Марина Ахмедова - Уроки украинского. От Майдана до Востока Страница 16

— А все были правы, — говорит Андрей, — и тот и другой. Время было такое…

— Сердце офицера какое? — спрашиваю я.

— Твердое, — отвечает офицер.

— У нас был Беслан, — говорю я, — у нас была масса других терактов. Террор — это черное зло. Объясните мне, как вы, бывший советский офицер, можете сейчас сидеть вот так, смотреть мне в глаза и оправдывать терроризм?

Офицер моргает, опуская на глаза светлые ресницы. Когда он их открывает, они из серых становятся синими.

— А что мне делать, скажите вы мне? Я вас не должен убивать, потому что вы — что?

— Люди.

— А мы?

— И вы.

— Ну так скажите своему Путину, пусть выстраивает с нами дружеские отношения. А иначе мы будем отравлять вам колодцы. Мы насыплем вам какую-нибудь гадость в водопровод. Мы будем истреблять вас в сортирах. Я буду делать это. Я буду хладнокровно вас убивать. Я буду посылать бойцов, я сам не пойду. Вы же нечестно себя ведете. Когда вы говорите, что отдали нам Крым, вы же умалчиваете, что взамен получили Белгородскую область.

— Я поняла, зачем вы меня позвали. Вы хотите через меня донести это послание до России. Так ведь? — спрашиваю я.

— Так, вы догадались. Да, я хочу, чтобы вы нас боялись.

— Но проблема в том, что вы не внушаете страха. Я знаю, что ничего этого вы делать не будете, — говорю я, вставая.

— Сядьте!.. Посидите еще. Давайте поговорим. Хм… Большинство офицеров помешаны на своей службе. В девяносто втором я вернулся на Украину. Я не хотел уезжать, я правда был хорошим офицером. Меня трижды посылали на получение досрочного звания, и трижды мне отказывали. Знаете почему? — он щелкает колпачком ручки. — Потому что я украинец.

— Это сильно отразилось на вашем сердце?

— Конечно же… А потом мне посоветовали: ты поставь две бутылки коньяка, а мы напишем, что ты русский, и через две недели у тебя уже будет звание. А знаете, сколько стоили две бутылки коньяка? Двадцать рублей. А знаете, какая у меня была зарплата? Пятьсот рублей.

— Вы согласились, чтобы написали: вы русский?

— Не-е‑ет… Меня спросили: «Чего ты хочешь?» Я ответил: «Я хочу домой. Туда, где мне будут присваивать звания». Я вернулся. Моя зарплата была двадцать семь долларов. Наступило лето, а у жены вообще не было летней одежды. Мы пошли на рынок, она выбрала себе шелковую блузку, и мне тоже она понравилась. Я отдал всю… всю свою зарплату. — Он снимает локти со стола и отодвигается от меня, прикрыв глаза. — Она шла сначала молча, потом как заревет. «Ты чего?» — «А как мы жить будем?»…Мне сейчас звонят мои… русские офицеры: «Ну, что вы там собираетесь делать?» — «Да мочить вас собираемся!» Смеются: «Ну, ты, брат, даешь!»

Мы с Андреем выходим из кабинета, чтобы успеть вернуться на базу «Барса». Оставляем офицера за столом — раскрасневшимся и, по всему видно, с растревоженным сердцем.

Наконец дождь трансформировался в колючий снег. Вокруг большого серо-голубого макета самолета, отгороженного от асфальта высокими березами, бегают бойцы сотни.

— Руки вверх! Вниз! Выше! Выше!!! — командует инструктор. Они бегут, надвинув на лица капюшоны, высоко поднимая ноги.

Андрей направляется к палаткам, в которых расквартированы сотни. Они стоят на месиве грязи.

— Так и надо, все правильно, хоть и холодно, — говорит Андрей. — Нам же надо за две недели научиться воевать.

Возле палатки, на которую накинута защитного цвета сетка, мокнет дежурный из «Самообороны». Рядом с ним останавливается молодой офицер.

— Товарищ боец, встаньте в строй! — зычно приказывает он.

— Що? — отвечает боец. — Менi сотник ще не наказав. Я без сотника не пiйду.

Офицер идет в соседнюю палатку. Возвращается с сотником.

— Скажите своему бойцу, пусть встанет в строй!

— Епт! — обращается к бойцу сотник. — Да я тебе!

Боец сходит с места.

— Твоего сотника тоже позвать? — обращается офицер к бойцу, охраняющему соседнюю палатку.

— Не, я сам пиiду, — отвечает тот.

(Кульчицкий погиб в мае.)

На смерть генерала Кульчицкого

Почему автор «РР» не рада успеху своей публикации

На прошлой неделе ополченцы Донбасса сбили вертолет вооруженных сил. Среди 12 погибших оказался генерал-майор МВД Украины Сергей Кульчицкий. За два месяца до этого события «РР» опубликовал репортаж «Трезубцы небесной тысячи». Один из его героев — анонимный высокопоставленный офицер — угрожает России терактами и обещает нас хладнокровно убивать. Когда стало известно, что этот офицер и есть Кульчицкий, в Рунете поднялась настоящая буря, а цитаты из текста разобрали на пули для войны. Автор репортажа Марина Ахмедова попросила эту полосу для того, чтобы объяснить, почему ей это совсем не нравится.

— Кульчицкий только что погиб, — проговорил в телефонную трубку боец самообороны Майдана, который позже вместе со своей сотней вошел в состав Национальной гвардии и в настоящее время находится в Славянске. — Тот генерал, которого вы знали. Сепаратисты сбили вертолет, в котором летел он и еще четырнадцать человек. Они сгорели заживо. Пожалуйста, напишите об этом. О том, что… ой…

— Стреляют? — спросила я.

— Да, по нам стреляют. Ой… Напишите о том, что он был все равно что русским. Все его друзья — в России. Он всегда говорил по-русски. Он очень любил Россию. Он никогда никого не предавал.

В это время я находилась в Иордании и ждала машину, которая должна была отвезти меня в пустыню к бедуинам. Я сделала запись в Facebook, прикрепив к ней ссылку на свое интервью с генералом, которое вышло в марте и в котором я скрыла имя главного героя. «Сегодня погиб генерал Кульчицкий. Был советским офицером. Говорил по-русски», — написала я.

С самого начала я знала, как зовут генерала, дававшего мне интервью. Оно могло и не быть анонимным, если бы я сама не спросила в конце: «Вы точно хотите, чтобы я опубликовала ваши слова под вашим именем?».

— Н‑нет… — неуверенно ответил он. — Давайте вы лучше скроете мое имя. Напишите, что я — офицер. А то я вам наболтал, а потом — что? На пенсию?

Кульчицкий сам захотел дать мне это интервью. Мне позвонили и попросили приехать в поликлинику, где бойцы самообороны, два дня назад вошедшие в Нацгвардию, проходили медосмотр. В поликлинике я встретила людей, изможденных месяцами стояния на Майдане. Среди них были двое бойцов, сильно друг на друга похожих.

— Вы отец и сын? — спросила я.

— Да, — ответил старший, а младший гордо и напоказ натянул на лицо леопардовую балаклаву. Пояс его камуфляжной куртки был перетянут белым ремнем. — Ему восемнадцать лет, — кивнул на сына отец.

К сыну все обращались, окликая его — «Варвар…». Тот довольно улыбался под балаклавой.

Среди проходивших медосмотр так и было — одна половина могла стать другой сыновьями. Там были либо взрослые мужчины, либо совсем молодые ребята. На базе «Барс», сразу войдя в столовую, они оказались среди обедавших срочников. «Самооборона» поспешила в конец столовой, где расселась по шестеро за столы, рассчитанные на четверых, лишь бы не смешиваться со срочниками. А срочники, поскорее проглотив оставшееся в тарелках, поспешили покинуть столовую. Еще две недели назад они стояли друг против друга на Майдане, занимая разные стороны баррикад. На той же стороне — против Майдана — был и генерал Кульчицкий.

Наш разговор он начал с угроз — в адрес России. А я хотела поговорить с ним о бойцах самообороны, которые, как мне казалось, находились не в той физической форме, чтобы принимать участие в боевых действиях. То есть мы хотели поговорить о разном. Тогда мне казалось, и кажется до сих пор, что новая киевская власть хотела избавиться от боевого крыла Майдана, хотела, чтобы то переехало из Киева на восток и там бы и осталось, войдя в состав «небесных тысяч». Тогда к власти не было бы никаких претензий, и она законно и безболезненно для себя освободила бы главную площадь страны. А генерал говорил о том, что, да, бойцы профессионально не готовы, но их патриотический дух восполнит все остальные недостатки, и их не надо готовить к тому, чтобы совершить подвиг. Они уже готовы его совершить. А недостатки он видел сам, но, в конце концов, не он посылал их на эту войну. Его задача — сделать все, что он может в сложившихся обстоятельствах.

— Я не хочу быть начальником похоронной команды, — говорил генерал. — Я не хочу рисовать на их крестах трезубцы. И я считаю, что не имею права забирать у людей жизнь. Я просто воспринимаю все так, как оно есть. Я — военный человек, и если надо будет воевать, я буду воевать. А если я буду не нужен, я уйду на пенсию.

В разговоре он постоянно возвращался к угрозам в адрес России — говорил, что украинские бойцы будут взрывать наши вокзалы, что они насыплют нам отраву в водопровод и в колодцы, что они будут нас убивать. Он так часто повторял эти слова, что мне казалось — до нашей встречи он готовился их сказать.