Андрей Шарый - Знак F: Фантомас в книгах и на экране Страница 13

Пресность Жюва скрадывает легкая ирония, не его собственная, а авторская. Иногда помогает переводчик: «Жюв! Вечно ты жуешь это имя!» — раздраженно выговаривает один отрицательный персонаж другому в русском издании романа «Исчезнувший поезд». Сувестр и Аллен периодически заставляют Жюва участвовать в нередко по-черному комических ситуациях, то понуждая инспектора спасаться от преследования бандитов в пустой бочке из-под вина, то наряжая в бронежилет с шипами для защиты от гигантского удава, «молчаливого палача», подпущенного Фантомасом. Этот момент усилен в фильмах Луи Фейяда, который не забывал о том, что, развлекая публику, ее нужно обязательно смешить.

Сколь бы многоопытен и хитер ни был Фантомас, он никогда не оставляет инспектора в дураках; скажу мягче — самому опасному в мире преступнику удается обвести лучшего полицейского Франции вокруг пальца. К превозносящему его умения Жюву Фантомас относится с таким же уважением, смешанным с ненавистью: «Уже много лет я мечтаю о смерти этой хитрой полицейской ищейки. Он не сумел одолеть меня, но и я не смог расправиться с ним». Жюв и Фантомас словно боксеры, ведущие бесконечный и равно изнурительный для обоих поединок.

Поскольку такой идеальный страж порядка, как Жюв, не может обладать пороками, то иногда порочны персонажи, облик которых полицейский принимает в интересах следствия. В первом романе цикла инспектору, изображающему служащего отеля, даже доводится разыграть несвойственную ему сцену страсти — с кассиршей Жанной, под платьем которой скрывается юный Шарль Ромбер. «Лучшее средство для женщины согреться — это оказаться с объятиях мужчины!» — сладострастно произносит наглец, бросаясь в атаку; его останавливает вовсе не женский отпор Ромбера. В другом романе полицейский перевоплощается в бродягу по прозвищу Дырявая Башка, лживого, подлого, вороватого.

Чтобы одержать победу над Фантомасом, Жюву порой приходится совершать совсем уж нелогичные действия — например, обманом освобождать злодея из тюрьмы, а самому занимать его место. Авторы поясняют: инспектор руководствуется стремлением спровоцировать злодея на преступление, которое, естественно, тот не замедлит совершить. Невозможно себе даже представить, чем бы еще занялся Жюв, если бы ему удалось наконец поймать или, не дай бог, застрелить Фантомаса! Существование инспектора, предназначенного для хитроумной, бесконечной и бесперспективной погони, в этом случае утратит всякий смысл. А его противник словно создан для совершения преступлений, не нуждающихся в мотивации.

В качестве романных героев Сувестр и Аллен представляли не только себя самих. Многие другие персонажи книг о Фантомасе — знакомые и друзья писателей. Слуга Жюва Жан, например, это шофер Сувестра Морис Жийа. Бродяга Бузотер смахивает на бедолагу, которого отец Сувестра однажды приютил в своем гараже. Прообразом леди Бэлтхем стала муза сначала одного, а потом и другого соавтора Анриетта Китцлер, отличавшаяся, по воспоминаниям современников, благородными манерами. У леди Бэлтхем, кстати, незавидная романная судьба: ее раздирает противоречие между страстью к преступнику и ужасом перед злодеяниями, которые он совершает. Сообщница Фантомаса, она вынуждена соучаствовать в преступлениях, и ее ждет жестокая расплата: в конце концов леди Бэлтхем совершает самоубийство. Нелегкую участь авторы уготовили и приемной (или все-таки родной?) дочери Фантомаса Элен Гурн, в которую угораздило влюбиться Жерома Фандора (авторы наделили девушку чертами некой Люсьены, подруги Марселя Аллена до 1914 года). В восьмом романе цикла, «Дочь Фантомаса», молодой журналист отправляется в Южную Африку, где и встречается с непорочной Элен, «забытой всеми и одинокой, но пленительной и прелестной». Элен также суждено разрываться — между верностью возлюбленному и страхом, что жестокий отец накажет ее за тайную любовь. Горе обеих женщин и их раскаяние лишь усложняют условия поединка непримиримых Фантомаса и инспектора Жюва.

Романы о Фантомасе населяют десятки персонажей; у каждого из них есть не только имя и фамилия, но и своя личная история, иногда трагическая, иногда забавная. Эти байки о народной жизни авторы щедро разбрасывают по страницам книг, и бродяга Бузотер, папаша Каррек, консьержка мадам Удри, атташе парижской прокуратуры Жуэ, судебный следователь Фузелье, укротитель хищников Жерар посвящают читателя в свои обстоятельства. Они грубовато шутят, грубовато хохочут, они сами — под стать простой грубоватой жизни, в которую так легко ворваться неуловимому и безжалостному Фантомасу.

Главному бандиту Франции прилежно помогают отвратительные криминальные личности, настоящие порождения чрева Парижа, грабители и фальшивомонетчики: мамаша Косоглазка, грязная распутница Эрнестина, злодей Мимиль, уличный вор Дьяк, вожаки парижских апашей Пауле и Элев, продажный тюремный надзиратель Нибе, распутный князь Владимир. Сцены их аморального быта соседствуют с описанием нравов аристократии и великосветских приемов, на которых выставляют свои наряды, драгоценности и волнующие формы красавицы из благородных семей вроде княгини Сони Данидофф. За княгиней и такими, как она, ухаживают самые богатые и самые галантные кавалеры. Сувестр и Аллен со знанием дела описывают их способ времяпровождения: «Почти каждый вечер я коротаю часы между площадью Мадлен и площадью Оперы. Поздно ложусь, поздно встаю. Иногда бываю в свете, изредка танцую. Частенько играю в бридж с салонными дамами. Вот и все, ничего интересного…»

Герои романов Сувестра и Аллена живут сильными страстями, главные из которых — страх, жадность, вожделение. Описания романтических движений души Сувестр и Аллен сопровождают невинным по меркам сегодняшнего дня эротизмом, что век назад, очевидно, считалось вызовом обществу. Одно из первых своих преступлений, кражу драгоценностей княгини Данидофф, Фантомас совершает в ванной комнате, где купается обнаженная красавица. А вот для сравнения один из действительных скандалов той эпохи — бурная дискуссия в парижской печати по поводу кокотки Амели Эли (все той же девицы по прозвищу Золотой Шлем, тюремная беседа с которой украсила творческие биографии Марселя Аллена и Жерома Фандора): одна из газет рискнула напечатать фотографию девицы с обнаженной грудью.

Любовные сцены, без которых не обходится ни одна книга о Фантомасе, поставлены картинно, с сентиментальным надрывом. Фразы типа «по гостиной пробежал холодок страха» или «князь пронзил возлюбленную взглядом, острым, как лезвие кинжала» встречаются в романах в изобилии, а меткие авторские наблюдения соседствуют с небрежностью стиля, иногда напыщенного, иногда примитивного. Страдающим от невзгод любви парижским дамам в книгах Сувестра и Аллена то и дело грозит воспаление мозга, а салонных аристократов губит испепеляющий огонь желания или ненависти. Это до такой степени бульварная литература, что некоторые страницы кажутся изящной ироничной стилизацией: «Ослепительная красавица входила в комнату, шурша одеяниями, под которыми угадывались прелести великолепного создания природы»; «когда баронесса вернулась в спальню, на ресницах у нее блестела маленькая теплая слезинка»…

Фантомас — квинтэссенция неограниченных возможностей литературного вымысла. Этому негодяю всюду уютно, он одинаково комфортно чувствует себя и в роскошном родовом поместье, и в бандитском логове, он свободно распоряжается чужими кошельками и, если пожелает, чужими жизнями. Ничего невозможного для него нет. Убийства в романах Сувестра и Аллена и фильмах Фейяда случаются с пугающей легкостью, и среди тех преступников, которых авторы выводят на страницы книг и на экран кинотеатра, нет Родиона Раскольникова. Злодеи особенно не переживают при виде очередного обезглавленного или еще как-нибудь обезображенного «ужасного» трупа, на то они и злодеи, воспринимающие кровь и смерть с непосредственностью персонажей детских сказок. Авторы не мудрствуют и с названиями глав: «Отрубленная голова», «Роковой рассвет», «Оживший мертвец», «Исчезнувший труп». Фантомас — прямо-таки воплощение всесилия многоликого зла. В романах S&A страх смерти волнует больше, чем радость жизни, порок притягательнее добродетели, трагическая развязка эффектнее счастливой концовки. Как раз по этому поводу за десятилетия до Сувестра и Аллена страдал французский поэт-романтик Огюст Барбье:

Как грустно наблюдать повсюду корни зла,На самый мрачный лад петь про его дела,На небе розовом густые видеть тучи,В смеющемся лице — тень скорби неминучей!

«МЕРТВЕЦ-УБИЙЦА»

(LE MORTQUITUE)

ТРЕТИЙ РОМАН СЕРИИ,

АПРЕЛЬ 1911 ГОДА.