Лев Рубинштейн - Словарный запас Страница 13

Ну, не сами же они все это придумывают? Есть же где- то какие-то дядьки в кабинетах, сочиняющие всю эту немыслимую байду и посылающие толпы альтернативно одаренных подростков, и без того ничем друг от друга не отличающихся, а для пущего неразличения еще и покрытых одинаковыми попонами с изображением главного мишки, то к одному посольству, то к другому, то поорать, то поскандировать, то похлопать в ладоши, то пошлепать губами?

И чего больше в этих дядьках или тетках — тупости или подлости? Полной социальной безответственности, полного забвения родной и мировой истории, инстинкта самосохранения, наконец, или холодного расчета? Хрен их знает. Неинтересно.

А интересно то, что по улицам моего родного города становится просто небезопасно ходить законопослушному человеку. Не далее как сегодня моя жена подверглась нападению этой гопоты, наглеющей все больше и больше.

И что, теперь эти мишки, сошки, букашки и какашки будут за меня решать, где мне ходить, а где нет? На что мне смотреть, а на что нет? Что мне фотографировать, а что нет? А может быть, им захочется поинтересоваться, о чем я думаю? Так я и сейчас могу сказать. Я и говорю. Я говорю: «Эй вы! Запомните. Москва — мой родной город. И я сам буду решать, где мне ходить, где мне не ходить и как мне на что реагировать. И так будет до тех пор, пока ваши крупные мишки не напишут новый закон, по которому у вас больше прав, чем у меня. Тогда и поговорим. А пока — знайте свое место».

Войну, как известно, легко начать, но очень трудно закончить. Особенно войну при фактическом отсутствии противника. Ужасно обидно, когда ты с хриплыми криками «ура» врываешься в населенный пункт, а там никого нет. Очень обидно выглядеть еще большим идиотом, чем ты и без того являешься. Если враг не сдается, его уничтожают. А если врага нет, его придумывают. Или назначают. Это дело не вчера возникшее. Собственно великая созидательная деятельность той организации, из темных недр которой вышли все наши главные и второстепенные мишки, во все времена занималась именно этим. И всегда с огромным успехом и при горячей поддержке широких патриотических слоев охраняемого от врагов общества. Патриотический человек, как правило, горячо одобряет и поддерживает любые шевеления родных органов ровно до того момента, когда во враги попадает сам.

Нет, воевать так воевать. На войне как на войне. А то что же получается? Мы что, зря, что ли? А сколько материалу на лозунги пошло? А сколько красок? А речовки сколько репетировали? У нас же память сами знаете какая! А бабок сколько вбухано, наконец, на сопротивление оранжевой заразе? А они взяли да попрятались куда-то. Ну нет, так дело не пойдет. Все равно будем воевать.

Ладно, чтобы не получилось все же так мрачно и патетично, закончу анекдотом. Был такой в 70-е годы. О том, как якобы в Москве открыли официальный публичный дом. Там, как это и положено в любом советском учреждении, создали комсомольскую организацию. И вот на общем собрании директриса говорит: «Девочки. Среди нас есть одна некомсомолка, Люся Петрова. Давайте примем ее в комсомол. Хочешь, Люся, вступить в комсомол?» — «Нет, — говорит Люся, — я не могу. Мама не разрешит. Она и сюда-то не хотела меня отпускать».

[Ностальгия]

Пронесли покойника

Заявленный на минувшее воскресенье «Имперский марш» был в последнюю минуту запрещен городскими властями. Почему сначала разрешили, а потом вдруг запретили? Чего забоялись? Впрочем, наши власти вообще в последнее время начали демонстрировать какую-то поистине стародевическую обидчивость и повышенную пугливость и стали тревожно вздрагивать при любом шорохе. Бог их знает, в чем там у них дело — нервы, наверное. Выборы, то, се.

Марша не было, был всего лишь митинг. Тоже красиво, как было сказано в одном старом анекдоте.

Человеку свойственна тоска. Кому-то — «тоска по мировой культуре», преобразующаяся, если повезет, в мощную и, что важно, свободно конвертируемую творческую энергию. А кому-то не дает заснуть тоска глубинно женственная по своей природе. Это тоска по чему-то крупному, мускулистому, пахнущему здоровым мужским потом-по чему-то такому, к чему хочется прислониться и забыться навек, бормоча сладкое слово «империя».

Г-н Дугин, один из главных наших имперцев, слывущий среди патриотически ориентированных граждан большим интеллектуалом (что, заметим попутно, не чересчур затруднительно в этой среде), анонсируя затеваемое предприятие, сказал: «Подавляющая часть гражданского общества России хочет маршировать к великой державе, сильному государству, к возрождению нашей свободы и самостоятельности». Что ни слово, то «изумруд яхонтовый». Хороши представления о гражданском обществе. Под «гражданским обществом» понимается вовсе не сообщество граждан, уважающих закон и отстаивающих свое право требовать от властей всех уровней того же. Нет, зачем? «Гражданское общество» у них — это что-то вроде стада, объединенного неудержимым стремлением непременно туда-сюда маршировать. Напоминает старый анекдот, заканчивающийся словами: «Если вы, штатские, такие умные, что же вы тогда строем не ходите?»

Неплохи и рассуждения о «возрождении нашей свободы». О том, что в их понимании «наша свобода» и свобода отдельно взятого человека — вещи взаимоисключающие, говорить не приходится. Уже хотя бы потому, что речь явно идет не о свободе «для», а о свободе «от». В данном случае — о свободе от свободного мира.

Митинг был сработан в добротной эстетике захолустного ампира, слегка разбавленного элементами мутного постмодерна, столь ненавидимого нашими исконно-посконцами. Постомодерн был представлен несколько эзотерическими, но зато запоминающимися лозунгами типа «Наш сапог свят». Трудно предположить, что под «нашим сапогом» понимается какой-то конкретный левый или правый сапог. Скорее всего, имеется в виду все-таки сама идея сапога как универсального и наглядного символа имперского величия, если иметь в виду внешнюю сторону сапога, и традиционной нашей духовности, если речь идет о стороне внутренней. В общем, пес их знает, что они там имеют в виду.

Многие еще обратили внимание на столь же мрачноватый, сколь и требовательный призыв «Мертвый, вставай». Призыв, на мой взгляд, и правда выдающийся, причем независимо от того, сочинил ли его искушенный в интеллектуальных спекуляциях постмодернист или же полный идиот. Предположить в данном контексте было бы более естественно последнее, но ведь всякое же бывает в нашей жизни, не правда ли. Тем более что некоторые евразийские мыслители замечены в увлечении постструктуралистским, извините, дискурсом. Так или иначе, но «Мертвый, вставай» — сильная вещь. Ее откровенно саморазоблачительный пафос можно понять как тонкую до полной прозрачности интеллектуальную провокацию. А можно и еще как-нибудь. Но в любом случае — саморазоблачение налицо.

Налицо — сознательная или бессознательная апелляция к мертвому, сознательная или бессознательная воля к смерти. Говоря патетически, «мертвые хватают живых». А говоря проще, «мимо нашего окна пронесли покойника» и дальше по тексту.

Кстати, жаль, что так и не пронесли. Жаль, что марш этот так и не состоялся. Было бы смешно. И хорошо бы, чтобы еще один лозунг там был такой: «Империя, или смерть». Именно так, с запятой перед словом «или». Те, кто слегка разбирается в правилах пунктуации русского языка, поймет значение этой запятой. Те, кто этого не знает, те и другого ничего не знают. Не знают они в том числе и того, что попытка заштопать мертвяка гнилыми нитками не приведет ни к чему, кроме того, что окончательно рассыплется все то, что от их дорогого покойничка еще осталось.

Вот они пусть и маршируют сколько влезет. Все равно ведь ничего не встанет.

[Оппозиция]

Визги и брызги

Вы заметили, что с некоторых пор в публицистике державного, если можно так выразиться, направления невероятно расплодилось слово «визг» и все возможные производные от него? Дался им что-то этот «визг». Визжат, разумеется, не авторы этой самой публицистики. Они-то как раз разговаривают уверенным семинаристским баском, разговаривают степенно и неторопливо, прихлебывая чаек, попыхивая трубкой, поглаживая бороду и держа протяжные поучительные паузы. Они разговаривают как власть имущие, а не как книжники и фарисеи. Визжат, разумеется, их оппоненты, и еще как визжат. Они, эти наймиты и приспешники, чуть что не по нутру «их хозяевам», оглашают окрестности «истошными воплями». «Легко представить себе, какой истерический визг сейчас поднимут «общечеловеки» по поводу всего лишь робкой попытки властей навести элементарный порядок». Так или примерно так начинается, как, впрочем, и заканчивается, то или иное программное выступление того или иного государственничествующего литератора-полемиста.