Юлиан Семенов - Неизвестный Юлиан Семенов. Умру я ненадолго... Страница 14

Здесь после твоего отъезда было несколько дней тяжело. «Мальчик со злыми и испуганными глазами» — как ты на аэродроме сказал Маше (извини, я там молчал, потому что я не знаю, если Маша точно на нашей стороне или нет), или этот «Товарищ» Мандат (как выразились наши друзья из Швеции и Западной Германии) сказал Союзу писателей и Центральному комитету партии, что мы были реакционной сессией, империалистическим диалогом, в котором только кубинец Валеро стоял на позициях социализма, и что советское посольство нашу сессию бойкотировало и не хотело ничего с ней иметь.

Ничего, я выдержал эту старую догматическую брежневскую атаку.

Сегодня появилась хорошая статья (которую я тебе посылаю) в «Руде право». Журналисты меня и МАДПР всегда понимали и поддерживали. Сейчас, когда это написало «Руде право», все справятся с боязнью и начнут писать.

Ничего, мы с тобой победим, венсеремос.

Обнимаю тебя и целую.

Твой (навсегда) друг.

30 августа 1989 года

Александр Круглов[31]

Севастополь

Дорогой Юлиан Семенович!

Горком все сделал, чтобы выступление Гдляна[32] в Севастополе прошло под возможно более жестким его контролем, чтобы как можно более ограниченный и незаинтересованный контингент встретился с ним. По сговору с горкомом все билеты на встречу (под предлогом, что она проходит в доме культуры рыбаков) скупили на корню севастопольские рыбаки, они только своим и по специальным спискам горкома и перепродавали их, кому считали возможным, «безвредным». В основном ограждали от встреч с Гдляном, по собранной мной информации, творческую интеллигенцию, работников милиции, прокуратуры, суда и т. д. Во многом это им удалось. И все-таки Гдляну в процессе встречи и после нее было передано в письменном виде около 200 вопросов, определенная часть конечно же нежелательных для местных властей. Народ требует ответа на них через печать, и прежде всего через «Славу Севастополя». Внешне, разумеется, и прямо никто не отказывает, наш ответственный за идеологию в горкоме Миненко Николай Филиппович обещает такие ответы. Но если именно он немало сделал для того, чтобы на встречу с Гдляном мало кто из заинтересованных попал, можно представить себе, какие это будут ответы и на какие вопросы. Тем более, что в разговоре перед встречей со мной он выразил совершенно нескрываемое презрение к Гдляну и ничем не помог, а наоборот сделал все, чтобы я, как руководитель севастопольских литераторов, и никто другой из них на эту встречу не попал.

Словом, Юлиан Семенович, что Вы можете сделать, чтобы все задавшие Гдляну вопросы севастопольцы могли получить от него публичный ответ на них? Для начала, конечно, через «Славу Севастополя». Севастопольцы просят Вас использовать для этого и Ваш вестник «Совершенно секретно» — ближайший же его выпуск.

Что касается наших усилий по изданию его в типографии газеты, то со стороны газетчиков по этому поводу только энтузиазм. Но газетчики ведь не власть, а она неизвестно еще, как себя тут поведет. Вот такие дела.

Можете использовать это мое письмо, если в этом будет необходимость.

Можете использовать и следующую мою мысль, уже по другому, более общему вопросу, которую я передаю Вам на отдельной страничке.

30 октября 1988 года

Грэм Грин

Антиб

Московская штаб-квартира, Международная ассоциация детективного и политического романа (МАДПР) Юлиану Семенову

Дорогие советские друзья!

Сердечно поздравляю Вас с началом выпуска вашего «ДиП» — «Детектив и политика».

Убежден, что «ДиП» станет одним из самых популярных изданий в Советском Союзе.

Сейчас, когда в стране происходит грандиозная Перестройка, потрясающая мир своими задачами, «ДиП» может и должен внести свой вклад в поддержку тех освежающих общество процессов, внушающих человечеству надежду на выживание.

В добрый час.

Ваш Грэм Грин.

1 ноября 1988 года

Эдуард фон Фальц-Фейн

Юлиану Семенову

Московская штаб-квартира Международной ассоциации детективного и политического романа

Дорогой друг!

Хочу поздравить читающую публику в Советском Союзе в связи с выходом первого номера «Детектива и политики».

Думаю, что такое издание было невозможно еще три года назад, до того дня, когда президент Горбачев провозгласил программу обновления страны — демократизацию, гласность и перестройку.

Слово «перестройка» сейчас стало международным, не нуждающимся в переводе; я горжусь тем, что происходит в России, я восхищен тем, как всего за несколько лет отношение к Вашей стране в мире изменилось кардинально.

По роду моей деятельности — поиск и возвращение в Москву произведений искусства, похищенных гитлеровцами во время трагичной войны, — сотрудничество с твоим журналом «Детектив и политика» представляется мне крайне перспективным.

Готов дать интервью о тех новых направлениях моего поиска, которыми я ныне занят.

С искренним уважением.

3 октября 1989 года

Д-р Альфред Керндль

Замок Шарлоттенбург Постройка Лангханса

Берлин

Глубокоуважаемый г-н Семенов!

К сожалению, я только сейчас выбрал время, чтобы от себя лично, а также от имени моих коллег, д-ра Клауса Гольдмана и Дитриха Франца выразить благодарность Вам и Вашим сотрудникам за прием, оказанный нам во время нашего пребывания в Москве.

Благодаря Вашей личной инициативе и неутомимой заботе эта поездка увенчалась для нас полным успехом. При Вашей поддержке мы смогли установить контакты с важными советскими организациями, такими как Центральный государственный архив, Советский культурный фонд и Комитет советских ветеранов.

Во время посещения Центрального государственного архива СССР мы договорились со своими советскими коллегами изложить свои просьбы относительно отобранных архивных материалов в письменном виде и на этот раз официально передать в управление. Что мы уже и сделали, насколько Вы можете судить по прилагаемой копии.

За прошедшее время я успел также прочесть вызвавшую у меня большой интерес Вашу книгу «Лицом к лицу». Читая ее, я вновь ощутил общность наших с Вами задач. Вы правы: Ваша книга не закончена. Ее продолжают все люди доброй воли, ненавидящие войну и желающие сохранить величайшие культурные достижения человечества.

Полагаю, что мы можем Вам помочь в разрешении отдельных вопросов, поднятых Вами в Вашем произведении. По этому поводу я напишу Вам отдельное письмо.

С сердечным приветом.

P.S. В качестве приложения к письму Вы найдете набор интересных диапозитивов по научной истории исчезнувшего культурного наследия. Можете поступать с ними по своему усмотрению. Диапозитивы предоставил мой коллега д-р Гольдман.

Глава третья

ПЕРЕПИСКА С ОТЦОМ в 1952–1954 гг.

Ты — гибрид из Спартака, Кюхли и, конечно, Дон-Кихота. В моем представлении такое сочетание — это идеал человека.

В 1952 году арестовали по политическим мотивам отца писателя Семена Александровича Ляндреса — редактора, бывшего помощника Н. И. Бухарина в газете «Известия» и доброго знакомого Серго Орджоникидзе.

Юлиан Семенов немедленно начал бороться за его освобождение. Писал письма и жалобы, добивался встреч, стучался во все двери, а когда понял, что надежды на благополучный исход нет, ни словом не обмолвился об этом отцу.

Вот как он описывал тот период в неопубликованном рассказе «Полковник Новиков»: «На улице Кирова, возле странного здания Наркомлегпрома, находится приемная прокуратуры войск МГБ. Я хожу туда раз в месяц — это, как в церковь: знаешь, что ничего не произойдет, а все равно молишься и просишь у Бога своего, затаенного, а он смотрит на тебя со стены и молчит, только разве музыка слышится. Бах или, иногда, Бетховен, девятая симфония. Так и в прокуратуре войск МГБ. Я приходил туда просто для того, чтобы быть честным перед самим собой. Я знал, что на мое очередное письмо ответят очередным отказом. Я даже знал, что там будет сказано, в этом отказе: „Ваш отец осужден правильно и оснований к пересмотру дела не найдено“. Поначалу мне казалось, что может быть чудо. Точно, как молящемуся: разверзнутся небеса, и сойдет Сын Человеческий, и станет на земле счастье. Но постепенно я понял, что чуда не будет, и стал ходить туда для самого себя, чтобы не стыдно было ночью ложиться в кровать, а перед сном пить чай на кухне, а в дни получения стипендий пить с ребятами в Сокольниках, в пивной у старика Гриши — армянина с синим склеротическим носом, который любил студентов и давал полтораста грамм с пивом в долг или, чаще, под залог. В залог мы оставляли ему портфель с учебниками. Так вот, чтобы можно было смотреть в глаза людям, когда другие, лучше меня, безвинно брошены в тюрьмы, — я и ходил туда».