Литературная Газета - Литературная Газета 6555 ( № 22 2016) Страница 15

Мимолётные образы разрастаются в развёрнутые метафоры, из которых, как из луковицы, пробиваются цветы новых стихов:

Ритм Вселенной – вечный танец Бога,

Сотворяющего вещный мир.

Читая произведения Юрия Панкратова, мы мгновенно понимаем, что русский язык во всей своей многогранности, русское слово само по себе и в ореоле своих возможностей было, вероятно, самой большой любовью поэта, и уж точно не просто орудием труда – но объектом поклонения. «Слово он чувствует на вкус, на звук, он как бы осязает слово» , – писал о Панкратове Юрий Кузнецов. Вероятно, именно благодаря этому чутью поэту удаётся очень гармонично и уместно вплетать в стихи устаревшие слова, не превращая тексты в дешёвый фарс или пародию на «высокий штиль». А вот как сказал сам поэт, признаваясь в любви родной речи: «Я люблю наш медлительный слог, наш горчащий от терпкого дыма напевный язык» .

Ещё одна любовь Панкратова – история, завеса тайны, отделяющей нас от прошлого, мифы и легенды, отражающие на свой манер реально происходившее… Например, часто в своих стихах он обращается к её образам, символам и героям. К её мудрецам. В одном из стихотворений лирический герой и вовсе возлагает ответственность за историю на поэтов, правда, не сам, а с помощью Цицерона:

Неслучайно изрёк Цицерон,

Хоть и не был философом он,

Что историю пишут поэты.

Среди глобальных, вселенских тем и вечных вопросов, безусловно, нашлось место и земному, человеческому: любви к Родине, которая раскрывается через символы в лучших традициях русской литературы –берёзы и запах скошенной травы, полевые цветы и февральская позёмка. Есть место и политике – восстанию против тоталитаризма, настойчиво пульсирующей мысли о том, что тайна человеческого «я» важнее и прекраснее слаженной работы гигантской государственной машины. И конечно, есть место трогательной и хрупкой любви к женщине:

Дай мне руку, родная,

И тихо по кончикам трав

Я тебя поведу

В непочатое стихотворенье.

Ещё один сборник избранных стихотворений Юрия Панкратова – «Повернулась планета» – увидел свет через год после его кончины и стал третьей посмертной книгой поэта.

В стихотворении «Кто на немой вопрос ответит…», посвящённом судьбе «опального поэта» как явления, Панкратов, которого современники характеризуют как человека замкнутого, закрытого, говорит о своём литературном отшельничестве даже с некоторой гордостью:

Нет, не впаду я в сокрушенье,

Что не сверкал среди зеркал.

Я верю: мне даны свершенья

Иные и иной закал.

Интересно то, что в обоих сборниках стихи не датированы: можно только догадываться, какие из них написал юноша, друживший с Евтушенко и Ахмадулиной и получивший напутствие от Пастернака, а какие – зрелый человек, отошедший от участия в литературном процессе и запершийся на ключ в своих стихах. К слову, о Пастернаке: иногда в стихах Панкратова проскакивает что-то очень пастернаковское – к примеру, ритм, свойственный автору «Второго рождения».

Также стоит отметить, что в обоих сборниках стихи довольно удачно структурированы: если читать всё по порядку, можно проследить, как меняются темы, плавно перетекая одна в другую.

Если же говорить об общем впечатлении, то Юрий Панкратов – светлый поэт, который научился жить в гармонии со вселенной и сумел обрести, как отметил Юрий Кузнецов, древнегреческую радость бытия. Потому так мудро и просто звучит его завет:

Самим собою быть. Дышать

Рассвета ясностью нетленной.

И по любви дела решать –

Свои, отчизны и вселенной.

Зайти в соседнюю квартиру поболтать

Зайти в соседнюю квартиру поболтать

Книжный ряд / Библиосфера / Книжный ряд

Баранов Юрий

Теги: Виктория Токарева , Немножко иностранка

Виктория Токарева. Немножко иностранка: Рассказы и очерки. – СПб.: Азбука, Азбука-Аттикус. 2016. – 256 с. – 30 000 экз.

Так получилось, что в последнее время попадались мне книжки всё про каких-то монстров, извращенцев, клонов, маньяков, а те, что про нормальных людей вроде тех, что живут в соседних квартирах моего типового крупнопанельного дома, обходили меня стороной. Но вот, слава богу, читаю я рассказы Виктории Токаревой и чувствую себя среди своих. Я их понимаю. Мужчины, как и положено, любят женщин, женщины – мужчин, дети – бабушек, бабушки – внуков. Как водится, ворчат насчёт непорядков в стране, с любопытством глядят «за бугор», а когда там оказываются, не всё понимают.

Из сказанного, разумеется, не следует, что рассказы «бесконфликтны» (помните, когда-то такой термин был в ходу у критиков). Нет, конечно. Первая же история в книге (рассказ «С лицом осетра») начинается со слов: «От Инны Рогожкиной ушёл любовник». Ушёл к некрасивой, но богатой. Как пишет Токарева, «ушёл к золотой мамке» . Что ж, и такое бывает. Всегда было, но сейчас чаще, чем раньше. Токарева искусно, без нажима, даёт понять, что нынешние порядки ей милее прежних: «При социализме учили, что деньги – зло. А деньги – это как раз благо, свобода, возможности. Зло – это отсутствие денег» .

Правда, есть в книге признания другого рода. В очерке «Как хорошо мы плохо жили», завершающем книгу, Токарева пишет: «Я с удовольствием смотрю старое кино, от которого веет нашей прошлой жизнью. В ней было много плохого и даже отвратительного, но была стабильность и отсутствовал цинизм, который захлёстывает сегодняшнюю реальность» . Заявления, как видим, противоречащие одно другому. Но если принять философию примата денег, надо признать и правоту любовника Владика, ушедшего к «золотой мамке», и следующего Инниного любовника, Гарика, кочующего от одной женщины, согласной содержать его, бездельника, к другой. Но отчего страдает Инна? От личных неудач или от несовершенства мира? А может быть, этих «несовершенств» стало гораздо больше, когда возобладал принцип «деньги – это добро, это благо»? Нет, героини Токаревой подобными вопросами не задаются, они просто переживают по поводу лично своих конкретных неудач. Как, впрочем, и мои соседки, на которых они так похожи. Не все, конечно, но в большинстве своём.

Отнюдь не критикуя рецензируемые рассказы, хотел бы отметить одно свойство их персонажей. Социально они относятся к так называемой интеллигенции – врачи, журналисты, артисты, инженеры, но – как бы это помягче сказать? – высокопрофессиональных разговоров не ведут, политических и социально-исторических тем не затрагивают. А ведь писательница обозначает время действия большинства своих рассказов – канун перестройки или уже постперестроечные годы. Я малость постарше автора книги и хорошо помню, какие страсти кипели, какие дискуссии разгорались по любому поводу. Может быть, Токарева исходила из того, что политика схлынет, как нечто наносное, а проблемы свадеб-разводов, измен-сплетен, рождений и смертей останутся? Не знаю. Но если это так, она своей цели достигла.

Да и аз, грешный, в самые бурные годы социальной ломки иногда уставал от бесконечных разговоров о Горбачёве-Ельцине-Бурбулисе-Гайдаре и др. и просто заходил в соседнюю квартиру поболтать.

Абсурд – дело наживное

Абсурд – дело наживное

Литература / Библиосфера / Субъектив

Златова Аглая

Олег Зайончковский. Тимошина проза. – М.: Издательство АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2016. – 288 с. – (Проза нашего времени). – 3000 экз.

«Тимошина проза» – это, конечно, вовсе не роман. А самая что ни на есть повесть, хоть и довольно длинная. В которой автор не слишком убедительно рассказывает о том, как человек сходит с ума. 

Сюжет такой: инфантильный мужчина средних лет, работник некой проектной организации, втайне пишет прозу и время от времени делает массаж прямо на дому. Да, и самое главное – мечтает найти женщину своей мечты. Но женщина, понятное дело, всё не находится. Придя в результате долгих размышлений к весьма банальному выводу о том, что москвички все холодные и безразличные и что искать свою судьбу надо в провинции, наш герой, предварительно придирчиво изучив резюме приглянувшихся провинциалок с сайта знакомств, отправляется сначала в Подмосковье, а потом уже подальше – в город Бобры. Оба раза он малодушно сбегает. Первый раз напивается в гостинице и вообще не доезжает до дожидающейся его провинциалки, второй – всё же доезжает, но моментально разочаровывается: его избранница во время просмотра норвежского авторского кино (надо полагать, скучнейшего) засыпает. Также массажиста раздражает и то, как девушка, запросто рассказывая о приготовленном на обед кролике, поясняет, что, дескать, животное зарезал её отец, давно ушедший из семьи и теперь живущий с Нинкой, которой достаются все кроличьи шкурки… Потом Тимоша наконец влюбляется, но женщина оказывается замужней и в конце концов уходит от незадачливого любовника, отчего окончательно повреждается его рассудок.