Владимир Бешанов - «По своим артиллерия бьет…». Слепые Боги войны Страница 15

Остальные участники сессии признали сей план утопическим, хотя и «отвечающим интересам человечества», и даже не стали его обсуждать, в чем сами декларанты, не будучи идиотами, нисколько не сомневались. Зато теперь можно было заявлять со всех трибун: «Общий итог нашего участия в работах Женевы состоит в том, что впервые перед всем миром поставлена во всей серьезности и конкретности проблема действительного разоружения. Правительство Советского Союза всеми мерами боролось за мир, против поджигателей войны».

2 декабря там же, в Женеве, Литвинов подписал декларацию о присоединении СССР к протоколу «О запрещении применения на войне удушливых, ядовитых и других подобных газов и бактериологических средств». Документ был ратифицирован 9 марта 1928 года, а 7 апреля Реввоенсовет создал Институт химической обороны со следующим уставом: «Задача ИХО в области химического нападения — искать новые ОВ на основе разведупровских материалов и тактических заданий, быстро их изготовлять в достаточных для полигонных испытаний количествах и проводить все необходимые проверочные испытания для представления образца в РВС для ввода на вооружение». Деньги на строительство здания института взяли из добровольного фонда «Наш ответ Чемберлену».

Тем временем внутри партии и страны искусственно поддерживалось состояние истерии. Искусственно, потому что кто-кто, но прагматичный Сталин, читая донесения дипломатов и разведчиков, с достаточной степенью достоверности понимал, что угроза «крестового похода» минимальна: нет на Западе никакого «единого фронта» и не существует «Малой Антанты», а есть на деле «противоречие интересов в лагере империалистов, заинтересованность некоторых стран в экономических связях с СССР».

Литва в те поры де-юре находилась в состоянии войны с Польшей, которая в любой момент могла стать «де-фактом». Польша, которую в 1926 году снова возглавил Юзеф Пилсудский (и о которой тогда же Сталин писал: «Польское государство вступило в фазу полного разложения, финансы летят в трубу. Злотый падает. Промышленность парализована…»), была не прочь радикально выяснить отношения с литовцами и уговаривала Германию присоединиться к разборке и забрать себе Мемель. Немцы, тесно сотрудничавшие с Советами, втайне считавшие польскую государственность историческим недоразумением, не имели вооруженных сил, способных вести наступательную войну. Победоносная Франция, вполне удовлетворенная Версальским миром, полагавшая себя главным гарантом европейской стабильности, воевать не желала, пресекала любые намеки на возможность усиления Германии, держала за фалды Польшу в литовском вопросе и заявляла о неизменности своей политики в отношении СССР. Советско-французские отношения стали гораздо теплее после того, как в мае 1927 года Москва изъявила готовность погасить большую часть царских долгов. 2 июня были подписаны торговый договор и таможенная конвенция между Советским Союзом и Латвией. Деловые круги Англии, не преодолевшей еще внутриполитический кризис, руководствуясь принципом Ллойд Джорджа «торговать можно и с людоедами», предпочитали осваивать необъятный «русский рынок», чем финансировать новые военные расходы. Меморандум британского Министерства иностранных дел, направленный правительству в 1926 году, констатировал:

«У нас нет территориальных устремлений или желания расширяться. Мы получили все, чего желали, и, наверное, даже больше. Наша единственная цель состоит в том, чтобы удержать то, что нам нужно, и жить в мире… Реальность такова, что война и слухи о войне, вражда и конфликты в любом уголке мира означают потери и ущерб британским коммерческим и денежным интересам…

В результате нарушения мира при любом исходе мы окажемся в убытке».

В целом общественное мнение Европы было пацифистским.

Думающие люди, имевшие возможность бывать на Западе, это прекрасно понимали. Так, академик В.И. Вернадский записал в дневнике: «Удивляет меня все время везде опасение войны и уверенность, что она неизбежна… когда возвращаешься домой из-за границы, поражает ожидание войны и соответствующая пропаганда прессы. Реальной опасности нет, но едва ли можно сомневаться, что коммунистическая партия — хорошо ли, худо ли — готовится к войне». В среде интеллигенции бытовала версия, что европейцы и вовсе договорились между собой не трогать Совдепию, а оставить ее в качестве примера своим социалистам: «Смотрите: так жить нельзя!»

Прошло всего полгода, и глава консервативного кабинета заявил, что для возобновления нормальных отношений всего-то надо, чтобы Кремль дал гарантии о невмешательстве во внутренние дела Англии.

23 апреля 1928 года Политбюро, заслушав доклад Сталина «О Коминтерне и Советской власти», постановило:

«а) послать всем руководителям наших представительств за границей директиву о строжайшем проведении принципа невмешательства во внутренние дела соответствующих стран…

в) для того чтобы не дать врагам лишнего повода утверждать о переплетении Советской власти с Коминтерном, снять доклад т. Рыкова об СССР на VI Конгрессе, поручив его т. Варге и кому-либо другому, не из членов Совнаркома;

г) тт. Бухарину и Пятницкому разработать вопрос о выдаче денег секциям Коминтерна не из Москвы и не через русских, а из Берлина (Запбюро) и Иркутска (Востбюро), обязательно через иностранных товарищей».

Дипломатические отношения с Англией были восстановлены 3 октября 1929 года, как только на смену «твердолобым» консерваторам пришли лейбористы. А следом западный мир с головой захлестнула волна Великой депрессии…

Можно сказать, что военная тревога в СССР была «учебной», однако она позволила проверить состояние вооруженных сил страны, мобилизационную готовность экономики и настроения населения, заставила советское руководство трезво оценить состояние дел и показала неспособность Союза на равных тягаться с великими державами. Общая оценка по результатам учений — «неудовлетворительно».

Так, согласно заявке Народного комиссариата по военным и морским делам, составленной на случай войны, в первый год ведения боевых действий требовалось 32 миллиона снарядов и 3,25 миллиарда винтовочных патронов. Реально в случае начала войны Красная Армия могла получить от военной промышленности 29 % потребности в патронах и 8,2 % снарядов. Причем, составляя заявку, НКВМ исходил из расчета, что боевые операции будут длиться не более шести месяцев в году, а нормы расхода боеприпасов останутся на уровне последнего года Гражданской войны.

5 апреля 1927 года Президиум ВСНХ докладывал: «Производственная мощность, которую имеют заводы военной промышленности в настоящий момент, находится в полном несоответствии с объемом современных мобилизационных потребностей Военведа. По большинству основных предметов вооружения заводы военной промышленности при полном их напряжении могут покрывать лишь известную долю потребностей, заявленных Военведом. В некоторых случаях эта доля весьма низка и определяется лишь 10–15 %. Больше половины изделий дают процент не более 50-ти».

Недремлющая ЧК сообщала, что артиллерия РККА находится «почти на том же техническом уровне, на котором она состояла в 1917 г., если не в 1914 г.»: «В настоящее время по основным вопросам артиллерийской техники это положение не изменилось, ибо ни одно задание Штаба РККА по модернизации существующих образцов и по конструированию новых не выполнено, несмотря на громадную затрату средств и потерю времени».

Вновь подняла голову оппозиция, обвинявшая партийную верхушку в перерождении, бонапартизме, ошибочной внешней политике по отношению к Англии, Гоминьдану и буржуазным профсоюзам.

Но больше всего настораживали «нездоровые», пораженческие настроения отдельных слоев населения. «Социологические опросы» показывали, что большинство не сомневалось, что Советская Россия войну проиграет, и, в общем-то, не имело ничего против интервенции: «Соввласть будет существовать только до первой войны, а там настанет ее гибель, так как каждый крестьянин выйдет с чем попало и будет кричать: долой соввласть».

В сводке ОГПУ от 20 августа 1927 года содержался перечень негативных мнений рабочих:

«В случае войны рабочие на таковую не пойдут, т. к. они убедились в «прелести» Советской власти, которая сама стремится затеять войну, видя безвыходность своего положения… Нам угрожает война из-за коммунистической пропаганды за границей…

Нет больше дураков, довольно, позащищали, и хватит, а что за это получили? Ничего. Много хуже, чем при царском режиме стал жить рабочий… Пусть воюют те, кому лучше живется, а нам все равно… Перебить всех коммунистов и комсомольцев, которые хотят войны…

Если война, то будем сначала бить администрацию, а потом уже воевать…