Газета Завтра - Газета Завтра 236 (75 1998) Страница 13

На немецкой броне были кресты и на бляхах солдат начертано “С нами Бог”. Еще до войны евангелисты Германии признали Гитлера мессией, т.е. богом. Но это был не тот Бог, которому молились матери наших солдат.

“Наша Церковь благословила Отечественную войну русского народа, и благословение это было утверждено на Небе. Сталин исполнил свое обещание: 20 000 храмов было открыто в то время, открыты духовные семинарии, академии, возобновлены Троице-Сергиева Лавра, Киево-Печерская Лавра и многие монастыри, в октябре 1947 года приглашен в Россию митрополит Илия. По распоряжению Сталина ювелиры изготовили в подарок митрополиту панагию и крест, украшенные драгоценными каменьями из всех областей страны, чтобы вся Россия участвовала в этом подарке” (см. там же). Со смертью Сталина закончился короткий период оттепели в отношениях Церкви с государством. Началась другая, дорогая нашей интеллигенции хрущевская “оттепель”, явившаяся для церкви периодом подлинного избиения. Неудивительно, что именно в это время были засеяны духовные “цветы”, давшие впоследствии волчьи “ягоды” 1991 года. Это тоже совпадение?

А ТЕПЕРЬ ЗАДУМАЕМСЯ, на чьи головы излилась эта благодать Божья. На головы тех, кто участвовал в безбожных пятилетках, громил храмы и монастыри. Ведь мы попытались забыть о главном даре Господа народу нашему - Вере, мы сами надругались над ней. Церковь знает, кем дарована эта Великая Победа. Даже Сталин знал. А многие ли из нас смогут начертать в сердце своем слова Александра I, высеченные некогда на доске в храме Христа Спасителя, - памятнике другой Отечественной, другой Великой Победы:

“… Итак, да познаем в великом деле сем промысел Божий. Повергнемся пред Святым Его Престолом и, видя ясно руку Его, покаравшую гордость и злочестие, вместо тщеславия и кичения о победах Наших, научимся из сего великого и страшного примера быть кроткими и смиренными законов и воли Его исполнителями, не похожими на сих отпадших от веры осквернителей храмов Божиих, врагов Наших, которых тела в несметном количестве валяются пищею псам и вранам! Велик Господь Наш Бог в милостях и во гневе своем! Пойдем благостию дел и чистотою чувств и помышлений наших единственным ведущим к Нему путем в храм святости Его, и тамо, увенчанные от руки Его славою, возблагодарим за излиянные на нас щедроты и припадем к Нему с теплыми молитвами, да продлит милость свою над нами и, прекратя брани и битвы, ниспошлет к Нам побед победу; желанный мир и тишину” (см. Александр I. Высочайший манифест о принесении Господу Богу благодарения за освобождение России от нашествия неприятельского, от 25 декабря 1812 года в кн. храм Христа Спасителя. М., Столица, 1996).

Не уяснив истинного источника минувшей Победы, нельзя одержать Победы будущей. Ибо только Господь может возжечь сердца русских людей и даровать Победу.

Владимир Галкин ДУША НЕ ВЫТЕРПЕЛА…

Уже не как один из авторов вашей (и нашей) газеты и со-ратник в бою за праздник завтрашнего дня, а как простой москвич, православный, русский обыватель, жизненаблюдатель и фотограф, обращаюсь к вам за помощью в разъяснении некоторых зловредных вопросов.

Известный райкинский персонаж с пришитым в ателье к гульфику рукавом, шепелявя плохо поставленным у стоматолога зубным мостом во рту, обращается ко всем этим “дантистам” с недоумением: “Ребята, я понимаю, вы хорошо устроились, пусть, я согласен, но я только хочу узнать, КТО и ЗАЧЕМ это сделал?” Я лично в таком же недоумении.

НАША ЦЕРКОВЬ невиданно расцвела в последнее время (хотя и ее продолжают обижать, и мы знаем, кто и как). Но еще более расцвели ее высокие служители и наши пастыри, ибо все-таки не поднятых из руин уцелевших храмов еще полным-полно на российских просторах, а автомобили и виллы их земных и духовных владельцев стали вдруг роскошны до заикания. Я вижу пышные облачения, царственную важность, надмирное спокойствие иерархов пред стадами угасающих овец, ученые лекции по телевизору (но не проповеди на стогнах и площадях), я вижу полное согласие с властью и ритуалы, ритуалы, ритуалы.

Благолепие. Тишина. Однако…

Вот в построенный стахановскими темпами макет храма у Пречистенки никак не могу попасть. Сколько я наблюдал за строительством, сколько раз клал свои рублики в копилки шустрых молодых людей “на построение храма”, сколько фотографировал его - а двери-то заперты! Нельзя. Это - для царских выходов, это когда Ельцин, Лужков…

Ну обидно ж, ребята! Хоть бы глазком глянуть - как, мол, там - не говоря уж о мистических чувствах…

Вот как раз о фотографировании.

За двадцать с лишним лет много я поснимал московских и подмосковных церквей и монастырей еще при атеизме, следил, как они медленно молодели, украшались, хорошели, и никто ни слова не говорил мне. Снимал и снимал, беседовал со священниками, иным делал былые снимки их церквей - из альбомов незабвенного Найденова. Милицию лишь беспокоило, когда я влезал на крыши домов и, грохоча железом, расхаживал, “щелкая” мою Москву. Впрочем, теперь и на крыши не попасть. Каждый дом - чья-то собственность. Я знаю даже переулки, которые перегорожены: собственность…

А еще теперь вот что. Ладно бы в ограде церкви, но и с улицы снимаешь фасад - и вон уже бегут к тебе дяденьки-тетеньки с воплем: “Почему снимаете без благословения батюшки? Нельзя! Мы вам пленку засветим!” Ишь какие. “Да как же, - спрашиваю, - у батюшки благословение получить, если он или на молитве, или службы нет?” - “А нельзя, и все тут”. “Да ведь солнце уходит, как же быть. Ведь я, родные, для себя снимаю, нет корысти”. Что делать? Ну зайдешь в храм, там служба, батюшка занят, старостиха “не имеет полномочий”… Так я тихо обойду церковь, где не видят, и по-воровски снимаю ее. У себя, значит, ворую. Новая мораль.

Нет, с улицы, издалека, еще можно. Это можно. Слава те, Господи. Но недавно и тут зацепка. Снимаю издалека церковь Девяти мучеников, что у Пресни. Тормозит меня (как я потом узнал) сам настоятель. Надо взять разрешение уже у ПАТРИАРХА, в Чистом переулке. “Кормилец, - говорю, - да ведь это ж так сложно, да рази эта съемка для себя - не для какой-нибудь вредной, может быть, газеты-журнала - так опасна для престижа церкви, рази я нарушаю что-то, богохульничаю?” Он так ничего и не объяснил мне, я задумался: что ж это за тайна? С другой стороны, я вижу, что к этой церкви вплотную пристроена торговая лавка - и не только с церковными товарами: кажется, виделись мне и бутылки. А это как?

И-и, сколько я сталкивался с этой новой дурью, вдруг возникшей - лет шесть-восемь назад, при “нойе орднунг”.

Вдруг вспомнил: а как же в прошлом москвич-историк, купец Найденов, создавший уникальный альбом фотографий (по качеству, кстати, им нет равных до сих пор) церквей (и улиц, видов) Москвы, как же он-то снимал, объезжая первопрестольную на извозчике? Неужто на каждый храм имел бумагу из Синода?

Да и ладно бы на словах запрещали, фотоаппарат из рук не рвали. Но вот в селе Троице-Лыково, где прекрасные церкви, настоятель и даже благочинный о. Стефаний устроил на меня настоящую облаву. Это было весной 96-го года, я еще не знал серьезности наших батюшек. Обе церкви за оградой, которая запирается вне службы (это тоже новое поветрие: в ограду храма можно войти только во время службы, а потом - на замок; такого еще не было!). Вошел, снимаю, ко мне - хмельной молодец: “Нельзя! К отцу-настоятелю!” Начал я, дурак, распространяться, много говорить и возмущаться. Тут и он. Суровый, как бич Господень. В кожанке - примешь за сторожа. “Надо сперва спросить разрешения, мы вам пленку засветим”. - “Она дорогая, личная, я без корысти снимаю, для памяти столетий. Может, я богохульствую, запечатлевая храм на бром-серебряном целлулоиде? А как же в алтари лезут киношники-телевизионщики со своими механизмами, или это за деньги?” В ответ о. Стефаний грозно заметил, что, во-первых, у меня глаза не православные (!), во-вторых, я просто дерзок, в-третьих, он сейчас кликнет “ребятушек”, и не то что пленку засветят, но и надают мне пинков. Эге! “Эх, - говорю с горечью, - батюшка, простите меня, конечно, но, во-первых, как-то служение Господу нашему Иисусу Христу не вяжется с вашей некротостью, и, во-вторых, вместо объяснения вы прямо как-то по-махновски налетаете. Я уйду уж лучше”. Отпустили. Но я зашел с другого, дальнего края ограды, через чью-то ФИРМУ торговую, и подкрался, и снимал. Слышу ужасные крики. Оказывается, меня караулили. Что было! Вели, как преступника, за руки, батюшка - за шиворот, на груди веригами болтается фотоаппарат. “Уж теперь точно распнут”, - подумал я. И заговорил я тоненьким голосом, не будучи готовым к подвигу, и чуть не заплакал. Ничего, просто вытолкнули. Но обида запала. Кому угодно отпишу свое наследство, но только не о. Стефанию…

Шутки шутками, а, между прочим, в Сергиевой Лавре, чтоб фотографировать, надо платить 10 тысяч рублей. Значит, за деньги можно и без благословения, и греха в том не будет. Кстати, и о. Стефаний о том же заметил: попробуйте, мол, в Лавре так просто снимать…