папаше подношу двести граммчиков,Сообщаю анекдот про абрамчиков!
А как спать ложусь в кровать с дурой-Тонькою,Вспоминаю тот, другой, голос тоненький,Ух, характер у неё – прямо бешеный,Я звоню ей, а она трубку вешает…
Отвези ж ты меня, шеф, в Останкино,В Останкино, где «Титан» кино,Там работает она билетёршею,На дверях стоит вся замёрзшая.
Вся замёрзшая, вся продрогшая,Но любовь свою превозмогшая!Вся иззябшая, вся простывшая,Но не предавшая и не простившая!
Галич, в отличие от Окуджавы, совсем не фольклорен. И хотя это очень точно стилизовано под народную речь и даже под речь типичного представителя тогдашнего советского среднего класса, это, конечно, не фольклор. Потому что для фольклора, вообще говоря, особенно для фольклора, как его стилизует Окуджава (а Окуджава очень быстро сам стал частью фольклора), характерна такая моральная амбивалентность, некоторая загадочность. У Галича этого нет. У Галича твёрдо, жёстко расставлены все моральные акценты. Галич – как раз главный враг конформизма, потому что все смиряются, а вот у Галича нашлась та, которая не предала и не простила. Очень интересно, что у него, как правило, образ бескомпромиссности – это женский образ, потому что мужской привык уже кланяться, клониться, гнуться.
«Принцесса с Нижней Масловки» – наверное, это у него самое откровенное произведение. Чем оно мне нравится? Галич считается снобом, но это сноб высокого полёта. Во-первых, сноб, который готов жизнью платить за свой снобизм. А во-вторых, и что мне особенно дорого в Галиче, его снобизм – это не презрение к остальным, это умение гордо держаться среди тех, кто тебя сам презирает, гнобит… Ведь чем виновата эта «принцесса» с Нижней Масловки? Только тем, что она несколько от этой толпы отличается.
И все бухие пролетарии,Все тунеядцы и жульё,Как на комету в планетарии,Глядели, суки, на неё…
Бабьё вокруг, издавши стон,Пошло махать платочками,Она ж, как леди Гамильтон,Пила ситро глоточками.Бабьё вокруг – сплошной собес! —Воздев, как пики, вилочки,Рубают водку под супец,Шампанское под килечки.И, сталь коронок заголя,Расправой бредят скорою:Ах, эту б дочку короляШарахнуть бы «Авророю»!
И все бухие пролетарии,Смирив идейные сердца,Готовы к праведной баталииИ к штурму Зимнего дворца!
…Держись, держись, держись, держись,Крепись и чисти пёрышки!Такая жизнь – плохая жизнь —У современной Золушки.Не ждёт на улице еёС каретой фея крёстная…Жуёт бабьё, сопит бабьё,Придумывает грозное!А ей не царство на веку —Посулы да побасенки,А там – вались по холодку,«Принцесса» с Нижней Масловки!И вот она идёт меж столиковВ своём костюмчике джерси…Ах, ей далёко до Сокольников,Ай, ей не хватит на такси!
Это такая нищая гордость великолепная. И, кстати говоря, за эту утончённость Галич и сам всю жизнь расплачивался. Просто нежелание подлаживаться, нежелание претерпеваться, желание хоть как-то отличаться, изяществом хотя бы – это действительно важные вещи, это право на самостоятельность некую. Потому что желание принадлежать к большинству – это низменное желание, желание низкое.
И у него о себе, кстати, была песня. Я её вообще люблю больше всего – «Баллада о стариках и старухах…», с которыми автор отдыхал в санатории областного совета профсоюза:
Все завидовали мне: «Эко денег!»Был загадкой я для старцев и стариц.Говорили про меня: «Академик!»Говорили: «Генерал! Иностранец!»
О, бессонниц и снотворных отрава!Может статься, это вы виноваты,Что привиделась мне вздорная славаВ полумраке санаторной палаты?
А недуг со мной хитрил поминутно:То терзал, то отпускал на поруки.И всё было мне так страшно и трудно,А труднее всего – были звуки.
Доминошники стучали в запале,Привалившись к покарябанной пальме.Старцы в чёсанках с галошами спалиПрямо в холле, как в общественной спальне.
Я неслышно проходил: «Англичанин!»Я «козла» не забивал: «Академик!»И звонки мои в Москву обличали:«Эко денег у него, эко денег!»
(Собственно говоря, а почему он звонит в Москву? А потому что он привязан к близким, только и всего.)
И казалось мне, что вздор этот вечен,Неподвижен, точно солнце в зените…И когда я говорил: «Добрый вечер!»,Отвечали старики: «Извините».
И кивали, как глухие глухому,Улыбались не губами, а краем:«Мы, мол, вовсе не хотим по-плохому,Но как надо, извините, не знаем…»
Я твердил им в их мохнатые уши,В перекурах за сортирною дверью:«Я такой же, как и вы, только хуже».И поддакивали старцы, не веря.
И в кино я не ходил: «Ясно, немец!»И на танцах не бывал: «Академик!»И в палатке я купил чай и перец:«Эко денег у него, эко денег!»
Ну и ладно, и не надо о славе…Смерть подарит нам бубенчики славы!А живём мы в этом мире посламиНе имеющей названья державы…
Ведь здесь о чём? Здесь о том, что попытки как-то расцветить быт – ну, попить нормального чаю, поесть нормальной еды со вкусом перца – это же не признак богатства или роскоши, а это вызывает ненависть: нельзя выделяться. Вот и Галич свой снобизм пронёс, как знамя, своё изящество, свою отдельность, свою красоту, свою безупречную стиховую форму, безупречное умение, мастерство. Это, конечно, дорогого стоит.
Теперь о том, какие философские максимы за этим стоят и какие личные черты Галича, как я понимаю.
Главная тема Галича, как мне представляется, – это тема человека, бесконечно уставшего от конформизма, он больше не может этого переносить. Я думаю, что одна из самых страшных в этом смысле тем у него – это готовность прощать. Всё простили, как и не было, всё стерпели. И отсюда же у Галича появляется этот страшный мотив в песне «Желание славы». Я считаю, что обе её части – и балладная, и окружение, как бы контекст – это очень точно. Вот смотрите:
«Справа койка у стены, слева койка,Ходим вместе через день облучаться…Вертухай и бывший номер такой-то,Вот где снова довелось повстречаться!Мы гуляем по больничному садику,Я курю, а он стоит “на атасе”,Заливаем врачу-волосатику,Что здоровье – хоть с горки катайся!Погуляем полчаса с вертухаем,Притомимся и стоим, отдыхаем.Точно так же мы “гуляли” с ним в Вятке,И здоровье было тоже в порядке!»
Ну а потом помер вертухай и, собственно, перед смертью сказал:
«Спит больница, тишина, всё в порядке,И сказал он, приподнявшись на локте:– Жаль я, сука, не добил тебя в Вятке,Больно ловки вы, жиды, больно ловки…И упал он, и забулькал, заойкал,И не стало вертухая, не стало,И поплыла вертухаева койкаВ те моря, где ни конца, ни начала!Я простынкой вертухая накрою…А снежок себе идёт над Москвою,И сынок мой по тому по снежочкуПровожает вертухаеву дочку…»
Знаете, вот это – гениальные стихи. Даже если бы не было песни, они были бы гениальными. Почему? Потому что более точного описания стокгольмского синдрома нет в русской литературе. Ужас в том, что всё это зарастёт, как по живому телу: «И сынок мой по тому по снежочку // Провожает вертухаеву дочку…» Снег прошёл над Москвой, выпал – и всё прикрыл, и как будто ничего не было. Понимаете, вот в чём мужество настоящее, вот в чём сила.
Мне кажется, что у Галича есть только одно ещё произведение, сравнимое по мощи с этим, – это «Больничная цыганочка», описание того же стокгольмского синдрома, когда заложник любит захватчика, потому что много времени вместе провели. Галич очень точно воспроизводит психологию простого человека, рассказывает историю шофёра, вечной обслуги при начальнике. Помните:
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.