Юрий Петухов - Черный дом Страница 14

Россия гибла в огне и разрывах снарядов. Мир ликовал.

И уже было ясно — Народное, национально-освободительное восстание подавлено. Властям остается лишь на страх всей стране добить, растоптать с показной жестокостью этот последний островок сопротивления. И все. И фядет уже иго безысходное, вековечное, страшное, не оставляющее надежд. Чужеземное беспощадное иго.

Я стоял под обожженной, изуродованно-щербатой башней «мэрии». И сердце мое рвалось в полыхающий, обожженный ордами наемников и братоубийц Черный Дом. Под ногами хрустело битое стекло — везде и повсюду. И топтались по нему тысячи жаждущих крови. Дети перестройки. Горящие глаза, восторженные рожи… эх, не успел им Гайдар автоматы и гранатометы раздать, не на всех хватило, а то б иной разговор шел! Герои! Они рвались в бой. Особо шустрые и пьяные подхватывали с мостовой камни и осколки "лит, с матом и угрозами швыряли их в сторону «белого дома» — а как же, им хотелось не просто глазеть, а участвовать в штурме, чтобы потом среди таких же дебильных нерусей было чем похвастать, дескать, здорово мы коммуня-кам врезали! И плевать этим героишкам, что не было и в помине в Доме Советов никаких коммунистов, что зюгановцы да анпиловцы все по своим домам сидели и в противостоянии иноземному режиму не участвовали, все равно — «красно-коричневые», «коммунисты»! Дебилы, зом-бированные массовой антирусской пропагандой, трупы ходячие и безродные. Жутко и холодно мне было среди тысяч и тысяч этих трупов, этих беснующихся нелюдей. Еще вчера, еще неделю назад они ходили-бродили по улицам и проспектам с застывшими лицами и равнодушно-нерусскими глазами, ходили толпами и жевали, жевали, жевали… им ничего не было нужно, кроме жратвы, шмотья и питья. Сегодня они возжаждали зрелищ. Нет, и тут не было своей воли у этих трупов, им сделали зрелище, им его устроили! А они просто жаждали крови живых людей. Но крови было много там, за опаленными стенами. И ее не было видно здесь, лишь крики раненыхдоносились изредка, прорываясь сквозь пулеметный треск. Мало этого было жаждущим. Крови! Крови!! Крови!!! Беснующаяся толпа лезла под пули, в зону обстрела, лишь бы почуять желанный запах горячей крови. Такой концентрации алчной похотливости я никогда не ощущал — многотысячная стая трусливо-алчных шакалов окружала добиваемого исполина. Часть этой стаи даже залезла на крышу дома напротив, облепила ее трепещущим жадным комком. И визжали. И орали в экстазе! После каждой очереди! После, каждого крика с той стороны! Нелюди.

Чего от них было ждать, и вели они себя не по-людски. И кругом бутылки, бутылки, бутылки… пили водку и пиво, а в основном тот мерзкий иноземный самогон, что поставляется уже давненько в нашу колонию под красивыми этикеточка-ми и названьицами. Пили поганое пойло! Рыгали, блевали, мочились, гадили там же. Желтые склизкие вонючие лужи сливались в единое мелко-поганое море, покрывали битое стекло, осколки облицовок, блоков. У стеночки, под мостиком к «мэрии» валялись три тела, но не убитые и не контуженные, а мертвецки пьяные, валялись в лужах и озерах мочи. Дети перестройки. Молодое поколение выбирает… Мне было предельно ясно, что выбирает молодое поколение. Эту мерзость надо было видеть. Но и среди нелюдей попадались «добрые души».

— Эй, держи аршин, — потянулся ко мне с бумажным стаканчиком из-под «пепси» хлюпкий пьяненький мальчонка — белесый и мутноглазый, но сияющий неземной радостью и иступленным блаженством.

Я отмахнулся, скривился. Даже слов не нашлось. Мальчонка стоял с краешку, за ним было еще семь или восемь таких же, но покрепче, у каждого в руке или стакан или бутылка.

— Не пить! Не пить!! — пьяно командовал черный, растрепанный. И вздымал кверху грязный палец. — Терпение, господа!

«Господа» пошатывались, хихикали, матерились, пускали слюни. Я не сразу понял, чего они ждут. Спиртным ребятки запаслись основательно — у каждого из карманов торчали горлышки бутылок. Было ясно, что сами они таких запасов не осилят. Предлагали соседям.

— Тихо!

И впрямь стало вдруг тихо. А потом шарахнул залп. И вслед ему застучали смертным стуком крупнокалиберные пулеметы с БТРов. Еще сотни килограммов свинца обрушились на погибающий Дом Советов.

Но этого, оказывается, и ждали.

— Ур-р-ра-ааа!!! Ур-р-ра, господа!!! — завопил во всю глотку черный. Воздел кверху уже не палец, а сам стакан, пролил половину себе на плащ. — Урр-рааа!!! Выпьем же, господа, за победу демократии!

— Урр-раааа!!! — хором завопили остальные, пьяно и невпопад.

Эхом отозвались окружающие, даже те, кто и не видел и не слышал «господ». Стадо! Пили жадно, взахлеб, ликуя и не скрывая своего восторга. Визжали какие-то девицы-студенточки.

— Вперед! Дави!! Бей!!!

Стая шакалов-нелюдей зашлась в бесновании, дернулась черной тучей к «белому дому». Но тут же отхлынула трусливо, припадая на четвереньки, напуганная очередями откуда-то сбоку, разбежалась, оскальзаясь и падая в собственную мочу. Эх, власти, власти! Не предусмотрели столь малого, устраивая кровавое многолюдное «шоу» под открытым небом — своим же «молодым демократам» и защитничкам «нового мирового порядка» не удосужились разъездных туалетов на колесах доставить. Вот и представьте себе — с самого утра и до ночи десятки тысяч пьяных и полупьяных «борцов с коммунизмом», накачивающихся беспоминутно водярой и пивом! Нет, это трудно представить, это надо было видеть — мутные ручьи стекались в озера, озера в моря, и текла зловонная жижа. Текла здесь.

И текла кровь людская. Текла там — в Черном Доме. Сотни умирающих корчились в страшных муках, тянули вверх руки, молили, стенали, плакали. Но не было им пощады. Не было, ибо жаждущих крови надо было насытить, а непокорных по всей земле Русской запугать — раз и навсегда, чтоб и помыслить не смели о возрождении Народа Русского, о возрождении Руси Святой. Давным-давно, еще в школах, нам рассказывали, как английские колонизаторы подавляли восстание в Индии, как зверствовали, как с холодной жестокостью не щадили никого, ни женщин, ни стариков, ни детей, как привязывали их к жерлам пушек, расстреливали… Теперь колониальные власти так же карали русских. Один за другим снаряды, выпущенные из танков, разрывались среди тысяч загнанных в свой последний приют людей. Кровавое жуткое месиво было за горящими стенами Черного Дома.

Зловонное, поганое месиво было вокруг него. И все же толпы нелюдей-шакалов смотрелись чуть ли не героями. Ибо где трагедия, там и комедия найдет себе место. Толпы мертвяков, детишек перестройки отважно стояли, метались, пили, гадили и ликовали под огнем. А кто ж вел его? Где-то далеко, явно побаиваясь приблизиться к Черному Дому на гранатометный выстрел, жались к асфальту танки наемников-добровольцев. Только издалека, только из-под полуметровой брони, только ничем не рискуя… смельчаки! Они работали так, как и их заокеанские хозяева работали во Вьетнаме, в Ираке, в других точках земного шара — не лицом к лицу, а с безопасненького расстояния, снарядами, ракетами, уничтожая мирных детишек, старичков, бабулек. Миротворцы-убийцы! Наемники-бейтаровцы в БТРах были посмелее, чуть ли не вплотную подкатывали к стенам ненавистного им Дома Советов, крушили из пулеметов и гранатометов все подряд. Это на их совести с самого утра были сотни смертей, это они полосовали свинцом безоружных Русских на баррикадах, это они срезали очередью отца Виктора, священника, вставшего им навстречу с поднятым крестом в руках. Ветхозаветная, лютая злоба чужеземцев, ненавидящих все Русское, все Православное. Эти убийцы, дай им волю, могли бы учинить такой новый «красный террор», что Москва превратилась бы в одну большую могилу, на которой они бы плясали потом свои ритуальные пляски. Это позже «Альфа» приструнила разошедшихся убийц. Но тогда они были в раже и угаре пирровой победы. И все же и они не высовывали носа из-под брони. Убийцы всегда трусливы и подлы. А толпа металась, бесновалась, застывала, визжала. И не уходила из зоны обстрела. И мотало меня вместе с этой поганой толпой. И не мог я уйти. Я должен был видеть все.

И видел я, как жались к стенам бронированные спецна-зовцы в касках с автоматами и пулеметами. Нет, они не лезли на открытые места. Они, будто суперменчики из дешевых штатовских фильмов, выскакивали, выкатывались из-под каменных прикрытий, давали очередь-другую в сторону Черного Дома и снова прятались. Они жались к стенам, боялись открытых пространств, прикрывали друг дружку. Временами палили прямо ввысь, по башне «мэрии» — ведь где-то на самых верхних этажах еще отбивались от безумного натиска смельчаки. Что сейчас испытывали эти отчаянные парни, загнанные в ловушку, обреченные на смерть, но не сдающиеся? Вечная память павшим героям! Время выявит их имена, если черная туча новоордынского ига не станет вечной, если не исчезнет с лица земли сама Россия.

Время от времени кого-нибудь из толпы сбивало с ног пулей, осколком. Три трупа в уродливых позах валялись под мостом уже часа четыре, а кое-кто поговаривал, что и с самого утра. Толпа трупов не пугалась, лишь ощущалось, как сладостно-тревожно замирали у кровожадных зевак сердца, и тут же слышались облегченные вздохи — мол, слава богу, не меня! Это была словно бы рисковая игра на везение. Но слишком уж много живых мертвяков в нее играло.