Виктор Геманов - Подвиг "тринадцатой". Слава и трагедия подводника А. И. Маринеско Страница 16

Дико выли воздуходувки. Ураганный ветер гулял по отсеку. Дизели жадно глотали воздух. И все-таки несло резким запахом горелого масла. Плыл сизый дым солярки, тонкими струйками уходя в заборные решетки…

Да, командир шел на явный риск. Вероятность счастливого исхода не составляла и сотой доли процента. Если лодку обнаружат, да еще она останется без хода, — это смерть.

Конечно, своей личной жизнью Александр Иванович мог распоряжаться как хотел. Мог распорядиться и жизнями подчиненных — Родина от своего имени давала ему такие права, поручая командовать боевым кораблем. Он представитель, полномочный и полновластный представитель Советского правительства здесь! Но это же огромная моральная, нравственная ответственность. Командир не хотел и не мог хотя бы не посоветоваться с экипажем, чтобы откровенно сказать людям о том, какой опасности подвергаются моряки, выходя в эту атаку.

— Борис Сергеевич, — позвал Маринеско исполняющего обязанности заместителя по политчасти Крылова, — пройди по отсекам, объясни людям все…

Между тем экипаж «тринадцатой» уже знал, что лодка выходит в атаку на огромный лайнер. Знали моряки и о сложности обстановки, и о рискованности маневра. Знали, что не исключена гибель. И сейчас, когда обо всем этом им сказал еще и прошедший по отсекам Борис Сергеевич Крылов, из всех отсеков поступил на мостик один доклад:

— Передайте командиру: готовы к любым испытаниям! Готовы на риск!

Готовы на риск! Это говорили люди, не по слухам, не по книгам и кинофильмам знавшие, что такое риск и чем он порой завершается. Это говорили люди, разбросанные по отсекам и боевым постам по одному, в лучшем случае по два-три человека. По сути дела, один на один со своими мыслями и надеждами. Это говорили люди, отлично знавшие, что вот-вот закончится война, вот-вот Победа. Если они вернутся живыми Из этого боевого похода, им уже не угрожает гибель до победного дня. Они останутся живы! А если пойдут в рискованную атаку, да если лодка будет обнаружена, — чем это закончится? Может быть, грохнет рядом с лодкой серия глубинных бомб или врежутся с грохотом и пламенем в борт и рубку лодки вражеские снаряды — и все…

И все-таки они сказали свое «согласны на риск»! Это единодушие теплом обдало командира, радостью охватило сердце. Значит, верят, значит, надеются на счастливую командирскую звезду! Как же не оправдать эту беззаветную веру?

… Чуть впереди и правее по курсу лодки во мраке ночи сквозь брызги и снежный вихрь то и дело проблескивал огонек. Лайнер по-прежнему шел, не меняя курса и скорости, не производя даже противолодочного зигзага. Видимо, фашисты и не предполагали, что рядом с ними идет их смерть. Именно смерть, потому что Маринеско твердо решил довести атаку до конца, во что бы то ни стало торпедировать лайнер.

И, думая об этом, он прекрасно понимал, что теперь судьба лодки, судьба экипажа, судьба атаки не только в его руках, не только в его мастерстве и настойчивости. Сейчас многое, если не все, зависит от подчиненных Якова Коваленко, от того, сохранит ли лодка ход, даст ли она нужную скорость.

— Механик, как дизели? — не выдержав, запросил командир.

— Держатся. Но опасаюсь, очень уж перегружены!

На помощь мотористам поспешили другие моряки экипажа. Каждый чувствовал, насколько ответственный настал момент. Вот и инженер-механик, беспокоясь за судьбу двигателей, покинул центральный пост, прибежал в дизельный отсек: может быть, потребуется его квалифицированный совет и молодому командиру группы движения Кравцову, и старшинам, и матросам. Да просто присутствие офицера ободрит и поддержит моряков: воодушевит их то, что он готов вместе с ними разделить и трудности и ответственность.

Теперь «тринадцатая», идущая более чем девятнадцатиузловой скоростью, стала похожа на торпедный катер. Из воды виднелась лишь рубка, вся в пенном шлейфе.

Поначалу, нагоняя лайнер, подлодка шла тем же курсом, что и он. Потом, круто повернув, пересекла его двоящуюся пенную дорожку, вышла на левый борт лайнера. Полчаса, час, второй продолжалась небывалая по драматизму погоня. Приближался главный момент.

— Старпом, рассчитайте число торпед в залпе!

Но едва прозвучала эта команда, с левого крыла мостика лайнера пулеметной очередью «зашелся» сигнальный прожектор. Его луч танцевал по рубке лодки, выписывая точки и тире.

— Что он пишет?

— А черт его знает! — отозвался сигнальщик Иван Антипов, обычно сдержанный и невозмутимый моряк. До прихода на «тринадцатую» он воевал на суше — под Либавой и Ригой. Хлебнул горького до слез — и штыковых атак, и отступления. Всякого навидался, закалился, возмужал в испытаниях. Научился схватывать главное на лету.

— Отстучите ему что-нибудь! Видимо, позывные запрашивает.

С такой же пулеметной скоростью старший матрос Антипов отстучал ратьером короткое и соленое словцо. И странное дело, запросы с лайнера прекратились! То ли ответ оказался близким к запрашиваемому, то ли приняли гитлеровцы лодку за шедший, как потом выяснилось, в конвое тральщик-торпедолов.

Психологически объяснить происшедшее можно. Разумеется, гитлеровцы понимали, что открыто отвечать на запрос позывных мог только свой. Противник, будучи обнаруженным и запрошенным, наверняка юркнул бы в сторону, во тьму, чтобы скрыться с глаз долой. По крайней мере, так было бы логично объяснить происходящее. Ну, а коли запрошенный ответил, да и идет открыто, значит — свой!

Но для моряков «С-13» главным сейчас было то, что фашисты поверили их уверенному, даже отчаянному, обману. Поверили и перестали проявлять любопытство. «Свой так свой! Больше некому, как „TF-19“. Он, видимо, решил, укрывшись от волн за высоким бортом „Густлофа“, дойти до Киля». Так, вероятно, думали там, на лайнере.

И сразу схлынуло напряжение у стоявших на мостике «тринадцатой». Удалось! Обманули!

Наконец подлодка миновала форштевень лайнера. Громадина судна, по-прежнему темная и беззвучная, стала потихоньку отставать. Приближался решительный момент.

— Стоп дизели! Принять главный балласт, кроме средней! Право на борт. Моторы — малый ход! — Выпалив единым духом эти команды, Маринеско впился глазами в резко очерченный силуэт, надвигающийся из мрака ночи.

— На румб — 10 градусов!

— Есть на румб 10 градусов! — залихватски выпалил рулевой Геннадий Зеленцов, тоже захваченный азартом погони.

Словно стальным лемехом «тринадцатая» взрезала ударившую в борт волну и покатилась навстречу лайнеру, ложась на боевой курс.

Невысокий и плотный старпом, ухватившись за ветроотбойник, приник к ночному прицелу.

— Как только визирная линейка придет на цель, подавайте команду! — не отрываясь от бинокля, бросил командир. — Внизу! Как носовые аппараты?

— Носовые на «товсь»! — откликнулся снизу мичман Василий Поспелов. Как всегда сдержанный и доброжелательный, бессменный парторг экипажа подхватил этот доклад из первого отсека. Нетерпение захватило его и весь экипаж.

Силуэт лайнера неудержимо рос, превращаясь в закрывающую полгоризонта громадину, однако все еще не приходил на нужный угол.

— Право пять градусов!

Лодка покатилась вправо, и тотчас темный силуэт стал быстро наползать на визирную линейку.

— Есть! — обрадованно воскликнул старпом.

— Аппараты, пли!

Маринеско машинально взглянул на часы. 23.08!

Лодку качнуло раз, второй, третий… «Тринадцатая» на секунду замерла, будто ткнулась в мягкую стену. Три стремительные полоски рванулись от форштевня «тринадцатой» к высокому борту лайнера, еще продолжавшего свой путь…

И все эти секунды с напряжением следили за белесыми дорожками торпед командир, старпом, приникший к ночному прицелу на левой откидной площадке перископной тумбы, штурман, застывший рядом с командиром, и сигнальщики на правой площадке перископной тумбы — А. Виноградов и А. Волков. Они ждали победного грохота торпед, ждали и надеялись…

Глава 7. О том, что происходило на «Густлофе» в момент торпедирования

Эта глава родилась после того, как довелось прочитать отрывки из книги «Гибель „Вильгельма Густлофа“» бывшего пассажирского помощника капитана лайнера Гейнца Шена. Строки ужаса и отчаяния, как мне показалось, точно и без прикрас показали то, как встретили беглецы настигнувшее их возмездие. Потребовалось только наполнить те несколько строк книги всеми оттенками чувств, которые, несомненно, были проявлены героями концлагерей и допросов, высококвалифицированными советниками грабежей и насилий, ветеранами уничтожения мирного беззащитного населения.

… Когда громадина лайнера, освободившаяся от цепной хватки швартовых концов, отвалила наконец от причала, стрелки часов показали ровно полдень 30 января. Хотя погрузка пассажиров-беглецов завершена была еще ранним утром, на палубах лайнера продолжалась суета. Дюжие молодцы из палубной команды, не особенно церемонясь, сталкивали узлы и чемоданы, горой наваленные в коридорах, заполнившие переходы и выгородки.