Николай Лесков - Статьи, предположительно написанные Лесковым Страница 13

До какого глубокого корня должны быть потрясены самые святые верования той «породы» человечества, в среде которой сложилась и живмя живет до сей поры стародавняя наша пословица: «Что уж тут и честь, коли нечего есть!»

<ОБОЗРЕНИЕ ВНУТРЕННИХ СОБЫТИЙ>

С.-Петербург, суббота, 13-го января 1862 г

Из терпимости и нежелания стеснять свободу частных мнений мы нередко бываем вынуждаемы обстоятельствами помещать статьи, цель и направление которых находятся в диаметральной противоположности к целям и направлению нашей газеты.

При всеобщем стремлении нашего общества к гласности, при требованиях общественного мнения, чтобы дела, касающиеся общественного интереса, были оглашаемы, на органах публичности, дорожащих собою и вниманием публики, лежит священная обязанность всеми силами противодействовать стремлениям людей, горой стоящих за отжившие идеи и разными софизмами старающихся навязывать другим понятия и взгляды, времена которых миновали безвозвратно.

Почтенные «старцы», то есть люди всех возрастов и полов, исповедующие лишь устарелые принципы, чувствительнее всего огорчаются нашими попытками дать большой простор гласности разного рода денежных сделок в операциях, тесно связанных с общественным интересом.

При наших формах и учреждениях правительство наше всегда, даже и в старые времена, сознавало всю необходимость и всю законность этих требований и желаний, но так как общественные интересы большею частию представительство свое обретали в той юридической форме, которая безразлично понималась у нас под выражением «казна», то эта именно казна, при всех своих стремлениях оградить свою специальную деятельность покровом канцелярской тайны, никогда почти к ней не прибегала в тех случаях, когда дело шло о каких бы то ни было денежных операциях, предпринятых для общей пользы и тесно связанных с общественным интересом.

Наши законники — конечно, мы говорим не про образованных юристов, а про обыкновенных самоучек-крючкодеев и ходатаев по каким бы ни случилось делам, и светлым, и темным, — обстаивая блаженство мрака канцелярской тайны, забывают, что казна, готовясь решиться на денежные потраты для общеполезных целей и вступая в этих видах в разного рода сделки, подряды и соглашения, касаются ли они провиантского или комиссариатского довольствия войск, направлены ли они на проложение дорог или имеют предметом возведение общественных построек… наша казна, повторяем, никогда не прячется в потемки, не драпируется канцелярскою тайной, а всегда провозглашает принцип публичности и гласности.

По духу наших законов, недоступному для ясного уразумения со стороны крючкодеев, не получивших порядочного юридического образования, каждая обширная денежная операция, предпринятая для общественной пользы, прежде всего оглашается в главных наших органах гласности; на всякое общественное предприятие, требующее, со стороны казны, потраты капитала, назначаются публичные торги и при мало-мальски значительных расходах, вместе с назначением публичных торгов, публикуются и кондиции, или условия, предпринимаемого подряда или иного вида сделки и сношения с предпринимателем поставки, заказа или иного, какого бы то ни было, исполнения.

Эти кондиции, или условия, до такой степени находятся в зависимости от общественного мнения, что они нигде, никогда и ни под каким предлогом не составляли и теперь не составляют канцелярской тайны. Если они, из денежных причин, не были во всей подробности оглашаемы в газетах, то тем не менее всякий желающий имеет полное право, до окончания торгов, явиться в какое бы то ни было казенное присутственное место, потребовать себе эти кондиции и проследить их во всей подробности. Что это действительно так, как мы говорим, подтвердит последний торгаш, лавочник, сиделец или приказчик.

Эти вполне доступные публике кондиции до такой степени важны, что в них не может быть изменена ни одна йота и все они целиком непременно должны войти в контракт, по окончании торгов заключаемый казною с подрядчиком или поставщиком, взявшимся за дело с выгоднейшей для казенного интереса стороны. Именно эти-то, самые кондиции, будучи, сообразно с законной формой, пополнены с головы и с хвоста вступительным обозначением времени заключения контракта, имени и звания лица, принявшего на себя поставку, и обращаются в контракт. Иначе говоря, контракт есть не что иное, как переписанные на известного достоинства гербовой бумаге кондиции, снабженные надлежащими подписями и форменными околичностями.

На страницах нашей газеты читатели встретили дошедшую до забвения приличий иеремиаду стоящего за канцелярскую тайну господина Рцы Ижица (P.V.), уверяющего, будто бы нужно быть «мало знакомым с наукою гражданского права вообще и с нашим законодательством в особенности», чтобы «заявлять желания об оглашении контрактов, заключаемых казною с частными лицами».

Да, к несчастию, у нас таких людей еще немало. Движимые интересами, столь далеко рознящимися от интересов, сознанных общественным мнением, они, чтобы поддержать колеблющееся доверие, готовы пустить в ход все доступные им способы, клевещут на науку гражданского права, клевещут даже на отечественное законодательство и всеми силами души отстаивают безгласие, потемки и любезную им канцелярскую тайну.

Нет, господин Ижица, не след никому отвергать, что правительство наше во многом, в том числе и в деле гласности подрядческих сделок, всегда шло впереди народа. Извратили дело ловкие законники, завзятые чиновники, злоупотребляющие и, следовательно, восхваляющие канцелярскую тайну; это дело другое, и против этого, конечно, мы спорить не станем. А сколько дорога этим лицам заветная темень, это мы видим в горячем защитнике таинственности, господине Ижице.

Гласность действий казны и в подрядческих делах, и в иных распоряжениях все-таки, назло господину Ижице, продолжает развиваться все сильнее и сильнее. Стоит просматривать, от времени до времени, приложения к нашим столичным ведомостям да перелистывать страницы губернских газет, чтоб убедиться, что казна вовсе не скрывает сущности и всех подробностей контрактов, которые преднамеревается она заключить с вызываемыми ею подрядчиками и поставщиками. Принцип правительства нашего, принцип наших законов — тот, что условия расходования общественных и казенных капиталов на предприятия, сопряженные с общественным интересом, не должны иметь таинственности, потемок и темных лазеек, а что эти принципы не по душе иным агентам, то подобные господа, как господины Ижица, конечно, никому не указ.

Какою же диатрибою должна разразиться злоба, плач и вой людей, подобных господину Ижице, когда они вдруг узнают, что в собрании образованных и ученых людей о гласности подрядческих контрактов в делах, сопряженных с общественным интересом, теперь даже и говорить-то не хотят, как о деле, давно уже порешенном не в пользу подрядческой таинственности!

В последнем собрании Политико-экономического комитета Императорского русского географического общества обсуждали вопрос о гласности в финансовом управлении. Собрание происходило 4-го минувшего декабря. Члены собрания — люди известные в науке и, следовательно, противоположных с господином Ижицей взглядов. Дело в том, что после весьма оживленных прений комитет пришел к заключению, что применение публичности к государственным финансам, не представляя никаких вредных неудобств, сопряжено с весьма важными преимуществами, как для государственного, так и для народного хозяйства.

Да-с, господин Ижица, каких пружин вы ни вымышляйте, как ни благоговейте пред потемками и как ни славословьте канцелярскую тайну, а гласность делает свое. Давно ли мы обращали внимание наших читателей, что очень немногие из наших мировых учреждений, а в том числе и петербургский мировой съезд, избегают гласности, не оповещают публики о сроках его заседаний, не приглашают всех желающих пожаловать туда, хотя бы из любопытства, и что даже петербургское губернское по крестьянским делам присутствие не печатает своих постановлений, что оно обязано делать, по примеру ведения дел в целой империи.

Слава Богу, наконец весточка о петербургских посредниках появилась в конце декабря на страницах «Современной летописи». Автор статьи, столичный мировой посредник третьего участка (заключающего в себе полицейские части Литейную, Рождественскую и Каретную), откровенно говорит то же самое, что и мы говорили, то есть что «по настоящее время нигде ничего не было еще публиковано о деятельности столичных мировых учреждений»; почтенный посредник подтверждает наши слова, что, по ст<атье> 37-й положения о губерн<ских> и узедн<ых> по крестьянским делам учреждениях, посторонние лица имеют право являться на оные в качестве свидетелей при разборе спорных дел. Господин посредник прибавляет: «Если бы автор заметки о непостижимой таинственности столичных мировых учреждений, помещенной в 258-м номере „Северной пчелы“, зашел к нам в качестве постороннего свидетеля, то он, верно, убедился бы, что в делах наших нет таинственности непостижимой».