Юрий Мухин - Отцы-командиры Часть 2 Страница 15

Я вывел людей на полянку и принялся уточнять задачу и разбивать их на два взвода. Командирами назначил командиров взводов пешей и конной разведок, усилив их поровну саперами, связистами, писарями и даже старшиной поваром-инструктором хозяйственной части. Почти все они были русскими солдатами, знали хорошо меня, и я многих знал в лицо.

После ужина я сосредоточился с людьми в селе Токари и разместил их во дворе крайнего дома на южной окраине, где была свежая солома. Установил часовых и дал людям рано уснуть, а на рассвете мы дружно поднялись и пошли берегом под обрывом плато к Васильевке. Брикеты нарезанного торфа были сложены для просушки в кучи. Над озером стоял туман. Метрах в двухстах от своего переднего края немцы обнаружили нас и дали длинную пулеметную очередь, но мы надежно укрылись за кучами торфа и пока не открывали ответного огня. Минут через пять раздались глухие выстрелы минометной батареи, и в торфяное болото шлепнулись четыре мины, но не взорвались. С повторным залпом произошло то же самое, и обстрел прекратился. До сих пор мне не ясна причина неразрыва тех мин. Возможно, немцы не снимали колпачков со взрывателей спросонья, а может, какая другая причина.

Я вызвал к себе командиров взводов. Из зарослей сорняка мы видели обрыв, по которому проходила вражеская траншея. На выступе на площадке окопа стоял пулемет, справа и слева были стрелковые ячейки. Метров триста левее вел огонь еще один пулемет, но по нашему батальону. После завтрака начался наш артиллерийско-минометный налет по переднему краю противника, но он пришелся левее нас. По пулемету, что был против нас, разрывов не было. После окончания налета были слышны крики наших воинов «Ура-а-а!», но в атаку так никто и не поднялся.

Я решил с посыльным пройти по плато и установить «локтевую» связь с соседом слева, надеясь встретить там командира батальона Лихолая, которому передали остатки двух других батальонов. Но там оказался командир батальона совсем другой дивизии. Я подумал, что ночью сделана перегруппировка, о которой я не знал. Возможно, полк передвинут на другое направление. Я поставил в известность этого комбата о своей задаче и попросил сообщить об этом командиру правофланговой роты, что он и сделал по телефону в моем присутствии. Сосед предложил мне позавтракать с ним. Вскоре меня нашел повар-инструктор с сапером и вызвался доставить завтрак на всю нашу команду в термосе. Я написал донесение начальнику штаба с просьбой уточнить положение нашего батальона и мою задачу в связи с новым соседом. Через час доставили термос пшенной каши и хлеб. Старшина доложил о том, что мою записку он вручил начальнику штаба, но тот только выругался матом и ничего не сказал, так как, видимо, сам не знал, где же наш батальон.

Периодически велась перестрелка с обеих сторон, но без попыток атаковать. Телефонной связи со мной не было, и я решил ожидать новый артиллерийский налет, чтобы под его прикрытием атаковать обнаруженную пулеметную точку и продолжить наступление по захвату села с фланга. Только в 19 часов по восточной окраине села был нанесен массированный артиллерийско-минометный удар. Весь передний край заволокло дымом разрывов и пылью. Я дал сигнал атаки, и мои бойцы броском преодолели сто метров простреливаемого пространства. Пулемет открыл огонь, когда воины уже поднимались по скату и бросали гранаты в траншею противника. Немцы поспешно бежали, я кричал во весь голос: «Вперед и огонь!!». На редкость дружно солдаты выполняли команды и сами себя подбадривали выкриками и огнем из автоматов и карабинов по отходящим гитлеровцам.

Я с сержантом бежал слегка уступом между взводами прямо на пулеметную точку, метров восемь левее от нее. Сержант кричит: «Немец справа!» Я вижу пулемет на бруствере окопа и до пояса поднимающегося из окопа немца. Делаю выстрел из пистолета и замечаю, что немец «клюнул» носом в бруствер, так как пуля пришлась ему чуть ниже уха. Кричу сержанту: «Почему сам не стрелял?» Вижу, что он растерялся, и я обругал его со злости. Срываю с мундира немца погон унтер-офицера и лезу во внутренний карман за документами. Вытаскиваю кожаный бумажник и прячу в свой карман, а сержант пытается вырвать из кисти его левой руки нашу лейтенантскую кожаную я по привычке беру трубку. В ней ругань по-немецки, и я швыряю ее.

Сюда собираются разгоряченные боем разведчики, саперы и связисты. У нас оказалось два вражеских пулемета «МГ-34» с пулеметными лентами. Разведчики докладывают, что на грузовике в кузове велосипеды, а во дворе напротив на огневых позициях четыре миномета с запасом неизрасходованных мин.

Я поднялся по лестнице на чердак дома и хорошо рассмотрел направление к реке Псел, куда отошла самокатная рота противника. По окраине проходила ветка железнодорожного полотна на Сумы с будкой для железнодорожника. От нее к руслу реки пролегла обычная лесозащитная полоса с полевой дорогой. Я понял, что брошенные в панике минометы, пулеметы и велосипеды противник попытается отбить обратно, если узнает нашу малочисленность, хотя немцами вопрос отвода войск в город, видимо, предрешен был уже окончательно.

На закате я увидел, как из приречной рощицы выехали два мотоцикла с пулеметами и, обстреляв окраину села, начали движение в нашу сторону вдоль лесополосы. Я приказал командиру взвода пешей разведки с одним из трофейных пулеметов поспешить к насыпи железной дороги, а сам развернул второй пулемет на чердаке в готовности к открытию огня. Мотоциклисты ехали не спеша, периодически давая очереди в нашу сторону. Когда они подъехали метров на двести, я дал длинную очередь по первому, а со второго пулемета открыл огонь командир взвода. Один из мотоциклов вспыхнул от зажигательной пули, а второй закружил на месте и заглох. Разведчики бросились туда и принесли третий пулемете коробками снаряженных лент.

Наступали сумерки. Мы потеряли убитыми одного сапера и четверо были ранены, но не тяжело. Сзади нас никого не было, правда, по нас не вели огонь ни артиллерия, ни минометы. Становилось жутко от такой неопределенности. С самого утра люди не ели. Местных жителей тоже не было видно, так как они весь день прятались от обстрелов в погребах. В нашем доме стояли два термоса с макаронами, сдобренными мясными консервами и овощами. Еда была еще теплой. Повар-инструктор опробовал пищу и предложил раздать на ужин, так как вряд ли немцы успели бы ее отравить, да и чем в такой короткий срок? Если отравления и бывали, то, скорее всего, от технического спирта, а тут еда.

Один взвод я направил на рубеж насыпи вести наблюдение и оборону, а разведчиков послал прочесать ближайшие дома и карманы убитых немцев, которых оказалось 19 человек, с целью изъятия документов и вооружения. Вскоре они вернулись с солдатскими книжками и принесли содержимое из карманов, ранцев и вещмешков. Писари наладили и зажгли карбидную лампу для освещения и при ее ярком свете мы начали разбирать трофеи: трое часов, карманные ножи, портсигары, замечательные фляжки в фетровых чехлах со стаканчиками из твердого пластика, бумажники с документами, солдатскими сбережениями и фотографиями. У всех курящих были сигареты в солдатских портсигарах, которые в крышке имели устройство для свертывания самокруток при отсутствии сигарет, непременные зажигалки и в запасе у каждого бензин в плоском пластиковом флаконе и кремни, В ранцах вискозное белье, пакетики с дустом от вшей и презервативы. «Мелочь, а приятно», — как сказал бы великий комбинатор Остап Бендер. Конечно, у них не было проблем и с бумагой для писем, конвертами и цанговыми карандашами. И, что особо меня поражало, почти все ножи и карандаши имели чехольчики, чтобы все эти предметы не потерялись и сохраняли карманы владельцев целыми.

Я своей властью оделил взводных карманными часами, а себе оставил наручные, снятые сержантом с убитого мной старшего унтер-офицера с пулеметом. Заслуженным оказался он воином. В кожаной полевой сумке нашего производства немец хранил в фетровом мешочке железный солдатский и бронзовый с мечами кресты и медаль «За зимнюю кампанию на востоке 1941-42 годов», знак за два ранения и шнур в виде аксельбанта за отличную стрельбу. В конверте были фотографии близких, их письма и топокарта района боевых действий. Видимо, он был командиром пехотно-самокатного взвода.

Прибежал разведчик-наблюдатель и сообщил, что с тыла прослушиваются команды, но он не разобрал языка.

Я сразу выбежал на перекресток и, услышав русскую речь, дал обычную команду: «Стой, кто идет?» Вышел вперед офицер, и я узнал в нем того комбата, который утром кормил меня завтраком. Он уверил меня, что не наблюдал моей атаки и думал, что немцы обороняются. Но, когда обстрел прекратился, решили проверить, и они вошли в Васильевку. Я спросил, какую задачу имеет его батальон, и он ответил, что должен выйти на берег реки в селе Замостье, что левее и впереди. Он не знает, кто у него был соседом слева и где он сейчас. Чередуясь со взводными лейтенантами, я уснул на пару часов, а на рассвете решил все же искать свой полк, понимая, что обо мне забыли.