Владислав Петров - Фантастический альманах «Завтра». Выпуск четвертый Страница 16

— У-у-у! — последний раз крикнул какой-то ночной крылатый охотник и прошелестел прочь, задевая острыми перьями мягкие стены своего воздушного коридора.

Поеживаясь, Борис Арнольдович высунулся из кокона. Солнце все еще не поднялось над первобытным лесом, но было уже достаточно светло, чтобы угадывать отдельные детали окрестностей. Кругом, на всех деревьях, жили люди, плетеные коконы висели там и сям, местами густо-густо, чуть ли не друг на дружке, местами реже, с промежутками, оставленными в расчете на будущее. Из одних коконов еще слышался здоровый радостный храп, из других уже доносились более осознанные звуки. Кто-то уже скакал по ветвям, спускаясь поближе к земле для различных надобностей, кто-то, наоборот, поднимался наверх, чтобы глянуть осоловелыми глазами в лицо восходящему светилу, а кто-то просто, выбравшись на свежий воздух, сидел на ветке, закинув ногу на ногу, громко зевал и почесывался, ощущая полноту и бесконечность жизни.

И вот в одном из материнских гнезд заголосил младенец, его сразу поддержали еще несколько крепких маленьких глоток, и это уже был всеобщий сигнал подъема, пора было покидать нагретые подстилки и приниматься за дело. Добывать пищу для себя и тех, кто по разным причинам не способен прокормиться сам.

Вдруг Борис Арнольдович почуял блоху между лопаток. Откуда ее нельзя было достать ни рукой, ни зубами. И она словно бы понимала это. Откусывала понемногу, не таясь и не замирая. Как в ресторане. Борис Арнольдович потерся спиной о сучок. Не помогло.

— Нинель! — крикнул он нетерпеливо. — Нинель!

Гнездо жены находилось метра на три выше, в следующей развилке.

— Иду! Сейчас!

Нинель была все еще легка и грациозна, как молоденькая, и уже через минуту она качалась прямо перед Борисом Арнольдовичем, накрутив на истекающий каучуком сук свой мускулистый хвост. Выражение ее перевернутого лица было внимательно-вопросительным. Муж молча подставил спину, с красноречиво дергая плечами.

Нинель привычно сунула маленький чуткий нос в рыжую густую шерсть, шумно втягивая воздух и фыркая, обследовала обычные места скопления паразитов, несколько раз щелкнула зубами. И вновь заглянула в глаза Бориса Арнольдовича. Ну как, мол?

Кусать между лопаток перестало.

— Дихлофосу бы достать, — буркнул Борис Арнольдович, — или хотя бы мыла, разве их выловишь всех. Против них только химическое оружие эффективно. Сейчас бы побрызгал в гнезде да закрыл чем-нибудь вход, к вечеру бы, глядишь, передохли. И себя бы продезинфицировал, и тебя…

— Да где ж его достанешь, дихлофос-то? О чем вспомнил! Дихлофоса, наверное, даже у Генерального нет. Привыкай, пора уж. Подумаешь, блохи! Блохи не тигры. Посмотри-ка теперь у меня…

Так они взаимно поискались, что было традиционным утренним занятием типа зарядки, с соседних деревьев тоже доносилось усердное клацанье челюстей, как будто ружейных затворов. Поискались, да и помчались, прыгая с ветки на ветку, часа за полтора достигнув пастбища, где сразу принялись за дело.

Солнце поднималось все выше, выше, но они не смотрели по сторонам, знай насыщались, набивали утробу малокалорийной, но зато обильной растительной пищей. Сперва Борис Арнольдович поглощал попадавшиеся плоды методично, все подряд, не выбирая повкуснее, но, по мере насыщения, начинал баловаться, дурачиться, кидаясь незрелыми плодами. Нинель только качала головой да усмехалась. Ей было и досадно за мужа, и приятно, что он, находясь в солидном возрасте, все еще молод душой.

Наконец животы у обоих едоков надулись, взгляды затуманились. Борис Арнольдович и Нинель поднялись на самый верхний ярус фикусовых джунглей, где сладкий дух орхидей пьянил, кружил голову и навевал приятные думы, где было царство райских птиц и огромных диковинных бабочек. Люди поднялись и расположились среди сплетений лиан, словно в гамаках. Солнце стояло прямехонько в зените, но жары почти не чувствовалось, легкий северо-восточный бриз доносил прохладу океана.

Из широкой кожистой складки на животе Нинель достала книгу, заботливо оправленную в крепкий прозрачный пластик. Зашуршала страницами. Борис Арнольдович немножко повозился, устраиваясь поудобней, затих.

— Ну… — Ему уже не терпелось.

— Тьфу! — Нинель выплюнула зеленую жвачку и принялась за чтение. — «…Так ехали они больше недели по малонаселенной местности, пробираясь уединенными тропинками и кружными дорогами и обходя города. За все это время с ними не произошло ничего замечательного. Встречались им, правда, бродячие шайки цыган, но, видя во главе отряда своего единоплеменника, они их не трогали…»

Борис Арнольдович сомкнул веки и по другую сторону красной бездны явственно углядел те уединенные тропинки и кружные дороги, о которых было написано в книге. Ему захотелось незамедлительно спрыгнуть с дерева и двинуть пешком вслед за прочими путниками…

Примерно через полчаса Нинель утомилась, передала книгу Борису Арнольдовичу. Техникой чтения он владел лучше, видел сразу целый абзац, а потому читал, заботясь не столько о том, чтобы не перевирать слова, сколько о том, чтобы получилось, как говорится, с выражением. В результате ежедневных упражнений он изрядно в этом деле поднаторел, даже сам порой, прислушавшись, удивлялся.

Так супруги и читали по очереди часа два, пока у обоих не заболели глаза и щеки. После этого они обыкновенно делились впечатлениями о прочитанном, перекинулись и тут несколькими фразами, а потом Нинель вдруг и говорит:

— Знаешь, Боря, я уже почти забыла, как это бывает, но, кажется, у нас будет маленький.

Борис Арнольдович от этих слов чуть с дерева не упал. Хорошо, что заранее хвостом подстраховался.

— Ты шутишь!

— Разве так шутят? Я же сказала: «Кажется». Но если в самом деле, как ты на это смотришь?

— Даже не знаю… — Борис Арнольдович в замешательстве почесал затылок ногой. — Я, честно сказать, уже давным-давно ни о чем таком не помышляю. Я полагал, что у нас с тобой несовместимость. Сколько лет живем, а ничего. Я полагал, что мы с тобой как заяц с крольчихой, раз я не на Острове родился…

— И я так полагала. Но за долгие годы ты переменился. Этого надо было ожидать, Боря.

— Ммда. Черт возьми. Действительно. Так, говоришь, еще не уверена?

— Почти уверена.

— А когда будешь без «почти»?

— Ну-у, через неделю…

— Тогда у меня еще есть время захотеть стать отцом, хотя, сама понимаешь, перспектива ошеломляющая. Тем более мы же не знаем в точности, ЧТО у нас может родиться…

И они закончили этот, если можно так выразиться, предварительный разговор. Тем более что пришло время обеда и заготовки корма в общественный фонд. Здесь, на свежем ветерке, плоды, конечно, росли тоже, но уж очень тонкими были ветви, чтобы по ним скакать. Пришлось опуститься пониже, где ни цветов, ни ярких птиц, ни бабочек, ни освежающего ветерка. Работа есть работа, а разве насыщение — это что-то другое?

Борис Арнольдович и Нинель насытились, потом набили плодами пластиковые рюкзаки, захваченные с собой из дома, и двинули в обратный путь. К Городу приблизились, когда уже солнце висело над горизонтом низко.

— Стой, кто идет! — окликнул их некто с угрюмым лицом и голубой пластиковой повязкой чуть выше колена, которая означала, что ее обладатель имеет чин младшего председателя. Супруги остановились.

— Ко мне! — приказал младший председатель.

Он ни на минуту не мог оторваться от несения службы, которая в том и заключалась, чтобы никто не прошел в Город незамеченным, не уклонился от сдачи своей доли корма в общественный фонд.

Борис Арнольдович остался на месте, а Нинель, подхватив оба рюкзака, поскакала вверх, туда, где качался сплетенный все из тех же прутьев КПП. Она повесила рюкзаки на сучок, где уже болталось до десятка точно таких же, лишь несколько плодов остались в кожистой сумке на животе. Чтобы было чем поужинать.

— Пожалуйста, — сказал младший председатель, — проходите.

А сам даже не взглянул на принесенное, продолжал пристально всматриваться в заросли, из которых подходили другие люди. Однако это не означало, что он всегда так доверчив и его можно безнаказанно обманывать. Раз обманешь, два обманешь, а потом попадешься. И не рад будешь сам…

Разделавшись с лишним грузом и почуяв близость жилья, супруги понеслись по веткам наперегонки, словно дети. И вскоре уже сидели возле своих гнезд. Неподалеку примостились две дочери Нинели от первого брака, Калерия и Елизавета, они уже были вполне самостоятельными особями шестнадцати и семнадцати лет, но еще не успели обзавестись семьями и, живя сами по себе, продолжали навещать мать и отчима по вечерам.

Было видно, что Нинель рада детям гораздо больше, чем они ей, она то и дело перепрыгивала с ветки на ветку, все оглаживала своих любимиц, делая вид, будто ловит блох, а сама просто испытывала счастье от того, что к ним прикасалась. Она чувствовала, что совсем скоро девочки найдут себе мужей, и всякое родство прекратится. А девочкам, наоборот, не терпелось окунуться в новую жизнь.