Сергей Кургинян - Суть времени. Цикл передач. № 21-30 Страница 14

А есть альтерглобализм. Мы не зря всё время говорим об альтернативном, обо всём альтернативном, вплоть до альтернативного государства. Есть альтерглобализм, и его-то боятся больше всего. Сейчас боятся не антиселигера, а альтернативного Селигера. Альтернатива — не есть анти. Альтернатива гораздо сильнее и гораздо глубже.

Мне ничего не стоило объединяться с либероидами в конце 80-х годов в проклятиях партии и так далее и идти от триумфа к триумфу, превращаясь в очередного, пожинающего плоды, олигарха. Но я с отвращением это всё отверг, потому что я понимал, что это и есть испытание. Что достаточно принять этот искус и всё прочее, и ты будешь ещё одной разновидностью этого самого «ням-ням», жирной, самодовольной, тупой, купающейся в этих удовольствиях. Пустой… А по ночам тоскующей по поводу того, что были ведь другие возможности, что ведь жизнь-то одна, а счастье-то упущено и разменяно на эти вонючие удовольствия…

Вот отказ от подобных соблазнов — это и есть тот тест, который стоит сейчас перед так называемыми националистами. Это очень разные люди, многим из которых мы с радостью протягиваем руки. А по отношению к многим из которых, коль скоро речь идёт о защите целостности страны, мы снимаем даже самые глубокие противоречия.

Но есть вирусы, и что именно эти вирусы делают, понятно. И как они устроены, понятно. И какова их история — понятно. И это было всегда. Поймите, ознакомьтесь внимательно не с вонючей конспирологией, а с историей! И вы это увидите. Вы увидите, как тюрков поднимали против Османской империи. Как именно вставала против неё Анатолия. Как турецкий фактор использовали для разрушения наряду с арабским или другим факторами, неважно… сирийским. Вы увидите, как одновременно с польскими мятежами или мятежами на Кавказе пытались что-то сгоношить в России. Как поднимался тост за нашу и вашу свободу. Вы увидите, как сеялись эти противоречия между ханьцами и маньчжурами в Китае. Вы увидите, что происходило в Австро-Венгерской империи.

И вы увидите, что происходило в СССР, когда ведь соблазнили народ-держатель на то, чтобы сказать: «Ну, а не выйти ли РСФСР из состава СССР». Это сказал Распутин, и подхватили многие другие. Они даже сейчас по этому поводу не сокрушаются, а любуются своим тогдашним поведением, называя себя при этом националистами. 26,5 миллионов русских погубили, всех остальных бросили в нищету. Породили этот самый русский крест, когда за счёт слишком ранней смерти и отсутствия рождаемости народ сократился чуть ли не на 15%. Вот это всё сделали. Науку свою разрушили, культуру разрушили и радуются, гордятся. Ведь это тоже есть. Это же не мы выдумываем. Оно же налицо.

Но это не конец. Если мы допустим ещё один виток того же самого, если ещё раз вирус окажется в ядре, то мы потеряем даже то прискорбное, тягостное, неправильное существование, в котором сейчас находимся. И никто это существование не восхваляет.

В том, что страна распадается, виновата власть. Власть, которая не смогла переломить регресс. Власть, которая купается в гедонизме в тот момент, когда требуется аскетизм и решимость действительно выводить страну из чудовищного состояния. Власть, которая не видит ни внутренних, ни внешних угроз. Она виновата в том, что возникли эти тенденции.

И что? Мы ещё больше будем усугублять тенденции или преодолевать их? Мы подумаем над тем, что происходит с нами и с другими народами, как эти народы испытывали катастрофу за счёт всё одной и той же, примерно, технологии. И мы постараемся катастрофу преодолеть. Или мы будем плыть в потоке событий, двигаясь в сторону этой катастрофы? Конечно, так удобнее, проще.

Но ведь это стыдно, это отвратительно. И это абсолютно пагубно.

Мы постоянно в этой серии передач будем обсуждать вызовы, осмысливать эти вызовы. И обсуждать ответы. Потому что мы убеждены, что с помощью тех или иных конкретных шагов, которые мы будем делать и уже делаем, надо выводить общество из состояния «ням-ням». Те, кто из него вышли, должны объединяться и выводить других. Это нужно делать шаг за шагом. Это самая тяжёлая и самая нужная политическая работа.

В романе Сенкевича «Потоп» описана ситуация, в которой весь польский народ впал полностью вот в это состояние «ням-ням», когда шведы делали с ним что хотели. И вдруг однажды прозвучал колокол на Чеснохове. Чеснохова стала сопротивляться — один из польских монастырей. И как вдруг к этой Чеснохове начали подтягиваться поляки, скидывая с себя этот морок «ням-ням». Одни, другие, третьи.

Что ж потом на этом Чеснохове пытались нагреть руки кто угодно, но возникло огромное народное движение, которое ту ситуацию переломило. Так вот грядёт час нашего колокола. И мы должны этот час всячески приближать.

Выпуск 23

У Брехта есть такая пьеса «Кавказский меловой круг». Он в современном стиле (Бертольд Брехт — великий немецкий драматург ХХ века) излагает древнюю китайскую легенду, суть которой заключается в том, что у ребёнка есть мать, которая действительно его воспитала и ужасно любит — Груше Вачнадзе, если мне не изменяет память (всё происходит в каком-то грузинском селе). И есть княгиня, которая когда-то этого ребёнка кинула, а теперь хочет завладеть ребёнком и кричит, что она его подлинная мать.

Короче, есть мать — женщина, которая действительно любит ребёнка и готова ради него на всё, которая этого ребёнка воспитала, вырастила, вынянчила. Есть некая псевдо-мать, которая появляется вдруг на сцене и требует, чтобы ребёнка отдали, что она в своём праве. И есть судья, который должен вынести решение, какая же из этих двух матерей настоящая.

Этот судья, не желая копаться в казуистике и понимая, что в ней-то он как раз истину скорее погубит, чем найдёт, предлагает простое физическое действие, в чём-то сходное с Божьим судом. Он говорит: «Вот, я беру и провожу мелом круг на земле (пьеса называется „Кавказский меловой круг“) и ставлю в центр круга ребёнка. А вы — две мамы, про которых я не знаю, какая из вас настоящая, — вы схватите ребёнка за руки и тяните его в разные стороны. Кто вытянет его за пределы круга, тому я и отдам ребёнка».

Мамаши начинают тянуть ребёнка в разные стороны. Ребёнок пищит. Наконец, эта Груше Вачнадзе не выдерживает и отпускает руку, и отдаёт той, ненавистной ей псевдо-матери, ребёнка. Говорит: «Я же не могу дальше так тянуть! Мы же его просто на части порвём, мы же его изуродуем, погубим».

И тогда судья говорит: «Ты и есть настоящая мать, потому что, поскольку ты его любишь, ты даже уступила его с тем, чтобы всё-таки он не погиб». И, при полном негодовании победительницы, отдает проигравшей Груше Вачнадзе ребёнка: «Бери его, он твой, иди с ним».

В чём смысл этой притчи по отношению к нашей актуальной политике, к тому, в чём мы все живём, что разлито в нашем воздухе, что с каждым днём всё более и более ощущаемо всеми рецепторами, как аналитическими, так и иными? В том, что любая борьба имеет смысл до тех пор, пока страна вновь не будет разорвана на части. Потому что, если она ещё раз будет разорвана на части или даже от неё будет оторван кусок, то любая борьба бессмысленна — это борьба, у которой нет предмета. Бороться можно за то, куда пойдёт страна, как изменить ситуацию в стране. Но если страны нет, то нет предмета, не за что бороться.

Поэтому всё, что делается — делается с оглядкой на угрозы, как внешние, в череде которых явно прослеживается то, что связано с посягательством на нашу территориальную целостность, так и внутренние. Потому что очень часто силы, которые эту целостность хотят нарушить, либо находятся под внешним патронажем, но выдают себя за вполне автономные. Либо действительно являются автономными, но, прошу прощения, дурными — это же по-разному бывает. Ребёнку-то всё равно, если его на части порвут.

Итак, с одной стороны мы понимаем, что действительность чудовищна, что процессы носят деградационный характер, что мы каждый день, каждый час ощущаем, как действительность ещё, ещё и ещё проседает. Мы наблюдаем отвратительные, ничем не объяснимые действия: приватизация огромного количества предприятий… ну, зачем даже перечислять всё, что происходит сейчас в сфере образования, обороны и так далее. Всё это несовместимо с жизнью страны. Мы это всё наблюдаем.

С другой стороны, мы в каком-то смысле должны защищать некие рамочные условия. И в этом трагическая антиномия нашей политики, как сказал бы Кант. А наши философы так называемого Серебряного века говорили, что Россия разрываема такими антиномиями, как никакая другая страна в мире. Но, с другой стороны, ведь надо ещё сознавать, что противоречие — это некий двигатель, что где-то внутри этого чудовищного и неразрешимого противоречия, которое наполняет нашу политическую жизнь, может быть, и есть механизм, который позволяет куда-то двигаться.

В любом случае, когда спрашивают: «А зачем длить состояние страны, которая фактически разлагается, которая приобретает всё более и более монструозный характер? Почему это надо длить, в чём такое удовольствие, если эта страна становится гробницей для населения, концлагерем и так далее?», — то ответ-то такой: «Может быть, какая-то женщина наделена всеми самыми гнусными свойствами, она больна, она разлагается, но она беременна. И главная задача заключается в том, чтобы она родила ребёнка. Если она сейчас, в этом своём отвратительном и ужасном качестве, погибнет, то ребёнка не будет. А вот если она родит его, то, наверно, потом она погибнет, но родится этот самый ребёнок. И дитя может быть совсем не ужасно, а великолепно». В этом суть истории.