Надежда Крупская - Обучение и воспитание в школе Страница 15

Резолюция съезда по этому вопросу мало удовлетворяет. Она гласит: «Уклон естествознания в сторону сельского хозяйства съезд считает правильным и возможным, но замену естествознания агрономией — вредной и Для того и для другого»[11].

У нас нарождаются школы крестьянской молодежи, в которых бронируется общеобразовательный минимум первого концентра II ступени. Как будет проходиться там естествознание? Будет ли оно боязливо сторониться агрономических вопросов и заниматься «чистым» естествознанием, или оно в центр занятий поставит агрономию, но ее преподавание поставит так, что оно пробудит в учениках огромный интерес к естествознанию, вызовет потребность в углубленной разработке отдельных вопросов естествознания?

«Да, — скажут иные, — конечно, в школах крестьянской молодежи, может быть, и допустимо преподавание агрономии, но речь идет у нас об общеобразовательной школе». А что же, школа крестьянской молодежи не общеобразовательная школа или в ней можно будет заниматься агрономией потому, что эта школа для крестьянских подростков?.. Так что ли?

Что касается знакомства с эволюционной теорией, то оно имеет особо важное значение. Мы знаем, какой толчок мысли дает знакомство, например, с теорией Дарвина, с историей Земли и пр. Недаром при старом режиме учитель мог знакомить с Дарвином учеников лишь нелегально, а отцы церкви, учителя закона божия, брали на себя даже опровержение теории Дарвина, выставляя, например, против теории Дарвина о приспособлении к среде доказательства вроде следующих: брось курицу в воду — разве у нее вырастут плавательные перепонки? Сейчас роли переменились. Сейчас в государственные программы вводится преподавание эволюционной теории, а съезд естественников, с Райковым, Яхонтовым и Пинкевичем во главе, рекомендует сугубую осторожность: даже в старших классах преподавание эволюционной теории, по мнению съезда, ладо «пока, на некоторое время, отложить ввиду слишком малой методической разработки приемов преподавания этого предмета, а также ввиду отсутствия соответственно подготовленных специалистов»[12]. Съезд торжественно выдал себе свидетельство о бедности, заявив, что но такому важному вопросу естествознания он предлагает оставаться в нетях, предлагает замалчивать эти вопросы — «нет соответственно подготовленных специалистов» — и скрещивает руки на бессильной груди: ничего не поделаешь.

Программы составлялись на основе соображений о том, что необходимо знать детям, подросткам, молодежи, и надо было прямо ответить на вопрос, нужно или не нужно с этой точки зрения преподавать подросткам теорию эволюции. Съезд не мог не понимать, что принять резолюцию о том, что преподавать теорию эволюции нельзя, немыслимо, что это значило бы стать притчей во языцех, и укрылся под сень: «Нет спецов». Но если стать на такую точку зрения, то историю надо продолжать преподавать по Иловайскому.

На схемы новых программ, принятых Наркомпросом и съездом заведующих губсоцвосами, особенно яро нападал А. П. Пинкевич. Свою точку зрения он изложил в № 3 петроградского сборника «Просвещение» в статье «К реформе второй ступени трудовой школы».

В первой главе этой статьи А. П. Пинкевич старается как можно ярче расписать разрушительные тенденции Наркомпроса по отношению к школе II ступени. Приводя схему программы первого года первого концентра, он утверждает, что эта схема может быть доступна лишь для тех, кто «закончил изучение математики или родного языка». Очевидно, он полагает, что математику изучать нужно не на живом материале, не на статистическом, например, или попутно с изучением основ землемерия и пр., а но задачам о бассейнах и т. п.; что литературу надо изучать сначала по Саводнику, а Тургенева и Щедрина изучать без связи с крепостным правом; что научиться говорить и писать надо непременно путем изложения отрывков, помещенных у Смирновского, а не путем коллективного обсуждения, не путем живой практики изучения жизненных явлений. А. П. Пинкевич полагает, что географию, скажем, России, Западной Европы и Америки нельзя изучать в связи с ознакомлением с состоянием сельского хозяйства в этих странах, что сначала ее надо изучить по скучнейшему учебнику; что физический труд нельзя связать с изучением сельского хозяйства; что иностранный язык можно изучать только по Конофу и Эрдели и т. д., а не путем ознакомления с литературой того или иного вопроса на иностранном языке.

Напугав читателя якобы недоступностью содержания программ, А. П. Пинкевич начинает его запугивать якобы грандиозным объемом предлагаемых знаний.

В схеме программ сказано, что надо дать сведения из физики и химии, необходимые для понимания климата, жизни растений, — это приводит А. П. Пинкевича в ужас:

«Для того чтобы понять «химические изменения в составе почвы», надо знать, во-первых, химию неорганическую, во-вторых, органическую, в-третьих, полезно знать химию коллоидальную. Мы утверждаем категорически, что ни один студент-естественник без специальных работ по агрономической химии не в силах на основании своих знаний разобраться в сложнейших вопросах почвоведения…»[13]

Химия нужна также «для понимания физиологии растений… Что нам нужно в этой области? Один из основных вопросов в жизни растений — вопрос о так называемом фотосинтезе, т. е. о процессе созидания органических веществ. Для этого учащийся должен иметь ясное и отчетливое представление о химических законах, о типах реакций, об элементах и их соединениях, о том, что такое окислы, кислоты и соли, общее представление об органических соединениях. Но ведь это опять почти вся химия! Да, это так. Если вы хотите достигнуть известной осмысленности, не сводя все к слепому зазубриванию — подобные навыки не стойки, не глубоки, — вы должны потратить очень много времени на усвоение элементарных понятий, без знания которых никакое «постольку-поскольку» не выдержит критики».

Программа первого концентра, по мнению Пинкевича, займет 52 часа в неделю. Кого это не испугает? Беда в том, что А. П. Пинкевич. никак не может отвлечься от традиционного содержания прежних курсов по отдельным предметам.

В том же номере «Просвещения» пометена статья проф. В. А. Вагнера «Средняя школа», который подходит к вопросу иначе, чем А. П. Пинкевич. Он ясно и определенно говорит в этой статье о необходимости сократить содержание проходимых «предметов»: по некоторым предметам придется выпустить, по его мнению, чуть не две трети. Сокращения должны быть сделаны там, «где связь наук между собою теряется и начинается решение специальных вопросов данной области знания, причем связь эта должна устанавливаться не механически только, не в смысле последовательности и координации преподаваемых предметов, а так, чтобы удержанные отделы разных наук взаимно проникали друг в друга, дополняли, выясняли, стремясь к решению одних и тех же общих задач, общими силами и взаимопомощью». Как видим, проф. Вагнер указывает путь, как избегнуть 52 часов.

Особенно недоволен А. П. Пинкевич схемами третьего года первого концентра. Приводим эту схему:

I. Природа, ее богатства и силы.

Происхождение Земли.

Происхождение жизни на Земле.

Происхождение видов.

Происхождение человека.

Наследственность.

Психология. Человек и общество.

«Здесь все гипотезы и гипотезы… Места для опытной проработки чрезвычайно мало… Все фактические познания по естествознанию предполагаются уже данными — это род философии естествознания. Нужно ли говорить, что для такой «философии» у детей еще слишком мало данных, что большая часть гипотез будет принята на веру, чисто догматически, и будет опрокинута при первом же столкновении с мало-мальски образованным метафизиком»[14]. А. П. Пинкевич предпочитает, чтобы метафизику было нечего даже опровергать и чтобы молодежь даже не подозревала, что можно смотреть на дело иными глазами, чем глаза метафизика. Он забывает только, что третий год второй ступени охватывает ребят в возрасте 15–16 лет, когда складывается личность человека, когда подросток стремится определить свое место в природе и общественной жизни, когда вопросы «философии» естествознания (в той или иной форме) его особенно волнуют, когда он эмоционально подготовлен к их восприятию, когда школе надо так или иначе на них ответить, если она близка подростку, ориентируется на него. Разве А. П. Пинкевич не знает ребят этого возраста? Разве он думает, что на их вопросы учитель может ответить подростку: «Вырастешь, Ваня, — узнаешь»?

По правде сказать, я ожидала от А. П. Пинкевича, пишущего в последнее время много о марксистской педагогике, помощи в деле выкристаллизовывания того, что из эволюционной теории и как надо преподавать; как отшелушить от эволюционной теории все гипотетическое; как то, что доказано, установлено, дать молодежи в удобопонятном научном изложении; что поставить на проработку, дать на самостоятельное исследование и т. д. Я думала, что, как марксист, А. П. Пинкевич придает особое значение изучению явлений в их развитии. А. П. Пинкевич счел нужным провести на съезде резолюцию о невозможности даже в старших классах второй ступени говорить об эволюционной теории.