Небеса в смятении - Славой Жижек Страница 13

Но тех, кто сожалеет об утрате американского морального лидерства, подобные факты не волнуют. Что им не нравится, так это стиль Трампа. Трамп является примером новой фигуры откровенно непристойного политического господина, презирающего основные правила приличия и демократической открытости. Пит Венер, занимавший в Белом доме высокий пост советника президента при Джордже У. Буше, недавно сказал: «Некоторые наши президенты были более нравственными, некоторые – менее нравственными, но у нас никогда не было президента, который получал бы психическое удовольствие от разрушения моральных норм или дискредитации морали как концепции»34. Логику, лежащую в основе действий Трампа, объяснил Алан Дершовиц (между прочим, сторонник узаконенных пыток), который в январе 2020 года

заявил в Сенате, что если, по мнению политика, его переизбрание отвечает национальным интересам, то любые действия, предпринимаемые им с этой целью, по определению не могут быть оспорены. «И если президент сделал нечто такое, что, по его мнению, поможет его кампании, в интересах общества, то это не может быть такого рода quid pro quo, который ведет к импичменту»35.

Здесь ясно обозначена природа власти, существующей за рамками серьезного демократического контроля.

Но как насчет классического аргумента в пользу видимости? А именно, что, даже если мы лишь лицемерно притворяемся высоконравственными, эта видимость все же по-своему действительна – она вынуждает нас избегать прямой и беззастенчивой непристойности, а потому совершенствует наш образ действий. Притворяясь нравственными, мы можем захотеть стать чуть более нравственными на деле. Как говорят в группах анонимных алкоголиков, «играй роль, пока роль не станет тобой». Разрыв между видимостью и реальностью также позволяет человеку критически отнестись к реальности. В той мере, в какой марксистская критика «формальной свободы» основана на понимании того, что «буржуазное» общество не верно собственным принципам свободы и равенства, такая критика также относится к господствующей идеологии более серьезно, чем та относится к себе самой… Проблема в том, что, как только мы вступаем в область чистой циничной непристойности, такая имманентная критическая стратегия теряет опору; возврат к старой порядочности, какой бы лицемерной она ни была, более невозможен, игра окончена.

Что заметно в недавних дебатах об импичменте Трампа, так это распад общей этической основы, необходимой для аргументированного полемического диалога. США вступают в идеологическую гражданскую войну, когда нет точек соприкосновения, к которым могли бы апеллировать обе стороны конфликта: чем сильнее каждая сторона развивает свою позицию, тем яснее становится, что никакой диалог, даже полемический, невозможен. Мы не должны быть слишком очарованы театральностью импичмента (например, тем, что Трамп отказывается пожать руку Пелоси, а Пелоси рвет копию президентского доклада конгрессу о положении в стране), поскольку истинный конфликт происходит не между двумя партиями, а внутри каждой из них.

США превращаются из двухпартийного государства в четырехпартийное. Вообще говоря, в настоящее время есть четыре партии, делящие политическое пространство страны: республиканский истеблишмент, демократический истеблишмент, ультраправые популисты и демократические социалисты. Уже звучат предложения о создании партийных коалиций: Джо Байден в конце 2019 года намекнул, что может выдвинуть умеренного республиканца на пост своего вице-президента, а Стив Бэннон упомянул о своем идеале коалиции между Трампом и Сандерсом. Чрезвычайно важно, что, если популизм Трампа легко утвердил свою гегемонию над республиканским истеблишментом, раскол внутри демократической партии становится все глубже, и это неудивительно, ведь борьба между демократическим истеблишментом и крылом Сандерса – единственная настоящая политическая борьба, продолжающаяся до сих пор.

Таким образом, мы имеем дело с двумя антагонизмами: один из них между Трампом и либеральным истеблишментом (причина импичмента), а другой – между крылом Сандерса в демократической партии и всеми остальными. Решение об импичменте Трампа было отчаянной попыткой вернуть США доверие и моральное лидерство, комичным упражнением в лицемерии. Вот почему нас не должен обманывать моральный пыл демократического истеблишмента: открытая непристойность Трампа просто высветила то, что и без того уже было. Лагерь Сандерса это ясно видит: пути назад нет, политическую жизнь США необходимо радикально переосмыслить.

Перечислив все меры Трампа, направленные против рабочих и солидарности, Джулиан Зелизер обращает внимание на то, как Трамп систематически нарушает неписаные правила применения политической власти: «Все президенты придерживались определенного набора неписаных правил, когда дело касалось приличий. Президент Трамп отбросил все эти условности. Он сделал обыденностью токсичную форму президентской речи, которая подрывает нашу гражданскую культуру»36. Зелизер правильно заключает, что, хотя мейнстримные демократы одержимы опасностью выдвижения слишком радикального кандидата, они упускают из виду ключевой момент: «Когда доходит до публичной политики и использования политической власти, ни один кандидат, включая сенатора Сандерса, и близко не дотягивает до радикализма действующего президента». Все попытки «умерить» Трампа, включая слушания по импичменту, еще больше подтолкнули его к крайним проявлениям своей радикальности. Урок, который они должны усвоить, заключается в том, что радикальность Трампа по-прежнему направлена на защиту существующей системы. Как говорится, Трамп меняет некоторые вещи так, чтобы они в сущности остались прежними. Слишком поздно возвращаться к старой «нормальной» вежливости; единственный способ действительно победить Трампа – делать прямо противоположное ему и вести себя прилично и достойно, сочетая это с радикальными изменениями в содержании наших действий. Пришло время услышать голос истинного морального большинства.

Но олицетворяет ли Сандерс настоящую альтернативу или, как утверждают некоторые «радикальные левые», он лишь (довольно умеренный) социал-демократ, стремящийся спасти систему? Ответ заключается в том, что эта дилемма ложна. Демократические социалисты в США начали массовое движение радикального возрождения, и судьба таких движений не предопределена. Несомненно одно: худшая позиция, какую только можно себе представить, – это позиция некоторых западных «радикальных левых», которые склонны списывать рабочий класс в развитых странах со счетов как «рабочую аристократию», живущую за счет эксплуатации стран третьего мира и попавшую в ловушку расистско-шовинистической идеологии. По их мнению, источником радикальных перемен может быть лишь «кочевой пролетарий» (иммигранты и бедняки из стран третьего мира) как революционный агент (возможно, совместно с некоторыми обедневшими интеллектуалами среднего класса в развитых странах). Но верен ли этот диагноз? Действительно, сегодняшняя ситуация глобальна, но не в том упрощенном маоистском смысле, что она предполагает противостояние буржуазных наций и пролетарских наций. Иммигранты – это субпролетарии, их положение очень специфично; многие из них не эксплуатируются в марксистском смысле слова и, таким образом, не предназначены для роли агентов радикальных перемен. Следовательно, я считаю этот «радикальный» выбор самоубийственным