Светлана Бондаренко - Неизвестные Стругацкие. От «Града обреченного» до «"Бессильных мира сего» Черновики, рукописи, варианты Страница 16

— Гораздо интереснее было бы узнать, что такое культурная революция и какие задачи она была призвана решать? — решительно протарахтел он, тряся всеми своими усами, очками и антеннами. — Каковы были причины военной иностранной интервенции в годы гражданской войны и почему 1919 год был решающим годом в гражданской войне?

— Позвольте, позвольте! — хрипя и задыхаясь, вмешался Самый Первый Блин. — Я ведь так еще и не услышал формулировки закона тяготения! Мне так и не сказали, почему при смачивании лица одеколоном мы ощущаем охлаждение? Я, например, ничего такого не ощущаю, а они ощущают! И что такое одеколон, мне тоже не объяснили!..

— Конечно-конечно! — проворковала Двугорбая Старуха. — Но наш добрый мальчик прежде всего расскажет своей доброй тетеньке, каковы были темпы роста городского населения в шестидесятых годах в Японии и в США. Где они были выше и чем это можно объяснить?..

Тут все почтенное собрание словно взорвалось. Двадцать глоток разверзлись, проклятия, вопросы и призывы к тишине сотрясли спертый воздух с такой силой, что загудела железная ферма, за которой прятался Андрей Т. Пока длилось это стихийное бедствие, пока все вокруг грохотало, выло и сотрясалось, Андрей с присущей ему молниеносностью оценивал ситуацию.

Все было ясно. „Сударь“ и „наш добрый мальчик“ — это был, без сомнения, Генка-Абрикос. Именно он стоял там внизу, прижавшись лопатками к стене, именно его осаждали вопросами, именно его подвергали угрозам и уговорам.

Почтенная компания чудовищ, прижавшая Генку к стене, была, разумеется, бандой космических негодяев, а все эти железные сооружения вокруг, все эти дырчатые клепаные формы, решетчатые галереи и прочие комингсы и переборки были внутренностью гигантского космического корабля пришельцев из другой Галактики. Нетрудно было догадаться, что прибыли они на Землю отнюдь не с дружескими намерениями, ибо как можно иначе было объяснить тот факт, что они отказались от честного и открытого контакта (например, с Академией Наук), а вместо этого подло захватили в плен простого школьника и выпытывают у него сведения, представляющие для них несомненно стратегический интерес.

Было приятно думать, что эта банда изначально совершила крупную ошибку, остановивши свой выбор именно на Генке.

После мыслей Андрея Т. о слабых знаниях и упертости Генки допрос продолжался:

Между тем, внизу установился относительный порядок. Вокруг Самого Первого Блина хлопотали, делая ему искусственное дыхание — он, видимо, слегка зашелся криком и был на грани апоплексического удара, то есть инсульта. Удивительный Мужчина обмахивался шляпой, утомившись требовать тишины и дисциплины. Ученый Таракан ползал под столами, собирая свои разбросанные во время свалки листки, и только неутомимая Двугорбая Старуха продолжала гнуть свое. Вопросы, перемежаемые омерзительным сюсюканьем насчет „милого доброго мальчика“, сыпались из нее, как из учебника экономической географии зарубежных стран.

— Какие страны играют ведущую роль в мировом производстве хлопчатобумажных тканей?

— Каков удельный вес США в производстве электроэнергии развитых капиталистических стран… и так далее?

— Какие порты Великобритании являются крупнейшими… и тому подобное?

— Какое минеральное сырье из стран Южной Азии вывозится на мировой рынок… и прочее, и прочее, и прочее…

Прижатый к стене Генка несгибаемо молчал. Он даже, кажется, и не шевелился вовсе. Возможно, притворялся мертвым — сверху этого было не понять.

Тут Ученый Таракан собрал наконец все свои драгоценные листки до единого и энергично перехватил инициативу:

— Почему летом и осенью 1918 года судьба революции решалась на Восточном фронте? — затарахтел он, судорожно пытаясь выставить все свои бесчисленные очки вдоль соответствующих оптических осей. — Какие меры были приняты для укрепления Восточного фронта? Как был подготовлен и осуществлен разгром Колчака?..

Видимо, он был помешан на истории гражданской войны. Генка, между прочим, — тоже. Все фильмы про гражданскую он смотрел по пять раз и обожал их пересказывать. Однако сейчас он молчал. Он был прижат к стене и, следовательно, не уступал.

Далее идет уже знакомый по окончательному варианту монолог Удивительного Мужчины по поводу их возможностей получать сведения, но вместо радостной реакции на эти слова перечисленных выше персонажей снова появляется Ящер:

Тут Людоед-Ящер, имея, видимо, целью подстегнуть убогое Генкино воображение, цапнул с блюда самую большую кость и принялся ее грызть с хрустом, треском, чмоканьем и чавканьем, так что всем присутствующим стало нехорошо.

— Ящер, друг мой… — ослабевшим голосом попросил Удивительный Мужчина, и Людоед-Ящер швырнул кость обратно в блюдо со словами:

— Ну ладно, ладно, не буду…

— Благодарю вас, — сказал ему Удивительный Мужчина, с трудом перевел дух и вновь принялся за Генку…

Далее Удивительный Мужчина продолжает уговаривать Генку, утверждая, что Андрей Т. о нем забыл. Во время этого Ящер не унимается, поэтому вновь идет обращение к нему: „Ящер, умоляю вас!“ („Ну ладно, ладно…“). А затем в окончательном варианте идет, собственно, уже развязка (недосказанная, обрывающаяся) и краткое окончание, во время которого Андрей Т. дарил пришедшему Генке-Абрикосу свою коллекцию марок. В черновике же и развязка описана полнее, и финал весьма отличается от известного:

— Хватит врать! — взревел он, появляясь из-за железной фермы. Все замерло. Воспользовавшись понятным замешательством в рядах противника, Андрей одной рукой схватил и швырнул вниз бухту просмоленного троса, валявшуюся тут же неподалеку, а другой поднял с натугой и направил на Удивительного мужчину какую-то железную трубу, стоявшую до сих пор мирно у стальной переборки.

— Не двигаться! — громовым голосом потребовал он, переводя черное жерло трубы с одного бандита на другого. — Не шевелиться! Разнесу в клочки!.. Генка, лезь сюда, быстро!

Все окаменели, словно в немой сцене из „Ревизора“, замерли в неподвижности даже синие колечки дыма над трубой Удивительного, и только Египетская мумия, очевидно, от безмерного удивления, приподнялась на своем ложе и уставилась на Андрея своими зелеными циферблатами.

Между тем Генка, не теряя ни секунды драгоценного времени, вцепился в трос и полез по нему с ловкостью обезьяны и с ее же скоростью. Мгновение — и вот он уже рядом, вот он уже быстро вытягивает за собою трос, а банда все еще не пришла в себя, еще есть в запасе какое-то время для стремительного (в полном порядке) отступления, но тут в дальнем конце зала появился все тот же вездесущий Конь Кобылыч в виде черного карлика.

Размахивая своим страшным длинноствольным лазером-истребителем, он бежал, лавируя среди бесчисленных стульев, кресел и прочей мебели и уже издали пронзительно вопил:

— А вот я тебя сейчас, сорванца!..

— Разнесу в клочки! — ответил ему Андрей, но прежней убедительности уже не было в его голосе — он и сам это почувствовал. Ситуация стремительно ухудшалась. Банда зашевелилась. Людоед-Ящер ухватил зелеными лапищами блюдо костей и ловко скользнул с ним под стол. Удивительный Мужчина грозно поднял костыли, а Ученый Таракан, сорвав с себя очки, прыгнул прямо на стену и без всякого труда побежал по ней вверх, намереваясь обойти с фланга.

— Правого! — завопила Двугорбая Старуха.

— Левого! — заревел Самый Первый Блин.

— Обеих! — безграмотно, но пронзительно завопил Юноша Попс, ловя Андрея на мушку своего огнедышащего „ронсона“.

— А вот я вас сейчас!.. — пронзительно верещал карлик Конь, и ослепительно белая спираль молнии страшно блеснула в черном раструбе его истребителя.

Тогда Андрей изо всех сил поднатужился, обеими руками поднял над головой свою железную, теперь уже бесполезную трубу, и швырнул ее в гущу врагов.

— Бежим! — крикнул он Генке.

И они бросились бежать, вперед и вверх, по железным грохочущим ступенькам в облака спасительного тумана, сквозь который уже проглядывало жаркое, яркое, доброе солнце Земли.

Мама и папа вернулись, когда не было еще и девяти. Вообще-то они намеревались первоначально провести в Грибановской Караулке весь день, но мама, томимая видениями любимого Андрюшеньки, распростертого на ложе фолликулярной ангины, совершенно запилила папу, и они еще затемно двинулись в город на попутных машинах.

Теперь мама уютно позвякивала и постукивала на кухне какими-то кулинарными приспособлениями, по всему дому пахло печеными яблоками и вареньем из мандариновых корок, а запиленный папа посидел некоторое время у ложа ангины, говоря о пустяках, а потом отправился в свою комнату, откуда очень скоро донеслись его проклятья в адрес оболтусов и разгильдяев, которые берут его вещи и никогда не кладут их на место.