Сергей Кара-Мурза - Евреи, диссиденты и еврокоммунизм Страница 16

Пусть не обижается А.Ваксберг, но вот как он представил дело: вокруг поэта возникло подобие еврейской корпорации. Пользуясь безумной влюбленностью Маяковского в Лилю Брик, эта корпорация буквально пожирала поэта, другого слова не подберешь. В книге есть страшная фотография: в августе 1930 г., узнав о том, что Совнарком постановил передать Лиле Брик половину наследства покончившего с собой Маяковского (авторские права), эта корпорация на радости перепилась и запечатлела свои счастливые лица. А.Ваксберг пишет: «Постановление правительства о введении Лили в права наследства отмечали в том же Пушкине, на даче, где каждое дерево и каждый куст еще помнили зычный голос Владимира Маяковского. Арагоны уехали, все остались в своей компании и могли предаться ничем не стесненному веселью».

А.Ваксберг изобразил Л.Брик патологической в сексуальном отношении женщиной. Зачем? Ведь факты жизни можно подать по-разному. Такие описания «специалист-гуманитарий» не может, как бы ни притворялся, дать без этической оценки. Он ее и дает – почти прямо заявляя своей книгой, что все привычные устои культуры в области морали отменяются. Эпизоды, от которых простого человека трясет, сопровождаются у А.Ваксберга репликами, выражающими восхищение: «В ее огромных темных глазах неувядающей красоты – печаль и усталость». Между содержанием эпизодов и фразеологией какое-то дикое несоответствие.

Допустим, А.Ваксберг и впрямь боготворит эту женщину и пишет как бы для себя, отвергая «ханжескую мораль». Но ведь такие же этические оценки он дает и другим персонажам. Вот очередной адюльтер Лили, начиная с которого Маяковский покатился к самоубийству. Объект – А.М.Краснощеков (он же Абрам Моисеевич Тобинсон, он же Фроим-Юдка Мовшев Краснощек). Член комиссии по изъятию церковных ценностей (дело было как раз в 1922 г.). Вот в каких терминах его описывает автор: «Молод, красив, обаятелен, хорошо образован. Его одухотворенное, волевое лицо свидетельствовало о работе мысли и об уверенности в своей силе».

Став председателем Промбанка, Краснощеков проворовался самым гнусным образом, задарил Лилю шубами и сел в тюрьму. Но с каким сочувствием пишет о его судьбе А.Ваксберг! Лиля носила ему передачи, «в промежутках между своими заграничными поездками пыталась использовать все свои связи, чтобы помочь Краснощекову». Наконец удалось: «По чьему-то – несомненно, очень высокому – распоряжению Краснощекова просто отпустили на волю, сославшись на состояние здоровья». Роман счастливо продолжился.

Эта книга, одна из многих подобных, как раз и говорит русскому читателю: в России есть крепко спаянная, вросшая во власть теневая прослойка, для которой никакие обычные этические нормы не писаны. Костяк ее составляют еврейские «специалисты-гуманитарии».

Борцы с антисемитизмом представляют нелепой саму мысль о «засилье евреев». Какая, мол, чушь. Но ведь более яркого подтверждения этой мысли, чем книга А.Ваксберга, не сыщешь. Вот Лиля Брик. Кто она? Какую должность занимает в тайной иерархии? Каков механизм ее выдвижения? Она не знает границ, свободно курсирует по Европе, иностранный паспорт получает за два дня. Вытаскивает из тюрьмы вора Краснощекова, который посажен после громкого, на всю страну, процесса. Звонит по прямому телефону председателю КГБ А.Шелепину по делам своих приятелей. Лично от министра внешней торговли, да еще по согласованию с Сусловым, получает разрешение закупать для себя продукты за границей (и об этом ей лично сообщает председатель Госбанка). Если надо освободить осужденного за изнасилование гомосексуалиста Параджанова (гения и все такое прочее – об этом мы не спорим), то по просьбе Лили Брик в Москву едет Луи Арагон, который выпрашивает милость у Брежнева в разговоре один на один. И все это – в условиях жестокого «государственного антисемитизма», якобы в постоянном страхе Лили за свою безопасность. Вот это и называется теневая власть.

В советское время эта власть была введена в какие-то рамки (хотя, судя по всему, все время шла невидимая борьба за расширение этих рамок). Но сегодня она взяла за горло каждого. Почему скромный, никому не известный искусствовед Гусинский вдруг становится одним из сильнейших мира сего? Почему из сотни завлабов академического НИИ один невзрачный Березовский оказывается «владельцем заводов, газет, пароходов»? Ведь какие-то неведомые отделы кадров их выбрали, какие-то верховные советы их утвердили.

Добро ли несет людям эта теневая власть? Каковы ее культурные установки, ее идеалы? Вот Иосиф Бродский, перед смертью ритуально оплевав в «Известиях» поверженную Россию, так объясняет суть еврейства. Он, мол, стопроцентный еврей не только по родству, но и по духу: «В моих взглядах присутствует истинный абсолютизм. А если говорить о религии, то, формируя для себя понятие верховного существа, я бы сказал, что Бог есть насилие. Ведь именно таков Бог Ветхого завета». Вот тебе и ценности демократии.

Сегодня участие в нынешнем «реформировании» России евреев, вооруженных таким понятием о еврействе, на знамени которого написано «насилие», опять велико – пусть не в виде сотрудника ГПУ, а в виде банкира, эксперта и идеолога. Вспомните: перед выборами президента в 1996 г. банкиры, почему-то числом 13, выступили с призывом к компромиссу, который должен предотвратить якобы неизбежную гражданскую войну. Банкиры – почти все евреи – милостиво обещали: «Оплевывание исторического пути России и ее святынь должны быть прекращены».

Спасибо вам, заступники России. А скажите-ка сначала, зачем же вы оплевывали святыни России? Это ведь не шутка. Да и с какого числа ваше телевидение прекратит это оплевывание? И кто будет составлять список «помилованных» святынь?

Можно сказать, что тезис насчет «оплевывания святынь» – всего лишь предвыборная патетика 1996 г. Брякнули, мол, сгоряча. Но вот конец 1998 г. – один из банкиров, А.Смоленский, в лирическом раздумье признает: «Все последние годы мы воспринимали свою страну, с одной стороны, через отрицание ее ценностей, а с другой, так сказать, через желудок».

Сейчас уж всем видно, что разбогатевшая и политически влиятельная часть еврейства взяла на себя роль тарана, сокрушающего «старый режим» и оставляющего нас и без святынь (ценностей), и без минимальных средств к жизни. Скажите, разве не естественно человеку испытывать страх (фобию) перед ними? Если бы такого страха не было, вот это было бы необъяснимым явлением.

Если евреи не желают превращения предпосылок антисемитизма в активную политическую установку, они не должны уклоняться от диалога и поощрять издание массы неискренних книг и статей.

От «комиссаров в пыльных шлемах» к антисоветизму

Одним из сложных, труднообъяснимых явлений второй половины XX века можно считать антисоветизм интеллектуальных лидеров еврейства. В 70-80-х гг. он распространился на значительную часть евреев СССР, и очень многие из них поддержали перестройку именно как демонтаж советского строя.

Значительность этого поворота видна уже из того, что он был разрывом с принципиальными установками целого поколения корифеев мировой культуры первой половины века, включая духовных авторитетов еврейства (например, Альберта Эйнштейна и Лиона Фейхтвангера). И произошел этот поворот вовсе не под влиянием озарения, раскрытия какой-то тайны или нового злодейства советского государства. Нет, обо всех действительных злодействах (например, репрессиях) все эти авторитеты имели полную и доскональную информацию. Тем не менее на этапе развертывания холодной войны Эйнштейн продуманно и определенно отказался занять антисоветскую позицию. Не было для этого поворота и формальных оснований, на которые часто указывают (закрытость советского общества, нехватка демократии): очевидно, что после войны СССР быстро становился все более открытым и терпимым обществом. Достаточно сравнить последовательность лидеров-символов: Сталин – Хрущев -Брежнев – Горбачев.

Выше говорилось, что, как правило, рассуждения о якобы изначально присущем российскому государству антисемитизме жестко сцеплены с крайним антисоветизмом и антикоммунизмом. Обычно мостиком к антисоветизму служит тезис о советском государственном антисемитизме и о тесном родстве немецкого фашизма с русским коммунизмом. На деле за этим стоит радикальное отрицание всех главных структур и символов советского строя. Так, обвинения в антисемитизме обычно проникнуты крайним антиэтатизмом – антигосударственным чувством.

Вот, Л.Воронцова и С.Филатов в книге «Русская идея и евреи» говорят об опасности национализма в России. Как ни парадоксально, столь же опасным они считают и укрепление государства, хотя именно его резкое ослабление в годы перестройки во многом и предопределило рост «национализма» как стремления сплотиться в смутное время на этнической почве. Они пишут: «Другая „националистическая“ опасность – это опасность этатизма, идеи сильного национального (хотя бы полиэтнического) государства, „державности“. „Держава“, мощное российское государство как высшая ценность, сейчас выглядит как большая опасность. В самой идее сильного государства нет ничего плохого (демократы-американцы гордятся своей могущественной „державой“). Но только в том случае, если эта державность подчинена некоторым высшим ценностям (в случае США – правам человека, законности, свободе, человеческой солидарности). Российская держава как конечная цель – старая российская ересь, которая не раз приносила нам много бед.