Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6397 ( № 50 2012) Страница 14

И хотя Китай я знаю не понаслышке, для меня после прочтения Мо Яня словно раскрылись бездны неведомой доселе жизни, обнажилась её глубинная корневая система, явился образ Китая - страны, огромной и сложной, противоречивой и уникальной. Именно эта страна, которую, как выясняется, мы почти не знаем, и была удостоена высокой награды.

Светлана СЕЛИВАНОВА,

собкор "ЛГ" в Китае

ПЯТИКНИЖИЕ

ПЯТИКНИЖИЕ

Владимир Прасолов.

Вангол. - М.: Центрполиграф, 2012. - 543 с. - 1500 экз.

Роман Владимира Прасолова вышел четыре года назад в Красноярске, но до большого читателя добрался через Интернет. В основе повествования - реальные исторические события, происходившие в России в первой половине XX века. Беглый политзаключённый Иван Голышев, выхоженный эвенками-орочонами, заново рождается под именем Вангол. В тайге он обретает семью, проникается мудростью древнего народа, а самое главное - находит себя и овладевает мастерством использовать скрытые человеческие возможности. Но в его дом приходит беда, и поток событий уносит его с собой. Сплетаются судьбы белого казачества и Красной армии, начальства и пленников лагерей, эвенков и жителей городов. И самые, казалось бы, далёкие люди оказываются неразрывно связаны в этом водовороте страшного времени. Эта честная и искренняя книга захватывает так, что невозможно оторваться. Сильный, глубокий и проникновенный роман, достойный встать вровень с русскими книгами XX века, ставшими классикой, - "Дерсу Узала" и "Вечным зовом".

Дмитрий Цесельчук.

В рай как прежде открыта калитка[?] - М.: Вест-Консалтинг, 2012. -148 с. - 200 экз.

В новую книгу Дмитрия Цесельчука вошли стихи, эссе, диалоги, поэмы и даже воспоминания. Его творчество хорошо знакомо читателям "Литературной газеты". Лирика Цесельчука - негромкая, но пронзительная, он пишет о самых обыденных вещах, которые порой ускользают от взгляда, однако под его пером превращаются в поэзию:

снег лежит покрытый коркой

будто сладкое безе

кошка спряталась за шторкой

на высоком этаже

Об этом же пишет в предисловии Евгений В. ХаритоновЪ: "Его поэзия тиха и философична[?] Иногда легкомысленна и простовата, ничуть не стыдясь этой своей простоты. И всё-таки чаще задумчива, неспешна, медитативна[?] Ему уже нет необходимости потрясать основы. Он ведёт с читателем тихий разговор о Главном[?]" Настоящий сборник составили тексты, написанные с 1969 по 2012 год, но не вошедшие в предыдущие книги автора. Тем не менее здесь они смотрятся вполне гармонично, дополняя друг друга.

Мать Мария (Елизавета Кузьмина-Караваева, Скобцова).

Встречи с Блоком. Воспоминания, проза, письма и записные книжки. - М.: Русский путь, Париж: Ymca-Press, 2012. - 656 с.: ил. - 1000 экз.

Она всегда оказывалась не тем и поступала не так, как это сделало бы большинство. В детстве она дружила и вела тёплую переписку с Константином Победоносцевым, которого философ Николай Бердяев назовёт реакционным Лениным. С Бердяевым она тоже дружила. С Блоком было нечто большее, чем дружба, и нечто другое, чем любовь: была просьба Блока, проходя мимо, смотреть на его окна - и тем оберегать его. И она оберегала. Сочувствуя революционному движению, в 1918 году она была избрана городским головой Анапы (первая женщина - городской голова!) и вступала в противоборство с большевиками, а в 1919 году была вынуждена эмигрировать. Но и в эмиграции, вплоть до самой своей гибели в конце марта 1945 года в нацистском концлагере Равенсбрюк, она всегда поступала по-своему. Эта книга - начало публикации полного свода, представляющего наследие матери Марии; все воспоминания публикуются в наиболее подробной версии, ряд материалов публикуется впервые.

Валентин Недзвецкий.

Русский роман XIX века: спорные и нерешённые вопросы жанра. - М.: Издательство Московского университета, 2013. - 230 с. - 500 экз.

Доктор филологических наук, заслуженный профессор МГУ им. М.В. Ломоносова Валентин Недзвецкий в этом небольшом сборнике объединил литературное исследование с прямой речью о его непосредственном назначении: литература как часть искусства призвана пробуждать чувства добрые, ну а русский роман - совершенно особенное явление в истории мировой литературы. Недзвецкий вкратце излагает свой способ прочтения романов Герцена и Достоевского и рассказывает о влиянии на русский роман античной литературы, а также о весьма любопытном взгляде эмигрантских и зарубежных учёных на творчество не самого известного за границей русского классика - И.А. Гончарова. Из рассуждений о масштабе и своеобразии русского романа, его влиянии на западную и восточную литературу XX века следует убеждённость Недзвецкого в неоценимой, неотменяемой значимости русской литературы и школьного сочинения для воспитания нравственности; несколько глав в книге посвящены современному состоянию школьного обучения.

София Макарова.

Грозная туча. - Пятигорск: Издательство Снег, 2012. - 288 с. - 1000 экз.

Повесть талантливой детской писательницы Софии Макаровой (1834-1887), давшая название книге, посвящена событиям Отечественной войны 1812 года и её героям, чьи подвиги давно сделались достоянием истории. К 1912 году повесть издавалась семь раз, что говорит о её необычайной популярности. Печатало книгу издательство Альфреда Девриена (1842-1917), одно из лучших в России. Рисунки и гравированные портреты к повести выполнил художник Н.Н. Каразин, считавшийся тогда лучшим иллюстратором, русским соперником Гюстава Дорэ. "Как грозная туча, нагрянул на нас Наполеон, и, как от тучи, не осталось от них и следа. И пусть эта вражья гроза заставит нас встрепенуться и полюбить ещё сильнее своё отечество", - говорит один из героев повести. Настоящее издание подготовлено к 200-летнему юбилею Отечественной войны 1812 года, содержит оригинальный текст и дополнено новыми иллюстрациями. Оформление книги выполнено в соответствии с новыми технологиями печатного производства.

Без апокалипсиса Русская проза 2012 года

Без апокалипсиса Русская проза 2012 года

КОЛЕСО ОБОЗРЕНИЯ

В уходящем году над тёмными полями массового сознания летали смертоносные астероиды и вписывали наш мир в древний календарь, обещающий человечеству внезапный закат. Можно было ожидать, что литература, подыгрывая модным страхам, начнёт крушить реальность с удвоенной энергией, но нет: в художественной словесности апокалипсиса не случилось.

В романе И. Абузярова "Агробление по-олбански" Большая Женщина задыхается от вожделения, грозит залить кровью Европу, но оказывается не Вавилонской блудницей, а расшалившейся глобализацией, которой противостоят дружба, любовь и жертвенность. На полюсе, противоположном эсхатологическим взрывам, располагается роман Д. Данилова "Описание города". Герой, свободный от любых контекстов, ставит перед собой искусственную задачу: 12 раз съездить в незнакомый город, чтобы сделать его своим. Безликие вокзалы, типовые гостиницы и стадионы, молчаливые прохожие. Здесь господствует лишённое событий настоящее - экспериментальная обломовщина, исключающая и воспоминания, и созидание будущего.

Всегда ждём текст, который поразит воображение внутренней катастрофой автора. Пожалуй, один такой роман состоялся - "Русский садизм" В. Лидского. Здесь наш XX век - раскрепощение низких инстинктов, не имеющих никакого отношения к миру идей. Лидский воссоздаёт ад Гражданской войны: искалеченные души и тела появляются на первых страницах и остаются в сюжете до конца. Каждая жизнь - отрицание человечности: взрослые и дети созрели для доносов, предательств и убийств. Священник Серафим, казавшийся единственным праведником, прекращает терпеть, хватает лом и с "криком буйнопомешанного" отправляет на тот свет товарища Маузера. В этом романе сюжетом правит искренний ужас.

Льда, тьмы, пустоты - значимых веществ новейшей словесности - в 12-м году было меньше, чем в 11-м, когда русский модерн перешёл в наступление. А. Иличевский не отказался от прошлогодних собеседований со смертью ("Математик"), но в романе "Анархисты" энергия диалогов, подчёркивающих интерес к объективному миру, значительно выше. У Ю. Козлова была "Почтовая рыба", представившая один из вариантов апокалипсиса, случившегося в голове чиновника. Теперь в романе "SВОбоДА" читаем о близкой смене правящей элиты. Лёд заметно подтаял.