Петр Кропоткин - Речи бунтовщика Страница 15

Если-бы революція разразилась только въ Парижѣ, если-бы это была парламентская революція, ее можно было-бы залить потоками крови. Тогда контръ-революціонеры, высоко поднявъ бѣлое знамя, толпами ходили-бы изъ деревни въ деревню, изъ города въ городъ, избивая крестьянъ и санкюлотовъ. Но, къ счастью, революція сразу приняла другой характеръ. Она вспыхнула почти одновременно въ тысячѣ мѣстъ. Революціонное меньшинство, черпая силы въ правотѣ своихъ стремленій и въ безмолвномъ сочувствіи народа, побѣдоносно шло изъ деревень, селъ и городовъ всей Франціи взять Бастилію, королевскій дворецъ и городскую думу. Оно терроризировало аристократію и крупную буржуазію и увлекало за собой народъ, который гордо шелъ уничтожать привилегіи и завоевывать свою свободу, свои права.

Таковъ же будетъ путь наступающей революціи. Идеи анархическаго коммунизма проникнутъ въ сознаніе массъ и привлекутъ ихъ на свою сторону. Тогда меньшинство, поддерживаемое народомъ, подыметъ красное знамя возстанія. Вспыхнувъ почти одновременно во-всѣхъ концахъ міра, препятствуя учрежденію какого-бы то ни было правительства, могущаго задержать ходъ событій, революція будетъ свирѣпствовать до тѣхъ поръ, пока не исполнитъ своей миссіи: уничтоженіе частной собственности и государства.

Въ этотъ день меньшинство станетъ большинствомъ. Народъ, перешагнувъ черезъ частную собственность и государство, придетъ къ анархическому коммунизму.

Порядокъ.

Насъ упрекаютъ часто въ томъ, что мы избрали своимъ девизомъ слово анархія, запугивающее трусливые умы. „Ваши идеи прекрасны”, говорятъ намъ, „но согласитесь, что вашъ девизъ неудаченъ. Анархія — синонимъ безпорядка, хаоса. Это слово вызываетъ въ сознаніи представленіе о непрерывномъ столкновеніи интересовъ, о вѣчной борьбѣ, о полной невозможности установить гармонію”.

Замѣтимъ прежде всего, что активная партія, партія новыхъ теченій, рѣдко имѣетъ возможность сама себѣ выбрать имя. Санкюлоты 1793 года не сами дали себѣ это прозвище. Оно было придумано врагами народной революціи. Но развѣ это прозвище не заключаетъ въ себѣ опредѣленной идеи — идеи возстанія изстрадавшагося народа противъ роялистовъ, этихъ такъ называемыхъ патріотовъ, и якобинцевъ, которые, какъ-бы ни поклонялись имъ историки-буржуа, — были настоящими врагами народа, ненавидѣли и презирали его за нищету, за стремленіе къ равенству и свободѣ, за революціонные порывы.

То же самое можно сказать относительно слова нигилисты, которое такъ долго занимало вниманіе журналистовъ и служило темой для безконечныхъ каламбуровъ, пока не выяснилось, что нигилисты не изступленная религіозная секта, а настоящая революціонная сила. Употребленное впервые Тургеневымъ въ его романѣ „Отцы и дѣти”, оно было подхвачено „отцами”, которые мстили этимъ прозвищемъ своимъ непокорнымъ „дѣтямъ”. Дѣти спокойно приняли его; когда же они замѣтили, что это слово служитъ поводомъ къ серьезнымъ недоразумѣніямъ, избавиться отъ него было уже невозможно.

Пресса и общество не хотѣли величать другимъ именемъ русскихъ революціонеровъ. Да и нельзя сказать, чтобъ оно было неудачнымъ; оно заключаетъ въ себѣ вполнѣ опредѣленную идею. Оно выражаетъ отрицаніе всей современной цивилизаціи, основанной на господствѣ одного класса общества надъ другимъ, отрицаніе существующаго экономическаго строя, отрицаніе правительства и власти, отрицаніе буржуазной политики и морали, рутинной науки и искусства, способствующихъ эксплоатаціи, отрицаніе лицемѣрныхъ нравовъ и обычаевъ, завѣщанныхъ намъ прошлыми вѣками, — словомъ отрицаніе всего того, передъ чѣмъ благоговѣетъ буржуазная цивилизація.

Такъ это было и съ анархистами. Въ Интернаціоналѣ возникла партія, которая отрицала всякую власть въ Ассоціаціи и возставала противъ какого-бы то ни было авторитета; она называла себя въ началѣ партіей федералистовъ, а потомъ партіей анти-государственниковъ (anti-étatistes) или противовластниковъ (anti-autoritaires). Въ то время она избѣгала названія анархической. Слово ан-архія (такъ писали тогда это слово), казалось, сближало эту партію съ послѣдователями Прудона, съ идеями экономической реформы котораго сражался тогда Интернаціоналъ. Противники ея намѣренно употребляли названіе анархистовъ, позволяющее имъ доказывать, что представители этой партіи стремятся водворить повсюду безпорядокъ и хаосъ, никогда не задумываясь надъ послѣдствіями своихъ теорій.

Анархисты приняли все же это названіе. Они настаивали сначала, чтобъ писали ан-архія, говоря, что это слово, написанное такъ, означаетъ по-гречески отсутствіе власти, а не безпорядокъ. Но потомъ они перестали обращать на это вниманіе и сами называли себя анархистами.

Вотъ что говорилъ объ анархистахъ англійскій философъ Бентамъ въ 1816 году: —„Философъ, стремящійся къ преобразованію какого-нибудь закона, никогда не призываетъ къ возстанію противъ него. Анархистъ поступаетъ иначе. Онъ отрицаетъ самое существованіе закона и убѣждаетъ своихъ послѣдователей не признавать его и противиться его исполненію”. Теперь же мы скажемъ, что анархистъ отрицаетъ не только всѣ существующіе законы, но и всякую возможность власти и авторитета. Онъ начинаетъ съ того, что возстаетъ противъ какой-бы то ни было власти, противъ какого-бы то ни было авторитета.

Анархизмъ, говорятъ намъ, отрицаетъ порядокъ, исходя изъ понятія о безпорядкѣ и хаосѣ.

О какомъ же порядкѣ тутъ рѣчь? О той ли гармоніи, о которой мечтаемъ мы, анархисты? о гармоніи, которая установится въ людскихъ отношеніяхъ, когда человѣчество не будетъ больше раздѣлено на два класса, изъ которыхъ одинъ приносится въ жертву другому? о гармоніи, которая возникнетъ изъ солидарности интересовъ, когда всѣ люди сплотятся въ одну семью, когда каждый будетъ работать для благоденствія всѣхъ и всѣ для благоденствія каждаго? Очевидно, нѣтъ! Тѣ, которые упрекаютъ анархію въ отрицаніи порядка, говорятъ не о гармоніи будущаго, а о порядкѣ, признаваемомъ современнымъ обществомъ. Посмотримъ же, что изъ себя представляетъ этотъ пресловутый порядокъ, къ разрушенію котораго стремится анархія.

Порядокъ, вѣрнѣе, то, что они называютъ порядкомъ, — это девять десятыхъ человѣчества, работающихъ для доставленія роскоши и наслажденія избраннымъ для удовлетворенія самыхъ низкихъ страстей горсти бездѣльниковъ.

Порядокъ — это лишеніе девяти десятыхъ человѣчества всего того, что составляетъ необходимыя условія нормальной жизни, раціональнаго развитія умственныхъ способностей. Свести девять десятыхъ человѣчества на положеніе вьючныхъ скотовъ, живущихъ изо дня въ день, не смѣя даже думать о радостяхъ, доставляемыхъ человѣку наукой, искусствомъ и творчествомъ, — вотъ что называютъ они „порядкомъ!”

Ихъ порядокъ — это голодъ, нищета, ставшіе нормальными условіями жизни современнаго общества. — Это ирландскій крестьянинъ, умирающій отъ голода; это треть Россіи, погибающая отъ дифтерита и тифа, умирающая отъ неурожаевъ, когда цѣлые вагоны пшеницы вывозятся за границу. Это народъ Италіи, вынужденный покидать свои роскошныя, плодоносныя поля и итти искать работы въ какомъ-нибудь тоннелѣ, рискуя каждую минуту быть задавленнымъ. Это земля, отнятая у крестьянина и отданная подъ пастбища, чтобъ разводить скотъ для стола богачей. Это заброшенныя, невоздѣланныя поля, въ то время какъ у крестьянина нѣтъ клочка земли для обработки. Это женщина, продающая себя, чтобъ прокормить своихъ дѣтей; это ребенокъ, прикованный къ фабрикѣ и умирающій отъ истощенія; это рабочій, сведенный на положеніе машины. Это призракъ возставшаго рабочаго у порога богачей, призракъ возставшаго народа у порога правителей.

Ихъ порядокъ — это незначительное меньшинство, господствующее надъ большинствомъ и воспитывающее своихъ дѣтей такъ, чтобъ они сумѣли путемъ хитрости, разврата и избіеній удержать въ своихъ рукахъ власть и привилегіи.

Ихъ порядокъ — это непрерывная война человѣка съ человѣкомъ, ремесла съ ремесломъ, класса съ классомъ, націи съ націей. Это вѣчный громъ пушекъ, разореніе деревень, избіеніе цѣлыхъ поколѣній на поляхъ сраженья, уничтоженіе въ одинъ мигъ богатствъ, накопленныхъ цѣлыми вѣками тяжелаго труда.

Ихъ порядокъ — это рабство мысли, униженіе человѣка, укрощаемаго кнутомъ и оружіемъ. Это тысячи рудокоповъ, умирающихъ отъ скупости и безпечности хозяевъ, разстрѣливаемыхъ картечью и преслѣдуемыхъ штыками, какъ только они посмѣютъ поднять голову.

Ихъ порядокъ — это потопленіе въ крови парижской Коммуны. Это смерть тридцати тысячъ мужчинъ, женщинъ и дѣтей, растерзанныхъ гранатами, разстрѣлянныхъ картечью, погребенныхъ подъ мостовыми Парижа...

Это удѣлъ русской молодежи, заключенной въ тюрьмы, погребенной въ снѣгахъ Сибири, умирающей отъ рукъ палача.