Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6356 ( № 4 2012) Страница 13

в обычной средней полосе?

Творец сидит на третьем небе.

Он кистью ткани золотит

и знай хохочет, добрый ребе,

машинкой "Зингер" тарахтит.

Кидает вниз свои изделья -

товар простынно-платяной,

мне в кружку льёт хмельное зелье

и шутки шутит надо мной.

Ай, хорошо, ай, славно это -

такая осень-лепота,

такое пламенное лето

и жизни жаркие цвета!

* * *

При чтении стихов Сергея Петрова

Ну что, говоруны, жонглёры, маги,

черкатели-губители бумаги,

приёмыши эпохи, голытьба?

Крутить на пальце мяч баскетболиста,

продать за сто, потом купить за триста,

исполнить на расчёске фугу Листа...

Диковина, предел мечтаний, ба!

Загнуть такое, чтоб дыханье спёрло,

особенно у трепетного гёрла...

Меня в стихах учили простоте.

Тому, что слово робко, как невеста.

Ему положены резон и место...

...ни с кем не затевать фратерните...

...не посылать прохожих на три буквы...

(Оно, похоже, разновидность брюквы

для пропитанья худосочных муз.)

А вы - всполох, позыв к самосожженью,

к разрыву, гону, к словоразмноженью...

Какой-то сумасшедший профсоюз.

Квашня пыхтит, беременна опарой.

Туз в рукаве. Клевреты ходят парой.

Игра кипит. Тасуем, раздаём.

Чего недосказали, то споём.

Ах, гении, творцы невнятной речи,

провидцы, провозвестники, предтечи!

Всё - не моё.

Но стойте на своём.

* * *

Ещё не сдвинулся на ветке

упасть готовящийся лист.

Ещё другие однолетки

не услыхали дальний свист.

А всё равно в пару лощины

и коршун выписал круги,

и недоспавшие мужчины

росой омыли сапоги.

И, боже мой, к каким утратам

готов безропотный окрест,

где я ни в чём не виноватым

несу мне выделенный крест:

шинкую овощи и фрукты

и банки яростно кручу,

жую невкусные продукты...

Про диабет уже молчу.

* * *

Какой из двух веков мне называть моим?

Скорей всего, вон тот,

где жизнь меня хлестала[?]

Мне снова ест глаза моей отчизны дым

и колется в крови окалина металла.

Молчит на холоду протяжная страна.

Её хазарский нож подкинут над полями.

Как светятся сады, ликуя, из темна!

И тени у реки упали штабелями.

Вернуться - значит быть

и всем глядеть в лицо,

читая наугад года-дагеротипы.

И чтоб гремел петух, и солнце на крыльцо.

Сопливого дождя детдомовские всхлипы.

...Вагонные сверчки трещат через года.

Такая тишина сегодня над страною!

Всё будет хорошо,

пускай не навсегда.

А если навсегда, то, значит, не со мною.

* * *

Ах, как мимо бегут-поспевают,

округляют шальные зрачки,

меховою полой обвевают

и хрустят-веселят каблучки!

День морозный, дымы и свеченье.

Солнце ломится, стёкла круша.

И калёных иголок верченье,

и наверх улетает душа.

Здравствуй, день, повторенье удачи,

зачинанье забот и трудов!

Паровозов протяжные плачи

и рабочий настрой проводов.

Здравствуй, день, благодарный ребёнок,

неумелец, раделец, мастак,

оживанье поршней-шестерёнок,

телефонов мобильных и так.

Научи меня слову и делу,

государеву злому суду,

чтоб о бренном не помнило тело...

Чтобы только не в этом году.

* * *

Не молодости жаль - в ней нечего жалеть,

но юной простоты и жадности общенья,

подружек не моих, тех песен, что не спеть -

дурацких, молодых до слёз, до восхищенья...

Я вправду был тогда занудный человек

и верил напролом в немыслимые бредни.

Я верил, что любовь - однажды и навек,

а если ты любим - ты первый и последний.

Попроще бы мне жить, не мудрствовать, глупцу:

учиться танцевать, ходить на задних лапах.

Но, Господи, одно касанье по лицу,

один картавый зов, волос овсяный запах -

и брошу всё, вернусь и стану тем, кем был:

бирюк, анахорет, зато любимый ею!

Прости меня, я лгал - я тут, я не забыл.

Мне есть, о чём жалеть...

Я плачу. Я жалею.

* * *

Ты прости мне жары

и редеющий пух тополиный,

и безродный июль с обещанием скорых дождей.

Эти драные липы и эти жестокие глины

подмосковных посёлков -

жилища соседних людей.

Я не строил наш мир,

он достался мне в нынешнем виде.

Я бы, может, придумал чего-нибудь в нём

половчей.

Но что есть, то и есть,

и не будем за это в обиде,

потому что он наш, а ведь мог оказаться ничей.

Широко-широко нам глядится

в пространствах России.

Пусть седьмая, восьмая -

какая там доля земли?

Только жалко дождей:

так и бродят страною, босые.

И метели метелят, дороги-пути замели.

* * *

Любитель умозрительных утех,

поспешный чтец сомнительного чтива,

я рассчитался за себя и тех,

кого любил так гневно и строптиво.

Иду - нога уходит в грунт по рант.

Не удивляйтесь: да, я нынче в силе.

Лишь красота - посредственный талант,

который достаётся без усилий.

Платить за всё: за эту жизнь-товар,

за кровь с её набором лейкоцитов...

Я заплатил - и вот я нынче стар,

провизор вывел на рецепте "Цито".

Зато я в силе. В плотности письма.

В упрямстве знанья. В прочности потери.

Строка от жизни тащится сама,

а рифмы - глухопятые тетери...

И до того набиты закрома,

что я уже не затворяю двери.

* * *

Ночами крепко спят животные и звери.

Творению тепло в коровьей тесноте.

Ночами к ним Творец заглядывает в двери

и гладит мягкий пух у них на животе.

Пора и мне смежать, как говорится, вежды,

под бережной звездой досматривая сны,

в которых редкий свет удачи и надежды,

обиды прощены, сомнения ясны.

Проснёшься в темноте, а кинолента длится.

И ты обратно в сон, и снова поплывут

животных и зверей осмысленные лица.

И птицы, что без нас над временем живут.

«Где же твоя душа?»

«Где же твоя душа?»

ЛИТРЕЗЕРВ

Марья КУПРИЯНОВА

Родилась и вот уже 20 лет живёт в Москве, учится в Литературном институте на семинаре Олеси Николаевой. Публиковалась преимущественно в сетевых литературных ресурсах. Пишет песни, в данный момент работает над созданием собственного музыкального проекта.

Ишь-гора

Как у нашей старшей поступь была тверда,

на стене с плаката скалилась рок-звезда,

по углам - холсты, пылища и провода,

в дневнике пятёрок стройная череда.