Безмолвный ковчег - Геллатли Джульет Страница 13

Следующей была паразитология, где надо было резать животных, зараженных паразитами. Тогда я решила изучать беспозвоночных. И там я увидела самое страшное зрелище за всю мою практику. Крабов, битком набитых в кастрюлю, сварили заживо, так как сначала их надо было убить, а потом препарировать. Я дотронулась до одного, и, несмотря на все то, через что ему пришлось пройти, он шевельнулся. Он все еще был жив. Я открыто заявила о своем возмущении, и другие студенты на этот раз меня поддержали. Было видно, что преподаватель была сильно потрясена, она покинула аудиторию.

Я поняла, что не смогу изучать чистую зоологию, несмотря на то, что я всегда этого очень хотела, поэтому выбрала объединенный курс – зоологию и психологию. На самом деле этот курс оказался самым полезным для меня. Я изучала средства общения у дельфинов, китов, шимпанзе, а исследовательскую работу решила проводить по этологии, науке о поведении животных в дикой природе. Я выбрала диких котов. В программу входило изучение сельскохозяйственных животных, и для себя я выбрала рассмотрение вопроса о влиянии промышленного животноводства на естественное поведение животных. Одно дело утверждать что-либо, основываясь на интуиции, даже эмоциях, в чем меня всегда и обвиняли. Но когда производится тщательное изучение и наблюдение, измерение, количественный подсчет, а затем делается научный вывод – это уже совершенно другое. Я сталкиваюсь с огромным количеством пространной и вопиющей лжи о том, как содержатся животные. И я благодарна судьбе за то, что смогла доказать, что современные условия выращивания животных разрушают их естественную манеру поведения, и, как следствие – фактически, разрушают их самих.

После окончания университета мне не терпелось приступить к работе по защите прав животных, но первые несколько месяцев я была вынуждена продавать места для рекламы в лондонской «Неделе СМИ». Это не входило в мой грандиозный замысел! Но через полгода я получила то, что хотела, и у меня до сих пор хранится бутылка из-под шампанского (конечно, пустая), которой я отпраздновала это событие.

Летом 1986 года я стала ответственной по расследованиям в организации против вивисекции. Я серьезно занялась правами животных, и даже мои прежние исследования не подготовили меня к тем ужасам, с которыми мне теперь пришлось иметь дело. Наша команда записывала на видеопленку многие пытки, производимые на подопытных животных, и я имела несчастье стать свидетелем огромного количества таких пыток.

Эта книга – не о вивисекции, а скорее о моих мотивах, убеждениях и требованиях. Некоторые из них сформировались у меня именно в то время, поэтому в контексте данной темы будут уместны. После того, что я увидела, мне стало стыдно за многих ученых, и у меня возникло такое негодование, что мне до сих пор бывает трудно с ним справляться.

Я не собираюсь перечислять все то, что входит в длинный список жестокостей, совершаемых людьми по отношению к другим живым существам, причем без малейшего проявления жалости или сострадания, однако расскажу два случая. Общественность узнала о них благодаря видеозаписям. Причем первую сделали сами вивисекторы, а достоянием гласности она стала с помощью организаций, защищающих права животных, таких как «Люди за этичное обращение с животными» (РЕТА)[5] в США. То, что было на обеих пленках – не имеет оправдания, по ним гораздо больше можно сказать о натуре вивисекторов, чем о так называемых научных исследованиях.

Первый эксперимент проводился в 1984 году в Университете Пенсильвании, на кафедре черепно-мозговых травм. В нем «участвовал» большой бабуин. Он находился в полном сознании, когда его привязали к столу, голову зафиксировали, надев на нее обездвиживающий шлем, а затем нанесли мощнейший удар по голове. Этот удар был не настолько сильным, чтобы стать смертельным, но достаточным, чтобы вызвать интенсивную мучительную боль и нанести повреждения головному мозгу.

Бабуина освободили, его голова болталась, животное не могло ей управлять. При этом было слышно, как женщина-вивисектор сказала: «Ну, вот и замечательно», а потом добавила: «Будем надеяться, что эта запись не попадет в руки противников вивисекции». Все еще удерживая травмированного бабуина, вся группа разразилась смехом.

Это шокирующее варварство оправдывали тем, что с его помощью разрабатывают такой дизайн автомобилей, при котором легче избежать травм. Не буду говорить о неуместности экспериментов над животными и о нравственном аспекте коммерции, где допускается причинение страданий и боли ради получения прибыли. Известны факты из деятельности некоторых автомобилестроительных предприятий, говорящие скорее о циничном безразличии, нежели об альтруистическом стремлении к обеспечению безопасности. Когда стало ясно, что автомобиль – серьезная угроза для жизни, то первое, что сделали производители – это сравнили стоимость возможных судебных исков со стоимостью затрат на улучшение конструкции автомобиля. Какие действия предпринять – зависело от того, что будет для них дешевле. Безусловно, страдания бабуина были составляющей частью такого цинизма.

Второй случай произошел с Бритчесом. Это был новорожденный бесхвостый макак-резус. Нескладный, с большими торчащими ушами, он, однако, был очень мил. Как у всех малышей-макак, у него должны были быть огромные круглые глаза, и первые месяцы, даже годы своей жизни он должен был провести рядом с матерью, зачастую, в буквальном смысле слова, держась за нее. У него ничего этого не было, потому что сразу после рождения в 1985 году в исследовательском центре Университета Калифорнии (Лос-Анджелес, США) его забрали у матери и зашили ему глаза.

Это были даже не аккуратные хирургические швы, а – огромные толстые стежки, сделанные грубыми бечевками, швы безразличия, как если бы человеку глаза зашили толстыми веревками.

Маленькому созданию так хотелось уюта и поддержки, что оно схватило бы все, что положили бы ему в клетку – одеяло, игрушку, все, что угодно. Но он был лишен комфорта, материнской ласки, и все, что у него было – это пустая клетка, где нечем заняться. Единственное, что ему давали – это хватать набитый изнутри цилиндр.

Это было, вне сомнения, самое худшее, из того, что я видела в своей жизни. Одно существо причиняет столько страданий другому существу, причем такому беззащитному и слабому. И какова цель этого опыта? Выявить, какое влияние слепота оказывает на детей. Вивисекторы из Университета Каролины оправдывали этот эксперимент тем, что с детьми трудно работать из-за их режима дня.

Каким же нужно обладать сознанием, чтобы придумать, и, главное, осуществить на практике такое?

Я проделала разнообразную работу, исследуя вивисекцию, и пришла к выводу, что большинство вивисекторов попадают под одну из двух категорий. Первая – те, кого интересуют только причина и следствие. У них нет ни малейшего понятия о том, что такое страдание и ни малейшего осознания того, что они делают. Они стремительно врываются в лабораторию, делают инъекции, удары электрошоком, производят принудительное кормление, стремительно покидают лабораторию и с нетерпением ждут результатов. Правильнее всего их было бы назвать «психопаты от науки».

Вторая категория – это садисты. Такие вивисекторы постоянно пытаются убедить нас, что они не хотят причинять вред животным, а делают это только во благо человека. Это – чушь. Многие из них получают удовольствие от проводимых ими пыток, им нравится чувствовать свою силу и власть. Я не сомневаюсь, что если бы им дали разрешение, они бы, не раздумывая, проделали те же пытки и с людьми. Ведь не было недостатка в ученых и врачах, с энтузиазмом взявшихся проводить страшные опыты над людьми в Бухенвальде и других концлагерях. Еще больше пугает тот факт, что британские и американские спецслужбы после окончания войны приложили максимум усилий для того, чтобы вывезти этих людей из Германии и помочь им избежать суда, и все это ради того, чтобы иметь доступ к их знаниям. Ученые-садисты существовали не только в фашистской Германии, они не появились неожиданно из ниоткуда. Они существуют везде.