Виктор Авилов - Монологи на заданную тему: Об актерском мастерстве, и не только… Страница 15

Стали разбираться. Оказалось, что этот парень ходил на этот спектакль, на «Макбета», много-много раз. Его даже билетеры и дежурные по залу вспомнили. Потом он устроился работать в театр пожарным. Проработал там некоторое время. При этом продолжал ходить на каждого «Макбета». И в один прекрасный день у него, как говорится, крыша поехала и он настолько стал отождествлять себя с этим персонажем, что выкинул вот такой фортель. Вот вам один из вариантов ответа на вопрос, что такое театр и как он действует на зрителя. В данном случае, конечно, на людей с неустойчивой, больной психикой. Вот каким может быть театр, вот к чему он может привести. Кстати, весьма интересно представить себе, что было бы, если бы Володя не стал бучу поднимать. Ну вот так, на минутку вообразить, что он сказал: «Ты играешь? Ну иди на сцену!» Ведь наверняка этот парень текст отлично знает, мизансцены помнит… Очень интересно, как бы все получилось. Правда, такие эксперименты опасны. За кулисами вооруженную охрану ставить надо и санитаров со смирительной рубашкой. Ведь неизвестно, что ему в следующий момент взбредет в голову.

А с тем же «Мастером и Маргаритой»! Кто ни брался за него – ну никак не выходит! Что с фильмами, что с постановками… Да, «На Таганке» спектакль получился, но они ведь взяли в принципе только историческую часть, и все! Мистику, связанную с этим произведением, они и не трогали (уж не знаю, сознательно ли, или так само собой вышло). А у Беляковича получилось прикоснуться и к этой сфере. Кстати, «Макбет» тоже идет в театре «На Юго-Западе».

У нас были кое-какие происшествия, на первый взгляд даже смешные, но когда знаешь все «особенности» этого булгаковского романа, порой просто волосы начинают шевелиться. Старуха ненормальная к нам забрела… Мы репетируем на сцене, вдруг приходят монтировщики: «Ребята, там бабка какая-то стоит посреди гримерок… Ну на вид ей лет сто пятьдесят, не меньше! Зашла, стоит на втором этаже, внятно ничего не говорит… Как она вошла – непонятно. Со служебного входа, наверное. Она белая как лист бумаги, глаза совершенно невменяемые… Спрашиваем ее: „Бабуля, вам чего? Вы как сюда попали?“ Она только мычит бессвязно. Чего с ней делать-то?»

А мы все в процессе, там у нас бал Сатаны… Романыч говорит: «Ну выведите ее отсюда!» – «А куда мы ее выведем-то? Куда ее девать?» – «Не знаю, разберитесь как-нибудь с ней, мы дальше пошли репетировать». А оно и не репетируется уже… Слава Федоров приходит из гримерок, мы спрашиваем: «Ну чего там?» – «Мы ее положили у нас в комнате отдыха на диван, накрыли одеялом. Она трясется вся, мерзнет…» – «Она хоть что-нибудь сказала?» – «Да нет, мычит, и все». Куда она потом делась – не знаю. Вроде и ничего такого особенного в этом случае-то нет, но все-таки жутковато…

А с дверьми была целая эпопея! Тогда еще не было прохода напрямую, служебный вход был через дирекцию, с улицы. Романыч все время ругался с завлитом Натальей Кайдаловой: «Наташ, почему ты опять не закрыла дверь!» – «Валерий Романович, я закрывала дверь, я проверила, она была закрыта!» – «Ну я сейчас входил, сунул ключ – дверь открыта!» А потом уже она приходит: «Валерий Романович, вы ходили в дирекцию? Почему дверь не заперли?» – «Я запирал!» – «Она была открыта!»

Но это все мелочи. А был и просто страшный момент. Может быть, это, конечно, всего лишь совпадение, но… Я репетирую сцену, где говорю Берлиозу: «Для того чтобы управлять, нужно как-никак иметь точный план на некоторый хоть сколько-нибудь приличный срок. Позвольте же вас спросить, как же может управлять человек, если он не только лишен возможности составить какой-нибудь план хотя бы на смехотворно короткий срок, ну, лет, скажем, в тысячу, но не может ручаться даже за свой собственный завтрашний день? И в самом деле, вообразите, что вы, например, начнете управлять, распоряжаться и другими, и собою, вообще, так сказать, входить во вкус, и вдруг у вас… кхе… кхе… саркома легкого… да, саркома, и вот ваше управление закончилось».

И именно в это время друг мой в Одессе умирает. Такой замечательный человек, так я его любил! Умирает именно от этого. Я произношу на репетиции этот текст, и именно в это время звонок из Одессы: «Витя, срочно вылетай, Слава умер». Сколько раз на репетиции я повторял эти слова про саркому легкого! И вот полетел хоронить парня. Представляешь, как мне было страшно после этого репетировать! Сразу мысли такие: ну и чего дальше у нас будет, ребята?

При всем при этом, если серьезно задуматься о «Мастере» с точки зрения положительной-отрицательной энергетики, то нельзя однозначно сказать, что тут сплошной негатив и вообще дело нечистое. На этот спектакль к нам приходил отец Киприан, полковой священник, просто легендарная личность. Он после спектакля сказал: «Я в этом спектакле не увидел бесовщины».

Исполнитель, персонаж, образ

Если бы меня лет пятнадцать назад спросили: «Повлияли ли на твой характер сыгранные роли?», я, наверное, ответил бы, что все это ерунда. А теперь я скажу: да, роль меняет актера и в чисто человеческом, и в профессиональном плане. По себе могу сказать: зная, что у тебя завтра спектакль, ложишься спать и непроизвольно начинаешь вспоминать, прокручивать в памяти текст, «разминать» монологи, пытаешься вникнуть в суть, понять, о чем говорится. Ты пытаешься изображать кого-то, ищешь формы, находишь их… Происходит взаимное обучение. И потом, думая уже не как актер, а как человек об этом, об этих вечных вопросах, и сам начинаешь меняться. Само собой, речь идет о персонажах только определенного уровня. Мне в этом плане очень повезло: набору моих ролей, пожалуй, может позавидовать любой актер: Гамлет, Мольер, Ланцелот, Калигула, Воланд.

Все взаимосвязано! Актерская профессия она такая… Вот в того же абстрактного Гамлета Высоцкий привнес свое, свои личные качества, Смоктуновский – свое. Но уверяю вас, что, поработав над этой ролью, и у того и другого в душе достаточно много изменилось. Вообще актеры – люди счастливые. А особенно те, кому достаются ТАКИЕ роли. Более того, каждый спектакль меняет и зрителя, если он действительно серьезно увлечен. Театр – это мощнейший катализатор для тех, кто им действительно болен. Он меняет человека, и довольно здорово.

Какой образ ты бы себе ни представлял, ни пытался бы постичь, какого персонажа ты ни пытался сыграть, все равно это останешься ты в предлагаемых обстоятельствах. Никуда от этого не денешься. Будь то литературный герой, историческая личность или реальный человек, живущий рядом. Причем если говорить о реальном человеке, которого ты лично знаешь – будь то отец, мать, друг – не важно, – тут немножко другое. Ты сможешь довольно точно и здорово скопировать его, переняв, может быть, даже невольно, многие черты характера, манеру поведения, жесты, мимику, походку и т. д. А вот с литературными героями и историческими личностями сложнее. Возьмем, например, Калигулу. Сравните, какой он у Гая Светония Транквилла в «Жизни двенадцати цезарей» и в пьесе у Камю. Кто из этих авторов более точен, кто прав? Где истина? И это мы сравнили только двух авторов! Какой же он был на самом деле? Да такой, каким его видишь ты. И вообще, если говорить о Гае Цезаре Калигуле как о реальной личности, то вряд ли его можно считать психически здоровым, адекватным, нормальным человеком. И о высоком уровне интеллекта там говорить не приходится. Но опять же мы судим о нем с точки зрения современного человека. Но ведь надо учитывать и предлагаемые обстоятельства: жил он в 12–41 годах нашей эры, в Риме… Камю же создал из этого потенциального клиента психиатрической лечебницы нечто! Это страдающий, мыслящий человек, это философ… И в смысле чистой энергетики пьеса Камю как раз из тех, где энергетика-то присутствует. Есть-то она есть, но она там такая…

Подобный персонаж становится интересным, привлекательным для кого-то через подачу писателя, драматурга, режиссера и, само собой, исполнителя роли. И ты ведь не возьмешь для себя бездумно все черты того или иного героя. Каждый человек оценивает и принимает то, что ему близко. Тут многое зависит от того, к чему ты лично по жизни стремишься. Что взять от того же Наполеона: либо стремление к безграничной власти и замашки тирана, либо интеллект, который намного опережал современников, просвещенность, утонченность ума, размах, масштаб, глобальность мышления – выбор, естественно, за тобой. Но многое зависит еще и от «извращенности» вкуса режиссера. Сколько сейчас таких примеров! И попробуй актер переубедить! Он скорее тебя заменит. Можно так сместить акценты, что «Ромео и Джульетта» превратится в спектакль о политике, о столкновении двух группировок. Клан Монтекки и клан Капулетти – настоящая коза ностра получается! Можно это вытащить на передний план. А любовь так, постольку-поскольку. Вот, мол, из-за ваших войн гибнет любовь. Вот что это такое? Веяние времени? Может быть, но… Вообще на самом деле пьеса – это фундамент, а что на нем будет построено – роскошный дворец или убогая лачуга, – зависит от режиссера.