А. Соколов - Анатомия предательства: "Суперкрот" ЦРУ в КГБ Страница 15

Перед подходом ФБР усилило за мной наружное наблюдение. Две машины наружки «бампер в бампер»  сопровождали меня почти ежедневно в течение двух недель, хотя вели себя корректно. Такого раньше не случалось. Один сотрудник, сидевший рядом с водителем в первой машине, все время пытался обратить на себя внимание. Утром, когда я отвозил свою дочь и детей других дипломатов в школу при посольстве, этот сотрудник пытался их рассмешить, показывая разные знаки и делая гримасы. Он же оказался возле моей машины, когда я вышел из химчистки, куда накануне сдал свой костюм. Следуя своему правилу не замечать наружников и не вступать с ними в разговоры, когда они пытаются это сделать, я подошел к машине, повесил костюм и, как бы никого не видя, открыл свою дверцу. В этот момент, приветливо улыбаясь, наружник подошел ко мне и спросил, узнаю ли я его. Я не стал отрицать, решив выяснить, с какой целью он пошел на контакт.

После ареста агентуры Попова у ФБР могли быть основания подозревать меня в принадлежности к разведке, и я, понимая это, был готов к возможным провокациям. Но по всему было видно, что сотрудник не настроен враждебно. Других наружников вблизи не было. Продолжая, он сказал, что мой агент арестован и в день праздника 7 ноября меня объявят персоной нон грата. Я про себя ужаснулся: неужели арестован Ларк? Виду не подал и заставил себя спокойно с улыбкой ответить, что ФБР явно заблуждается, у меня нет агентов, я дипломат и не имею отношения к «шпионским» делам. «Вы же с Поповым встречались с агентами, а говорите, что не разведчик»,  — ответил он. К моей огромной радости, которую старался не показать, я понял, что речь идет не о Ларке. Внутреннее напряжение моментально спало — его слова, что я встречался с агентами, а не изымал контейнер, свидетельствовали о том, что ФБР не знает о моих истинных действиях в тот злополучный вечер. Дальнейшая беседа не представляла для меня затруднений. Вынув пачку сигарет и закурив, предложил ему сигарету, но он отказался и сказал, что не курит.

— Но я видел вас в машине курящим, а говорите, что не курите, — начал я, пытаясь перехватить инициативу в разговоре. Он понял это и в свою очередь сказал:

— Вы на машине часто нарушаете правила движения, и когда были зимой в Нью-Йорке, то из-за вас наши ребята попали в аварию. Однажды проезжали на красный свет все перекрестки и специально уходили от нас.

Да, на самом деле эти случаи имели место. В марте 1967 года я четыре дня находился там в командировке по линии посольства и все время за мной выставлялось наблюдение, проводившееся, как обычно, почти открыто. В последний день утром, выйдя из гостиницы, увидел знакомых в лицо наружников в машине, стоявшей метрах в ста от моей. Радости это у меня не вызвало. Никаких оперативных дел тогда в Нью-Йорке у меня не было, и проводились деловые встречи с американцем, связанные с нашей предстоящей выставкой в США. С ним я периодически встречался с 1966 года и по нашим достоверным данным он работал на ФБР. Поэтому причины выставления наружки в этот приезд являлись вроде бы «профилактическими» — ФБР знало, чем я занимался с утра до вечера. Поэтому мне захотелось уйти от них и посмотреть, приедут ли они без меня к этому американцу. Улица была с двусторонним движением. Разогрел машину, и когда от светофора двинулся встречный поток, быстро развернулся и въехал в его начало. Машина наружки не успела влиться и столкнулась с какой-то другой машиной. Я спокойно уехал.

Конечно, с оперативной точки зрения я поступил неправильно, но так хотелось и получилось.

Во втором же случае моей вины не было. Как-то раз я встречал советскую делегацию в аэропорту имени Кеннеди вместе с сотрудниками представительства СССР при ООН. Ее надо было отвезти в гостиницу и обговорить программу пребывания. Время позднее, дорогу в город знал плохо. Договорился с водителем представительского микроавтобуса не ехать быстро, чтобы мог за ним поспевать. Но он устроил прямо-таки настоящие автомобильные гонки — сам ехал на желтый свет и мне приходилось проезжать только на красный. Следовавшие за мной машины ФБР чудом несколько раз избежали столкновения, и в конце концов отстали…

В ответ на слова наружника я, конечно, обвинил ФБР в незаконной слежке за мной и все его претензии отверг. Далее он стал вести разговор по разработанному плану — предложил мне остаться в США, обещая предоставить большие деньги, дачу (так назвал загородный дом), машину и прочее — все из обязательного набора атрибутов вербовочной беседы. Было понятно, что ему их надо перечислить. По всей вероятности, наш разговор записывался. Мой отрицательный и возмущенный ответ, похоже, его не удивил. В ходе беседы он не допустил никаких грубостей, в целом вел себя даже как-то неуверенно. В конце не сдержал своего волнения — глубоко с облегчением вздохнул и невольно вытер вспотевшие ладони о пиджак. На вид ему было лет тридцать пять, с приятной, располагавшей к себе внешностью, вежливый в общении. Выглядел не так, как обычные сотрудники наружного наблюдения. Перед моим отъездом из США мы пытались его найти и провести вербовку «в лоб», но усиленные поиски тогда оказались безрезультатными.

Приехав домой и зная, что квартира прослушивается, рассказал жене, что надо собирать вещи и готовиться к возвращению домой. Отметил, что хорошего в жизни в этой стране мало и в Москве несравненно лучше. Жена со всем согласилась. Сказал, что утром доложу обо всем послу. Машина наружки с моим знакомым караулила меня на парковке у дома до поздней ночи.

Утром наблюдения не было. Приехав в резидентуру, доложил Соломатину о состоявшемся подходе. Решили, что у ФБР нет достаточных свидетельств о моем изъятии контейнера и вряд ли с предложением выдворить меня согласится госдепартамент. Подготовили шифровку в Центр, в которой резидент сообщил, что не считает нужным отзывать меня в Союз и предложил оставить и, более того, продолжить работу с Ларком — нестандартный подход в данной ситуации. В те годы в подавляющем большинстве подобных случаев работников срочно отзывали из страны, чтобы предотвратить возможные провокации. Центр с предложением резидента согласился. Оставалось ждать решения американских властей. Его не последовало.

Несколько слов — о моей гражданской и профессиональной позиции в отношении страны и американских спецслужб, которой придерживался за все время работы в США. В первый год у меня сложилось, а в последующие годы укрепилось, устойчивое мнение о недостатках и пороках американского общества, его достоинствах и преимуществах. С этих позиций я строил свои отношения со знакомыми американцами, не скрывая своих взглядов. При негативных высказываниях о внешней и внутренней политике Советского Союза не вступал в дискуссии, дипломатично переводил разговор на те проблемы их общества, которых у нас в то время в таких размерах не существовало — преступность, наркомания, проституция, богатство и бедность, трудности платного обучения молодежи, война во Вьетнаме, и многие другие. Практически не было случаев, чтобы кто-то из моих знакомых, даже сотрудников спецслужб, высказал мне антисоветские взгляды.

Кроме того, я глубоко и обоснованно верил, что моя работа в США, как по основной профессии, так и по прикрытию, моя и моей семьи безопасность обеспечиваются могуществом Родины и заботой Службы. Я твердо знал, что на любые провокации последуют ответные действия КГБ. Осознание себя гражданином великой страны давало мне полную независимость от американских спецслужб и вселяло уверенность в работе. Это не громкие слова, это — точка зрения.

Сейчас некоторые из тех, кто участвовал в «холодной войне», считают, что она была нами проиграна и нет больше великой державы. Убежден: создание новой России отнюдь не является чьим-то поражением. Наша роль в мировом сообществе приобретет другое, еще более значимое содержание. Экономические трудности России — явление временное, а историческое место великой страны — постоянное.

ВОЗНИКНОВЕНИЕ НЕДОВЕРИЯ К ЛАРКУ

Странная все-таки вещь — интуиция: и отмахнуться

от нее нельзя, и объяснить невозможно.

Интуиция в обычном понимании — есть, в сущности, впечатление,

основанное на логическом выводе или на опыте.

До 1968 года Ларк ни в Центре, ни у меня не вызывал каких-либо подозрений. Хотя его материалы не были документальными, все они соответствовали действительности и подтверждались. Дезинформации не было. В связи с тем, что многие его данные свидетельствовали об утечке важной информации с оборонных предприятий и некоторых других спецобъектов в Советском Союзе, они передавались во Второе главное управление КГБ для использования. Сотрудники управления не могли установить точные каналы получения информации американской разведкой и предполагали, что она исходит от спутников-шпионов, а также получена путем радиоперехвата и анализа открытой печати. Не исключались и агентурные источники. Подобная оценка казалась вполне логичной — Ларку документы давались в РУМО и ЦРУ обезличенными без указания источников их получения.