Елена Прудникова - 1953. Роковой год советской истории Страница 15

Обратимся к хронике последнего предвоенного дня. Вечером 21 июня у Сталина в Кремле собралось совещание, посвященное ожидаемому в эту ночь нападению Германии. Участников было довольно много, однако нас интересует не кто там присутствовал, а кто остался, когда все ушли. Их было четверо: сам Сталин, Молотов, Берия и Воронцов, военно-морской атташе в Германии (и, естественно, по совместительству разведчик). В одиннадцать часов они покинули кабинет. К сожалению, опубликован только журнал приема посетителей, но не журнал передвижений самого Сталина, однако нетрудно догадаться, куда все отправились (кроме, может быть, Воронцова), - как обычно после поздних заседаний, в кремлевскую квартиру Сталина, обедать. В 5 часов 45 минут Молотов и Берия снова появились в сталинском кабинете, на сей раз вместе с наркомом обороны Тимошенко, начальником Генштаба Жуковым и начальником Политуправления РККА Мехлисом. По-видимому, с ними пришел и вождь.

Нетрудно догадаться, что происходило ночью. Сталинские обеды, которые по совместительству были рабочими заседаниями, длились по несколько часов - да и трудно предположить, что в такое время руководство СССР могло отправиться по домам. В 3.30 им сообщили о начале бомбежек, и они, по логике вещей, должны были поехать в Министерство обороны, чтобы просмотреть сообщения с мест без задержек и без посредников, - и уже оттуда, вместе с военными, вернулись в сталинский кабинет.

Простая логика: те люди, которые остались на сталинской квартире ждать войны, и были ядром советского руководства. Три человека: Сталин, Молотов, Берия. Те же люди, и плюс к ним Ворошилов и Маленков, составили и высшее руководство СССР во время войны - Государственный Комитет Обороны.

До войны Сталин основные усилия направлял на руководство оборонной промышленностью, доверив армию генералам, - в самом деле, нельзя же объять необъятное. Существует множество свидетельств, что он очень плотно курировал «оборонку», и крайне мало данных о том, что вождь занимался военными делами (но не военной наукой - ею он интересовался всерьез. Предчувствовал, не иначе…) События начала войны складывались так, что вождь вынужден был взять на себя руководство военными действиями - другого человека, способного вести такую войну, в СССР не имелось. Однако став Верховным Главнокомандующим, Сталин неминуемо должен был опереться на «главнокомандующего тылом» или хотя бы отдать в другие руки оборонную промышленность. И вот тут-то начинается путаница. Во-первых, обязанности в ГКО все время перераспределялись. Во-вторых, военной экономикой историки практически не интересовались, и сведений о ней чрезвычайно мало.

Московский историк Георгий Куманев пишет: «Между членами ближайшего сталинского окружения были распределены обязанности по руководству отдельными отраслями военного хозяйства. Так, в ведении Молотова стали находиться вопросы производства танков, Маленкова - самолетов и авиационных моторов, Вознесенского - вооружения и боеприпасов, Микояна - продовольствия, горючего и вещевого имущества, Берия - самолетов и ракетной техники, Кагановича и Андреева - транспортные перевозки».

В принципе, все понятно и логично, кроме одного - почему вдруг Микояну, занимавшемуся торговлей, «выделили» производство горючего. Однако «сталинский нарком» Новиков вспоминает другое: «Мы, т. е. наркомат вооружения, накануне Отечественной войны подчинялись Николаю Алексеевичу Вознесенскому… В начале войны нас передали другому заместителю главы правительства - Лаврентию Берия. Под его кураторство перешел и наркомат боеприпасов СССР.. Он еще курировал угольную и нефтяную промышленность, т. е. основную часть военной промышленности, кроме авиации и танков, контролировал Берия».

Это больше похоже на правду: Берия еще в Закавказье имел прямое отношение к нефтедобыче, он даже трудовую деятельность начинал на нефтеперерабатывающем заводе. Нарком нефтяной промышленности Байбаков тоже в своих мемуарах постоянно жаловался на то, как трудно было работать «под Берией». Да и в «черновике Маленкова» говорится: «назначить министром нефтяной промышленности».

В феврале 1942 года к Берии от Молотова перешла танковая промышленность, и лишь авиация осталась в сфере ответственности Маленкова. К этому стоит добавить, что как зампред Совнаркома Берия курировал еще и производство цветных металлов - сложнейшую отрасль промышленности, с огромной номенклатурой, трудоемкими и наукоемкими производствами. Кроме того, в качестве наркома внутренних дел он руководил эвакуацией, - координация которой, согласно мобилизационным планам, была возложена на НКВД. Но и это еще не все.

Есть такая книжка: «Сталинские наркомы рассказывают», составленная московским историком Г. Куманевым. В ней можно найти немало интересного. В частности, когда возник конфликт между управлением военных сообщений, НКПС и маршалом Куликом, разруливать его от ГКО пришел почему-то Берия, хотя, казалось бы, к транспортным делам он ни малейшего отношения не имел.

В 1942 году было создано Оперативное бюро ГКО - орган, который руководил всей жизнью СССР, кроме армейских дел. В мае 1944 года председателем Оперативного бюро стал Берия. С этого момента он официально являлся вторым лицом в государстве.

После войны Оперативное бюро ГКО трансформировалось в Оперативное бюро Совета Министров, потом в Бюро Совмина. И до 1950 года данным органом руководил Берия. В зоне его влияния была вся работа по управлению экономикой, плюс к тому кураторство над силовыми ведомствами - МВД, МГБ, Министерство госконтроля. Вне сферы его ответственности оставались лишь МИД и армия -дела, к которым он никогда касательства не имел. По сути, Сталин и Берия поделили между собой власть в стране, при этом Сталин, естественно, приглядывал за «бериевской» половиной.

Ну и что - остается ли при таком положении дел место для рассуждений о том, кто должен был стать преемником Сталина? Исходя из того, что преемника невозможно воспитать за полгода-год?

Любопытную фразу сказал старейший работник атомного проекта Алексей Кондратьев в интервью Роману Газенко. Было ему в описываемое время лет шестнадцать, так что едва ли у него имелись какие-то свои мысли по поводу государственного устройства - он слушал то, что говорили вокруг старшие. И вот среди текста Кондратьев выдает вдруг такую фразу: «Все знали, и мы знати, что Лаврентий Павлович будет после Сталина». «Все знали» - это как понимать? Весь атомный проект? Или же вся страна?

Давайте зададим себе простой вопрос: кто весной 1953 года был в СССР главой государства (не считая, разумеется, председателя Президиума Верховного Совета товарища Ворошилова)? Ответ на этот вопрос существует и всем известен: председатель Совета министров товарищ Маленков. Ну что ж, тогда зададим аналогичный вопрос: а кто в 1937 году был главой государства (не считая товарища Калинина)? И дадим аналогичный ответ: председатель Совета народных комиссаров товарищ Молотов. А что, не так, что ли?

Была у Сталина одна особенность характера, в конечном итоге чрезвычайно дорого обошедшаяся стране. Начиная, как минимум, с 1930 года его упорно втаскивали во власть, а он так же упорно сопротивлялся. Возможно, все дело было в его национальных комплексах. Уже давным-давно ни одного психически нормального человека в Советском Союзе не волновал грузинский акцент главы государства - а он все равно старательно выпихивал вперед русских: Молотова вместо себя, Жукова вместо Рокоссовского…

Берия же оказался еще в более сложном положении: грузин после грузина на главном посту страны. Да, конечно, Сталин и Берия были людьми разных национальностей, но кто вне пределов Кавказа понимал разницу между грузином и мингрелом? На самом деле все это надуманные страхи, и после очередного снижения цен страна точно так же рукоплескала бы Берии, удивляясь, как такая маленькая республика сумела дать двоих столь великих сынов, и рассуждая о том, что русский определяется не по крови, а по душе. Но у Лаврентия Павловича тоже могли существовать свои национальные комплексы, или же он считался со сталинскими, или просто не хотел верховной власти, а может, тут имелись еще какие-то причины.

Например, вот причина простая и очень прозаичная: болезнь. Берия после войны начал стремительно стареть. В 1953 году ему было всего-то 54 года, а выглядел он лет на десять старше. Отца одной моей знакомой, крупного конструктора, он принимал в своем кабинете лежа, что того чрезвычайно удивило. Можно предположить и диагноз - «профессиональная» болезнь членов Атомного комитета, та, от которой вскоре умрут Малышев и Завенягин, ездившие по тем же объектам, что и Берия, и лазившие по тем же атомным полигонам. Лучевая болезнь, в то время еще практически неизученная, по которой врачи едва ли могли бы дать прогноз. В этом случае, действительно, не стоило рисковать новым переделом власти…