Александр Сидоров - Песнь о моей Мурке Страница 13

Тема насмешек над святыми, составляющая значительную часть сюжета Гопа, не исчерпывается в русском фольклоре одной лишь «Повестью о бражнике». Можно вспомнить также известную богохульную студенческую песенку «Там, где Крюков-канал и Фонтанка-река…». Несмотря на явный отсыл к Петербургу (где находятся соответствующий канал и река), старейшая запись этой песни сделана в Казани с казанскими топонимами (Казанка-река и т. д.) в середине XIX века. Есть и множество других вариантов, в том числе — что особенно важно для возникшего на Украине «Гопа» — киевский со святым Владимиром:

От зари до зари, Лишь зажгут фонари, Все студенты по Киеву шляются. Они горькую пьют, И на Бога плюют, И еще кое-чем занимаются.

 А Владимир святой Бросил крест под горой, И к студентам он с горки спускается. Он и горькую пьет, И на Бога плюет, И еще кое-чем занимается.

 А святая Елена Поломала колено — Богу в рай доложить не решается: Она горькую пьет, И на Бога плюет, И еще кое-чем занимается…

Далее перечисляются многие святые, которые занимаются непотребными делами.

Эта студенческая песня явно оказала влияние на формирование антирелигиозных мотивов «Гопа» — слишком уж отчетливо слышится ее отзвук в воровской балладе. Нельзя не согласиться с профессором Неклюдовым, который замечает: «Обращает на себя внимание незаурядная для низовой песенной традиции «богословская эрудиция» авторов — в сочетании с ничем не сдерживаемым богохульством. Все это позволяет довольно уверенно предположить, что первотекст был создан в семинаристской среде; о том же свидетельствует и тема пьянства — излюбленная в антицерковной сатире в самой церковной среде».

Он же в качестве косвенного подтверждения того, что «Гоп со смыком», скорее всего, был составлен в деклассированной и криминализованной среде бывших семинаристов или низшего духовенства, приводит отрывок из поэмы Павла Васильева «Христолюбовские ситцы» (1935–1936), действие которой происходит в 20-е годы в Павлодаре. В ней дается описание «неукротимой» пивной, где собирается «народ отпетый» и цитируется один из вариантов «Гоп со смыком»:

И ждали воры в дырах мрака, Когда отчаянная драка В безумье очи заведет…

 И (человечьи ли?) уста, Под электричеством оскалясь, Проговорят: Ага, попались В Исуса, Господа, Христа!

 И выделялись средь толпы Состригшие под скобку гривы, Осоловевшие от пива, От слез свирепые попы!

 Вся эта рвань готова снова С батьком хорошим двинуть в поле, Было б оружье им да воля Громить, Расстреливать И жечь…

 — Так спой, братишка, Гоп со смыком, Про те ль подольские дела…

 Вспомним про блатную старину, да-да, Оставляю корешам жену, да-да. Передайте передачу, Перед смертью не заплачу, Перед пулей глазом не моргну!

Поэт, скорее всего, цитирует отрывок из варианта «Гопа», который не дошел до нас. Но главное — Васильев ярко рисует портреты гипотетических авторов богохульного «Гопа».

«Гоп со смыком» и Франсуа Рабле

Участие в создании «Гопа со смыком» образованной, но маргинальной части священнослужителей позволяет нам с достаточной степенью очевидности определить историческую литературную традицию, которая явно повлияла на возникновение мотива насмешки над святыми, составляющего значительную часть ранних вариантов уголовной баллады.

Я имею в виду «Гаргантюа и Пантагрюэля» Франсуа Рабле. Этот роман пользовался в семинарской среде особой популярностью. Именно в тридцатой главе повествования о приключениях великана Пантагрюэля мы встречаемся с рассказом о пребывании Эпистемона — друга Пантагрюэля — на том свете. Воскрешенный Панургом Эпистемон рассказывает, кого он видел после смерти. Он приводит длинный список великих в этой жизни людей, которые, умерев, влачат не соответствующее былому величию существование. Вот лишь некоторые из них:

«Ксеркс торгует на улице горчицей,

Ромул — солью,

Тарквиний сквалыжничает,

Кир — скотник,

Цицерон — истопник,

Агамемнон стал блюдолизом,

Дарий — золотарь…»

Отдельно проходят священнослужители:

«Папа Юлий торгует с лотка пирожками,

Папа Бонифаций Восьмой торгует тесьмой,

Папа Николай Третий продает бумагу,

Папа Александр — крысолов,

Папа Каликст бреет непотребные места,

Папа Урбин — приживал,

Папа Сикст лечит от дурной болезни…»

Разумеется, в раю не обходится без выпивки и блуда:

«Я видел Эпиктета, одетого со вкусом, по французской моде: под купой дерев он развлекался с компанией девиц — пил, танцевал, закатывал пиры по всякому поводу, а возле него лежала груда экю с изображением солнца… Увидев меня, он любезно предложил мне выпить, я охотно согласился, и мы с ним хлопнули по-богословски».

Именно у Франсуа Рабле встречается и мотив кражи на том свете. Кир выпрашивает у Эпиктета милостыню, и тот дает ему экю: «Обрадовался Кир такому богатому улову, однако ж всякое прочее жулье, которое там околачивается, как, например, Александр Великий, Дарий и другие, ночью обчистили его».

Благоденствует на том свете поэт Франсуа Вийон, который, по преданию, был уголовником и сочинил ряд баллад на жаргоне кокийяров — средневековых французских профессиональных преступников.

По тому же принципу построена богохульная песня о святом Исаакии (Харлампии, Владимире, Василии). Мотивы пьянства, распутства, воровства, торгашества и прочих грехов, творимых «святыми» людьми, перекочевали и в «Гоп со смыком». Влияние Рабле и раблезианства на эту уголовную балладу очевидно — скорее всего, опосредованно, через низовую семинарскую субкультуру.

Негритянский «Гоп со смыком»

Интересен в этой связи еще один яркий пример песенного панибратства с библейскими персонажами. Он, конечно, не имел влияния на возникновение блатного русского эпоса, но прекрасно иллюстрирует мысль о том, что ироническое переосмысление сюжетов Библии не является чем-то из ряда вон выходящим.

Образец песни, о котором пойдет речь, относится к XIX векуи родина его — США, вернее, американский Юг. Тот самый, где родились знаменитые спиричуэлс — духовные песни американских негров-рабов, обращенных в христианство. Источник негритянских спиричуэлс — духовные гимны, завезенные в Новую Англию белыми переселенцами. Тематику негритянских духовных гимнов составляли библейские сюжеты, которые подвергались фольклорной обработке. Но спиричуэлс резко отличались от «белых» религиозных гимнов. Библейские мотивы в духовных гимнах негров часто «снижены», приближены к повседневной жизни. Ряд «бытовых» спиричуэлс включает в себя сленг и «политически некорректные» мотивы. Такая «упрощенность» черных духовных гимнов дала основание современному джазмену Бену Сидрену заметить: «Спиричуэлс — те же блюзы, надо только вставлять “Иисусе” вместо “бэби”». Один из джазовых вариантов спиричуэлс — знаменитый «Let my people go» («Отпусти мой народ») в исполнении Луи Армстронга.

Подобные особенности церковных гимнов давали возможность прихожанам создавать и шутливые песни, где с легким юмором переосмысливались библейские сюжеты. На одну из таких песенок, которую распевали веселые негры, я наткнулся в сборнике «Народ, да!» (1983), где собраны произведения североамериканского фольклора за 200 с лишком лет. Называется она «Я родился десять тысяч лет назад»:

Я родился десять тысяч лет назад, Знаю все про всех: кто худ и кто пузат: Видел, как апостол Павел Всех в лото играть заставил — А не веришь, так спроси у всех подряд!

 По Эдему я шатался между дел, Видел я, как сам Господь в саду сидел; В этот день Адам и Ева Стали жертвой его гнева, Он их выгнал — я их яблоко доел!

 Видел я, как Йону съел огромный кит, И подумал, что у парня бледный вид; Ну, а Йона, тьмой окутан, Взял, наелся чесноку там — У кита от чеснока живот болит!

 Мой сосед был укротитель Даниил, И Самсон могучий тоже рядом жил: Заводил с Далилой шашни, В Вавилоне строил башни, А однажды не такое учудил!

 Соломона я прославил на века, И в рокфорский сыр пустил я червяка; А когда с Мафусаилом Плыли мы широким Нилом, Спас я бороду его от сквозняка!

Разумеется, читатель заметил, что размер и строфика песни очень напоминают «Гоп со смыком». Но это, конечно, следует отнести на счет переводчика — Юрия Соломоновича Хазанова, который таким образом подарил нам еще одну версию блатного эпоса — на этот раз с афроамериканским акцентом.