Журнал Русская жизнь - Смерть (июнь 2009) Страница 15

Теперь о том, откуда такая разница.

Смерть своего - это, конечно, трагедия и все такое. Но после него остается его место в жизни, или, как сейчас говорят, социальная роль. А это в большинстве случаев не так уж и плохо, поскольку место наследуется. Посудите сами: вот умер вождь, патриарх, просто старший - так значит, вождем, патриархом и старшим станет кто-то другой, да и другие тоже подвинутся на социальной скамеечке повыше. От умершего остаются также «пожитки», «животишки», «задница» - все эти слова обозначают наследуемое имущество, более-менее ценное, которое можно поделить между живыми. Что в условиях дефицита ресурсов - событие приятное.

Отсюда и двусмысленность архаических похоронных обрядов, включающих в себя не только скорбь, но и веселье. Есть чему радоваться: человек достойно прожил, добра нажил, и вот теперь это добро, вместе с почетом и уважением, переходит другим, которые тоже хотят попользоваться.

С мертвого врага спрос другой. Он не занимает места среди своих - ведь он враг. Убить врага можно защищаясь, мстя или грабя. Все это вещи по-человечески понятные, но не столь почтенные, как наследование. Убивать, чтобы тебя не убили - кто бы спорил, надо, потенциальные толстовцы в древности жили плохо и недолго и потомства не оставляли; но ведь и особенной чести и прибытка от самозащиты нет. Далее: собственность, купленная железом, всегда уважалась больше, чем купленная золотом, - но все-таки не так, как доставшаяся от родителей. Месть сладка и иногда даже почетна - но все-таки ничего не дает в плане жизненных перспектив. Так что гибель врага - не то что смерть своего: горя от нее никакого, но и радости не то чтобы полные штаны. И хотя вернуться из похода с добычей и рабами на веревке не в пример лучше, чем хоронить любимого дедушку, но… Вот то-то и оно, что «но».

Презренные же людишки - это те, с кого и взять-то нечего. Они не умирают, не гибнут, а именно что подыхают. Процесс физиологический, как у животного, которое тоже подыхает. Просто «душа вон».

Тут пора бы сказать два слова о том, что, собственно, в этот момент происходит - не с точки зрения чистой биологии, а по мифу.

Итак, что такое «душа вон». Душа - это, попросту говоря, дыхание. Обитает она, - как указывает, например, Даль в одном из своих разысканий, - в ямочке на шее, под кадыком. Если помните «Москву - Петушки» - в то самое место Веничке вогнали шило. Вот оттуда-то она и уходит, когда «уже все». Отсюда происходит довольно многое. Например, неполиткорректное представление о том, что «у бабы души нету», или, по крайней мере, ее заметно меньше, чем у мужика - потому что у женщины нет кадыка, и где ж душе поместиться. Или смутно памятное нам выражение «закадычный друг» - в смысле «задушевный», «близкий». Впрочем, этимологический словарь Крылова дает другое, циническое объяснение: «Выражение „залить за кадык“ означает „выпить спиртного“, „напиться“; из этого-то выражения и образовалось прилагательное „закадычный“, которое в сочетании закадычный друг первоначально означало „друг по застолью, по выпивке“ и лишь впоследствии приобрело значение „задушевный“, „близкий“». Ерофеевский Веничка не увидел бы большой разницы - как не видел ее и автор поэмы, со свистящей дыхательной трубкой как раз в этом самом месте… Впрочем, это уже пошла лирика, а тема у нас суровая, поэтому особенно расслабляться не будем.

Подведем же итоги. Итак, смерть почтенна сама по себе, почитаем и покойник. Гибель врага вызывает иные чувства - гордость за себя и нечто вроде уважения к сильному противнику, ибо убить слабого мало чести. Ну и, понятное дело, ликование по поводу хорошей добычи. Умертвление же низкого - слабого, нищего, ничтожного, уже согнутого жизнью, то есть, считай, социально мертвого, - не вызывает никаких особенных чувств. «Так себе событие».

Это, так сказать, стандарт. Бывает также и смерть четвертого рода - когда умирает человек, чье место занять нельзя, так как он его создавал самим своим присутствием в этом мире. Пророк, учитель, гений - все они, может, нам что-то и оставляют (и даже очень многое), но они сами ценнее любого наследства или наследия - хотя оно иной раз будет подороже груд злата, даже в самом прямом материальном смысле. И тем не менее - в такой ситуации ближние чувствуют именно то самое, что называется «ощущением невосполнимой утраты». Для такой смерти специального слова не придумано - так как ситуация редкая: если честно, мало какой сверчок стоит больше и стоит выше, нежели занимаемый им шесток. Но - бывает ведь, хоть и нечасто.

Есть также и пятая смерть, противоположного свойства. Это смерть человека, который как раз и предназначался к тому, чтобы стать расходным материалом - например, солдатская. По солдату никто не скорбит, кроме мамы с папой, да таких же, как он, и это скорбь совершенно особого рода: понимание, что на его месте мог бы оказаться кто угодно, да завтра-послезавтра и окажется. Собственно, это не столько сожаление об утрате, сколько memento mori: «Ну что, ребята… хороший был парень… эх». И все выпивают, и каждый думает о том, о чем вслух говорить не стоит. Но вот про «невосполнимую утрату» на ум нейдет совсем - потому что через неделю пришлют пополнение, и все это тоже знают, и представляют даже, сколько именно пришлют, из расчета среднего расхода личного состава на единицу времени. Тут мне, конечно, скажут, что личность уникальна, что со смертью каждого человека от нас уходит целая вселенная, и колокол звонит по тебе. Плюс к тому же стандартный европейский погребальный политес, хотя и не предполагает бурных изъявлений скорби, зато содержит обязательные к произнесению формулы типа «невосполнимая утрата», «ушел от нас, и его некому заменить», и все прочее, свидетельствующее вроде бы о том же самом. Нетрудно, правда, заметить, что особенно много таких слов говорится как раз в тех случаях, когда покойника не просто можно заменить, а прямо-таки хочется заменить, и самые пламенные речи произносят как раз те, кто уже нацелился на освободившееся местечко. Да вспомните похороны какого-нибудь общественного, прости Господи, деятеля, или, скажем, работника искусства: арию «он был уникальным, неповторимым, другого такого человека не рождала земля и уж точно не родит» в таких случаях обычно исполняют именно кандидаты в наследники и преемники.

Впрочем, европейский политес требует и многого другого, неведомого наивной архаике. Например, публично радоваться гибели врага сейчас считается крайне неприличным - ну разве что в качестве эпатирующего жеста.

На этом стоит остановиться поподробнее. На самом деле трудно представить себе радость большую, чем сознание, что ненавидимый тобою человек загнулся, а ты жив, и уже тем самым его победил или хотя бы переиграл. Дальше, однако, возникает вопрос, многие ли твою радость готовы разделить. В древности, когда люди жили небольшими и хорошо сплоченными общинами, все было понятно: враг одного был врагом для всех. Сейчас не то: социальные сети уплотнились, все жители земли знакомы друг другом через несколько рукопожатий, и твой лютейший враг запросто может оказаться первой любовью супруги твоего хорошего приятеля, причем ты об этом можешь даже не подозревать, потому как жены не склонны открывать подобные тайны сердца мужьям. Но если в гостях у этого самого приятеля в присутствии очаровательной супруги выпьешь за то, что неприятный тебе тип перестал осквернять землю своим присутствием, ты сильно рискуешь отношениями, потому как та постарается ему объяснить, что ты идиот и подонок - и, скорее всего, преуспеет.

Это, впрочем, приличная причина, а есть и неприличная. Радоваться смерти врага - значит, навлекать на себя гнев и ярость его друзей, сторонников и подельников. В некоторых случаях это опасно не только для радующегося, но и для окружающих его людей. Если умирает жестокий бай или безумный тиран, лучше не петь песни на улицах, так как у бая и тирана наверняка найдутся подельники, которые поднимут певунов на копья… Ну или хотя бы стоит подождать с песнями - пока их не прикажет петь следующий тиран, вот тогда будет можно.

Так что не стоит слишком уж радоваться свежим гробам, даже если в гробу лежит мерзавец. Если, повторяю, речь не идет о сознательно наносимой пощечине общественному вкусу - тогда, конечно, дело другое. Хотя это риск: всегда найдутся те, кто не любит пощечин и постарается ответить тем же. И общественное мнение будет, скорее всего, на его стороне.

Но вернемся к теоретизированию. Нетрудно сообразить, что общее, суммарное, так сказать, отношение к смерти примерно зависит от того, с каким именно вариантом таковой люди встречаются чаще всего. По сумме, если угодно.

Ну чтобы было понятно. Низшие слои общества всегда отличаются тем, что называется «презрением к смерти». Нет, речь не идет о мужестве - наоборот, нищие жалки и трусливы. Но вот чужую смерть они презирают: типичное отношение к новопреставленному описывается словами «помер Максим - да и хрен с ним». На самом деле тут более применимо «подох», «ноги протянул» или «кони двинул». Напротив, люди зажиточные ведут себя совершенно иначе: смерть - это серьезное дело, точнее - начало серьезных дел: имущество покойного, долги, положение в обществе, обязательства, и все прочее, чем нужно заниматься, настраивает на соответствующий лад. Про рискующих жизнью я уже сказал - тут тоже все понятно… В общем, дальше, наверное, можно не продолжать: всяк по себе судит.