Алексей Колобродов - Культурный герой. Владимир Путин в современном российском искусстве Страница 14

Можно придумать еще десяток оправданий этому тандему, но всякое будет хромать — и в литературе, и в реальности. Видимо, на «двойную игру Бадри» Белковский указывает вполне справедливо, однако справедливо и то, что не только любови с дружбами, но иные бизнес-партнерства заключаются на небесах. И союз Платона и Ларри (Бориса и Бадри) — именно подобной категории. Помимо всего прочего, реальный Бадри, похоже, следовал своеобразному кодексу чести, который для себя определял как «мужское поведение»:

«У меня свои представления о жизни. Это я в Грузии такой добрый дядюшка. В России у меня несколько иной бэкграунд. Там меня по-другому знают. Пусть там спросят. Там меня знают как мужчину.

Путин поссорился с Ельциным в какой-то момент и хотел… Прислал людей к Березовскому и обещал снять кое-какие обвинения в обмен на то, что тот раскроет валютные счета Ельцина. Ну у него какие-то проблемы возникли тогда с Ельциным. Березовский был готов говорить об этом: „Приходи, поговорим на эту тему“. Но посмотрели, и оказалось, что у него ничего не было. „Это только у Бадри может быть“, — сказал он. Но те ответили: „Так к нему обращаться бессмысленно, Бадри не скажет нам“. — „Правильно, не скажет вам“. Не потому, что Ельцин мне друг, но он мне это доверил — а я мужчина. Я это ни на что не поменяю — ни на деньги, ни на что, это было и будет похоронено вместе со мной. Умер Ельцин — все, никто не узнает. Как будто я и не знал. Потому что Ельцин мне ничего плохого не сделал. Только хорошее. Я не могу забыть его. Вчера уважал, а сегодня нет? Так не бывает. Если мы о чем-то договоримся, то все, мы пожмем друг другу руки, и дело сделано».

Видимо, суетливый и непостоянный, но пожизненный партнер занимал в мужской бизнес-вселенной покойного Бадри действительно особое место…

Здесь я вынужден признаться в небольшом сознательном пережиме — даже вполне продвинутый читатель романов Дубова вряд ли споткнется на условности трогательной связки двух легендарных друзей и компаньонов. Сюжетно-композиционная ткань книг не оставляет возможности загрузиться по теме, автор всегда опережает возможную рефлексию по-митьковски — «А вот так!»

В общем, у Дубова мы имеем качественный производственно-гангстерский эпос, эффект соучастия, аромат эпохи, плюс — загадку взаимоотношений двух крупных людей с метафизическим даже оттенком. Вполне достаточно, чтобы признать оба романа шедеврами того явления, которое я для себя обозвал лапидарно — олигархической литературой (а там чем черт не шутит — может, в этом виде и в учебники войдет).

Термин «олигархи» в привычном сегодня значении впервые появился в знаменитой статье «Финансовая олигархия в России» социолога Ольги Крыштановской, опубликованной в «Известиях» в январе 1996 года. Крыштановская первой проницательно обозначила появление новых «делателей королей», выдвинув идею о том, что в России середины 90-х небольшая группа стремительно обогатившихся коммерсантов готова инвестировать капиталы в политическое влияние. Любопытно, что Борис Березовский, приписавший себе авторство стратагемы о необходимости контроля над властью со стороны крупного капитала, в статье «Финансовая олигархия в России» упомянут не был.

Один из важнейших инструментов политического влияния — мощные и авторитетные СМИ; наибольшую известность в этом плане приобрели медиаимперии Владимира Гусинского (канал НТВ, радио «Эхо Москвы», газета «Сегодня», журнал «Итоги») и Бориса Березовского (в разные годы — канал ОРТ, «Независимая газета», «Коммерсантъ»). В орбиту олигархических медиаинтересов попадали не только популярные журналисты, но также именитые писатели — тем паче что олигархи помимо прочего благотворительствовали и меценатствовали (Березовский был спонсором премий «Триумф» и «Антибукер»; «Юкос» Ходорковского — Невзлина — «Букера»).

Таким образом, дискретный альянс российской олигархии и русской словесности если и не стал событием большой политики, то фактом литературной жизни, несомненно, являлся.

Равно как и толчком к появлению новых тем, текстов и авторов.

Навскидку: чуткий Виктор Пелевин во времена «семибанкирщины» пишет эссе «Место олигархов на карте родины».

Владимир Сорокин делает Анатолия Чубайса прототипом одного из персонажей романа «Лёд».

Мотором романов «Господин Гексоген» и «Политолог» Александра Проханова становится сюжет о влиянии олигархов на власть и последующей расправе государства с магнатами; подробно портретированы (не без скрытого любования) Борис Березовский, Владимир Гусинский, Михаил Ходорковский.

Любимый медиакиллер Березовского тележурналист Сергей Доренко как литератор дебютировал замечательным романом «2008».

Авторитетнейший американский специалист по России журналист Дэвид Хоффман в своем монументальном труде «Олигархи», пишет:

«Модель олигархического капитализма с центром в Москве быстро распространилась по всем регионам России, где местные магнаты перенимали опыт олигархов. Они брали под свой контроль промышленные предприятия, устанавливали тесные связи с губернаторами и стремились к богатству с той же дерзостью, которая принесла успех московским магнатам».

Свидетельствую: обозначенный Хоффманом процесс я наблюдал близко и воочию. И хотя, перефразируя Ильфа и Петрова, можно сказать, что в провинции полагали олигархом всякого, кто ездил не на сильно подержанном «мерседесе» и охмурял журналистов ресторанным обедом, многие региональные коммерсанты обзаводились СМИ, привлекая к сотрудничеству талантливых журналистов и литераторов. Показательно, что некоторые из провинциальных олигархов, добившись известных политических успехов, в итоге снова повторили столичные сценарии — кое-кто оказался в тюрьме, кто-то был выдавлен из региона или даже из страны, некоторым, пусть не без потерь, удалось вернуться из «большого секса» в предпринимательство, не связанное с политическими рисками. Естественно, региональные конфликты часто развивались в гротескных или сниженно комедийных форматах.

«Олигархическая литература» возникла как следствие путинской идеи о «равноудаленности олигархов», формула которой была отчеканена неприлично, но безупречно: «пизди, но не пизди». Первую часть афоризма олигархи реализовали много ранее, под вторую же художественное самовыражение никак не подпадало — теперешние российские власти полагают писательство сугубо частным делом. Лучшую литературу в России нередко создавали люди, располагавшие свободным временем для сочинительства и материальным ресурсом, позволяющим не заботиться о хлебе насущном, однако не влиявшие на принятие решений; «равноудаленность» можно интерпретировать как пушкинские «покой и волю».

Дмитрий Быков пошутил, что нет сегодня российского олигарха, который бы не написал романа. Известное преувеличение, и все же в качестве романиста отметился один из ключевых игроков 90-х — Александр Смоленский. В литературной тусовке давно болтают, будто банкир Александр Мамут специально завел издательство — дабы беспошлинно публиковать под псевдонимом собственную прозу. А публицист Михаил Ходорковский (кстати, чемпион игры в прототипы среди собратьев по олигархическому классу), хоть и не пишет беллетристики, но по масштабу гонений и, как прямое в России следствие, влиянию на умы («за правду он долго страдал») приблизился к таким эталонным фигурам, как Александр Герцен и Александр Солженицын.

Однако к вершинам русской литературы подобное творчество отнести затруднительно, за единственным исключением. Я, повторюсь, имею в виду книги Юлия Дубова. Тут не только высокое качество текстов, но и практически стопроцентная чистота эксперимента: олигарх (ну или человек, имеющий весьма близкое отношение к олигархическим структурам) пишет романы про своих друзей-олигархов, о событиях, чрезвычайно принципиальных в рассуждении влияния олигархии на российскую политику. Книги его — не нон-фикш, но, как я уже отмечал, вполне могут быть использованы в качестве исторического источника. О чем свидетельствуют не только судебные документы и обширный корпус публикаций в прессе, но и такие авторитетные труды, как «Олигархи» Дэвида Хоффмана.

Так, в «Меньшем зле» есть драматический эпизод последней беседы олигарха Платона со свежеизбранным (посредством Платона же) президентом Федором Федоровичем. Предпринимателя и государственника связывает многое — тут Дубов помимо производственных вопросов обращает внимание и на личное: любил его герой спать с чекистскими женами — прошлыми и будущими. Президент ставит олигарху условие: прекратить заниматься политикой. Ну то есть равноудалиться.