Вадим Кожинов - Пятый пункт. Межнациональные противоречия в России Страница 15

Мы находимся в плену наших собственных проблем и пытаемся понять их исходя из тех особенных обстоятельств, которые характерны для нашей страны. Но, оказывается, эти же самые проблемы существуют и в демократических странах мира.

С исторической точки зрения национальные проблемы тоже толкуются нами ложно. Ведь существующая оценка национальных проблем в России до революции совершенно не соответствует действительности. Мы исходим из представления о России, которое было искусственно создано после семнадцатого года, то есть рассматривая ее как проклятую страну, тюрьму народов. Принято считать, что русский народ в Российской империи был привилегированным, а остальные подвергались угнетению и дискредитации.

Начнем с того, что Российская империя (а не «русская») никогда не была по-своему национальной. Она была христианской империей. Важно, что она считалась религиозной. Тот, кто относил себя к православию, равно как и к христианству, не имел никаких ограничений, связанных со своим национальным происхождением. Можно назвать сотню имен чрезвычайно высокопоставленных лиц Российской империи начиная с древних времен и заканчивая семнадцатым годом, которые являлись представителями самых разных национальностей. Так, в 1917 году в русской армии было двадцать генералов — евреев по происхождению.

— Каким же образом решались национальные проблемы в России до революции?

— Примерно так же, как сейчас это делают во всем мире. А лозунг о праве наций на самоопределение выдвинула известная террористическая организация «Народная воля». Она стремилась разрешить какие-то свои вопросы и включить в террористическую деятельность как можно больше народов.

— В какой степени следует использовать международный опыт в разрешении национальных конфликтов в нашей стране?

— Надо прямо сказать, многое в этом плане мы делаем в полном противоречии с международной практикой. Приведу такой пример. В XIX веке США «отхватили» у Мексики более половины ее территории. Эти земли, причем самые плодородные, составляют почти четверть Америки (это, например, такие штаты, как Техас, Калифорния). Мексиканцам осталась пустыня. Потом уже выяснилось, что там водится нефть. Но тогда это никого не интересовало. И ведь сейчас никто в Америке не ставит вопрос о создании какой-то национальной территории на этих землях, хотя там живут мексиканцы.

Никто никогда не ставил вопрос и о буквальном отделении Страны басков от Испании. Речь идет только об определенной национально-культурной автономии. И те люди, которые сегодня усиленно заостряют внимание на национальном обособлении, должны, по крайней мере, признаться, что это всецело противоречит международной практике. А уж решение о государственном отделении, которое зачастую предлагается сейчас, явление как раз уникальное. Надо видеть ситуацию в мировом контексте и понимать, какое за этим стоит мировоззрение.

Печально, что до начала перестройки и демократических преобразований у нас было чрезвычайно много лжи, обмана в национальном вопросе. Хотя бы депортация народов. Именно депортация, а не репрессии. Никто не собирается это оправдывать. Но тем не менее сегодняшняя постановка вопроса связана с определенной ложью и незнанием мирового значения проблемы.

— Moжет быть, вы приведете конкретный пример.

— Сам факт постановки вопроса о том, что любая национальность должна иметь свою собственную территорию и государственность независимо оттого, сколько на ней проживает представителей коренной национальности. а если их всего десять процентов? Не хочу приводить конкретные примеры, но такой подход неразумен. Или давайте, по крайней мере, признаемся, что мы — предельные экстремисты в данном вопросе. И самое печальное: для сегодняшнего дня характерно абсолютно ложное представление о роли и смысле жизни русского народа. Совершенно неверно дореволюционную Россию трактовать как империю, где русские подавляли все остальные народы. Достаточно сказать, что только православные были военнообязанными, остальные шли в армию только как добровольцы. Считалось безнравственным заставлять жертвовать жизнью во имя христианской империи нехристианина. Дореволюционное дворянство на 55 процентов состояло из неправославных дворян. А знаменитая дань — ясак — распространялась в Сибири только на православных. Крепостничества не было нигде, кроме православной части России.

И тем более неверно говорить о какой-то «верховной» роли русских после семнадцатого года. Можно достаточно убедительно показать, никто не испытал такого чудовищного насилия существующей системы, как русский народ. Хотя бы уже потому, что он всегда являл собой стержень этой страны. И дело не в каких-то злых силах, которые поставили перед собой цель принести народам такие ужасные бедствия, а в самом факте свершения революции. Любая революция, если мы обратимся к истории, несет в себе катастрофические силы разрушения.

Тут есть один неприятный момент: все понимают, что фальсифицировалась история нашей революции, и мало кто знает, что историю революций, происходящих в других странах, постигла та же участь. Известно, скажем, что Французская буржуазная революция, которая произошла почти двести лет назад, имела свой «тридцать седьмой год», когда революционеры сами уничтожили друг друга. Но мало кто знает, что в стране погибли около четырех из 25 миллионов человек. Причем более девяносто процентов из них не были ни аристократами, ни священниками. Это привело к совершенно неслыханным последствиям. Если в течение XIX века население остальных европейских стран, например Великобритании, Германии, Италии, выросло в два с половиной раза, то население Франции увеличилось только на сорок процентов. Был нанесен сильнейший демографический удар. Страна, которая была накануне революции самой мощной и многолюдной державой в Европе, навсегда потеряла это место.

Германия пережила свою революцию в XVI веке. Она называлась Реформацией. В это время погибло четыре пятых населения страны. И то, что произошло у нас с 17-го по 53-й год, — также неслыханный катаклизм. Один из его результатов — подавление отдельных народов. Причем насильственные тенденции по мере развития усиливаются и приобретают подчас абсурдный характер.

А жизнь человека и народа вообще трагична. Любой народ в конце концов перестает существовать, и это каким-то образом живет в его сознании. И, если хотите, революция — это как раз тот момент, когда трагедийность человеческой жизни обнажается со всей ясностью. Как писал знаменитый философ Алексей Федорович Лосев, Шекспир потому величайший художник, что с удивительной объективностью, истинностью отразил свою эпоху. Каждая его трагедия заканчивается горой трупов, это и есть настоящий образ эпохи Возрождения. А мы сейчас воспринимаем Возрождение как высший расцвет человеческой истории. То, что совершилось в России в начале XX века, является самым значительным из всего происшедшего в двадцатом столетии. И если человечество проживет еще несколько веков, на эту эпоху будут смотреть, как на эпоху Возрождения. Люди верили, что строят на земле рай. Они были готовы на все. Жертвовали любой жизнью и в том числе — своей собственной.

Но совершенно нелепо считать, что это сделал только русский народ, который всем заправлял. В воспоминаниях Константина Симонова «Глазами человека моего поколения» рассказывается о карикатуре, которую передавали из рук в руки в двадцатые годы. На ней были изображены две группы людей, сидящих на берегу реки. С одной стороны Сталин-Джугашвили, Орджоникидзе, Микоян, Енукидзе, с другой — Троцкий-Бронштейн, Зиновьев-Апфельбаум, Каменев-Розенфельд. А под этим рисунком написано: «И заспорили славяне, кому править на Руси». Если мы перенесемся на десять лет дальше и посмотрим, кто бы собрался спорить в конце тридцатых годов, то опять был бы тот же Сталин, затем Каганович, Микоян, Берия. Поскольку речь идет о высшем эшелоне власти, то здесь не может быть случайностей. Что же это за странная русская империя, во главе которой накануне войны русским по происхождению являлся один Молотов?! Характерно, что XX съезд партии и начало реабилитации депортированных народов совпали с моментом, когда к власти в силу каких-то причин пришли люди русского происхождения. Пусть медленно, пусть с отступлением, но начинается освобождение.

При всей многосторонности национального вопроса есть одна, по-моему, наиболее существенная тенденция. Дело в том, что за последнее время цивилизованность мира развивается поистине стремительно. Мир становится единым целым, и в жизнь каждого народа, находящегося даже где-то далеко от основных центров мировой культуры, проникает то, что называется цивилизацией. Это приводит к подъему не просто национального сознания, а самосознания. Но, с другой стороны, тот же самый процесс развития цивилизации приводит к тому, что у людей возникает ясное видение совершенно непреложного факта: цивилизация — все нивелирующий каток, который стирает национальную самобытность и неизбежно начинает подводить к единому знаменателю все народы. В итоге дома, одежда, поведение в быту становятся однообразными. Люди начинают пить одни и те же напитки, одним и тем же питаться. Это касается и серьезных вещей. Появляются единые философские основы. И в людях зарождается опасение, что нация растворится, будет стерта с лица земли, потеряет свою самобытность. И чем меньше нация, тем острее чувствуется этот конфликт. Потому что боязнь гибели переживается реальнее.