Татьяна Москвина - Вред любви очевиден (сборник) Страница 16

– Главное – не было б там наркоты, вот что, – говорит Ксана. – Худой, несчастный… Это всё. Это даже не думай.

Девочки идут по городу.

– Варя, я не понимаю, чего ты тормозишь? Подойди, улыбнись, спроси что-нибудь. Или лучше – попроси помочь. Пригласи на чашечку кофе. Он тебя спросит, например, а кто ваш любимый писатель? А ты ответишь: конечно, Достоевский!

– Тоже много ума не надо ответить – «конечно, Достоевский». Как я его боюсь, ты бы знала! Классический невроз. Сама создала сверхценную идею из недостатка информации и сама же теперь дрожу. Я веду дневник наблюдений над своей женской природой. Уже есть сто тысяч знаков с копейками. Может быть сенсацией, если опубликовать.

Девочки подходят к компьютерному центру, где сидит побивший Максима Фёдор.

– Господи, помоги, – шепчет Варя.

Женщина расплатилась в парикмахерской, собралась уходить.

– А вы как работаете? – спрашивает она администраторшу.

– С девяти до девяти, – отвечает та. Пожалуйста, приходите. Лучше записаться, вот телефончик наш. У нас и косметолог есть. Солярий по реальным ценам. Приходите на целый день. Когда женщина занимается собой, у неё всегда улучшается настроение.

– Я всю жизнь только и делаю, что занимаюсь собой, – невесело улыбается Клара. – Не помогло мне это, девочки. Спасибо.

Клара уходит.

– Красивая была в молодости женщина, правда? – спрашивает администраторша Фариду. – На эту похожа… ну, в старой «Клеопатре», помнишь?

– Элизабет Тейлор.

– Ну вот. Ох ты, неизвестно, что с нами будет через двадцать лет… И сейчас-то мужика хорошего не найти…

– Непонятно, что она к нам пришла. Такие, с такими кольцами, в другие места ходят. У неё что-то случилось, – говорит Фарида. – Я же по рукам чувствую. Руки взяла – меня как прямо ударило. Надо было её задержать, поспрашивать. Вот куда она такая пошла?

– Да ладно. Богатая, не пропадёт. Ты про неё не волнуйся, ты про себя волнуйся.

Фарида задумчиво качает головой.

Юра уже заскучал возле пустых ящиков, когда появилась Эльвира.

– Э, беленький, не спи – замёрзнешь. Ну, чего хочешь?

– А где? – спрашивает Юра. У Эльвиры в руках ничего нет.

– Где-где! У меня секретик в юбке есть.

Показывает большие карманы – пришиты изнутри к поясу пёстрой двойной юбки.

Выгружает Юре на колени дары природы.

– Сама придумала, пришила. Мамка ничего шить не умеет. А мне так нравится! Я когда журналы смотрю модельные, думаю – ну и что, я бы лучше сделала. Просила чертей: купите машинку. Семь тысяч всего.

– Всего! – смеётся Юра. – У нас с мамой на месяц четыре тысячи на двоих.

– Плохо. А огород есть?

– Нет. У бабки есть, но она нам редко что даёт. Огурцы с плесенью, варенье, знаешь, старое, с позапрошлого года. Жадная, не любит нас.

– А вы, русские, все не любите друг друга. Связки у вас нет.

– А цыгане любят?

– Я не цыганка, – сказала Эльвира, кусая гранат. – Честно.

– Чеченка? – с некоторым страхом спросил мальчик.

– А что, в ментовку побежишь, да? Террористку нашёл? Да сиди на попе ровно – не чеченка я.

– А кто?

– Ты не знаешь. У нас маленький народ, его никто не знает.

– А где вы живёте?

– Везде! – смеётся Эльвира.

Лера и Космонавтов в летнем кафе. Лера с отвращением смотрит на лежащий перед ней пирожок – сосиску в тесте, – преодолевая тошноту. – Нет, не могу… Ничего не могу… – говорит Лера.

– Напрасно, – отвечает Космонавтов. – Сосиска в тесте – это так эротично! Мня… – он с аппетитом пожирает изделие.

– Меня один странный мальчик любил, – рассказывает Лера. – Интересный, но с такими тараканами! Он сейчас в партии, у этих – социалистов-революционеров.

– Это которые тухлыми яйцами в политиков бросаются?

Лера махнула рукой.

– Они вообще без тормозов. В прошлом году пятерых мальчиков арестовали, вы слышали? Там Федин друг был. У них два плаката есть, на любой случай – «Долой!» и «Позор!». Говорят, больше и не надо – все всегда знают, кого долой и кому позор. Федя у них там как голова. Он молчун, слова не выпросишь, они его там уважают. Он мне письма писал, от руки, представляете?

– С трудом. Письма сохранились?

– Конечно.

– Сдать в музей первобытной культуры, срочно.

– Не сдам. Мне больше никто таких не напишет. Никогда.

– Но вы его не любили…

– Нет. Мне его было жалко.

– Вы полюбили мерзавца…

– Максим не мерзавец. Максим… танк. И я легла под этот танк. Но я его взорву! Не будет он надо мной торжествовать. У меня такой характер: я не выношу унижения.

– Унижение – это великая сила, – говорит Космонавтов. – Не презирайте унижение! Справедливость хороша только тогда, когда она попрана… Красота сияет из-под грязи…Истина должна быть скрыта…

Космонавтов поплыл, размяк. У него подвижное, изменчивое, странное лицо.

Варя и Ксана заходят в компьютерный центр, Варя замирает, глядя на Федю. Ксана толкает её в бок, переспрашивает и начинает дёргаться от сдерживаемого смеха. Вытаскивает Варю на улицу.

– Это вот твой Раскольников? Красота демонического типа? Варька, я сейчас описаюсь, точно. Этот леший к моему брату ходит второй год. Они в партию записались – социалисты-революционеры. Придурки оба. Чуть что – протесты пишут. Федя его зовут, ещё у них такая девица есть страшненькая. Они у нас толкутся, мама ругается.

– Ну и что? – говорит Варя. – Ксана, ты прекрасно разбираешься в практической жизни, но даже на минимальный уровень абстракции тебе не подняться. Я так и думала, что его сознание тяготеет к экстремальным модусам бытия. Революционный тип личности, склонность к избранному товариществу – всё это свидетельствует о необычном личностном потенциале.

– Пошли, познакомлю тебя с этим потенциалом. Он у нас одного чаю выпил цистерну.

Ксана сажает замершую Варю за столик и подходит к Феде.

– Федя, привет! Ты что тут делаешь?

Ксана хотела подглядеть, что там у него на экране, но Федя тут же ловко закрыл окно.

– Привет, Оксана.

– Как дела революционные?

– Всё идёт по плану.

– А мы тут зашли с подругой кое-что посмотреть, я тебя увидела и говорю – о, это друг моего брата из партии эсеров. Она вообще поплыла! Говорит – вот это да, это же герои, наши дети будут их биографии в школе учить, я ими горжусь, я целиком и полностью одобряю их действия! Варя Панкратова, наша звезда, в газетах печатается, в телевизоре была сто раз. Пошли, покажись, кофе выпьем. Это твоей партии пиар будет.

Федя нехотя, но поднимается. Ксана подводит его к Варе.

Ксана (Торжествующе):

– Вот Федя. Это Варя. (Шёпотом, Варе) Дай на кофе, я пустая.

Варя суёт Ксане деньги. Она пытается что-то сказать и не может. Наконец решается.

– Скажите пожалуйста, а сколько членов в вашей партии?

– В местном отделении человек тридцать-сорок.

– Ваша ближайшая акция?

– Приходите в пятницу на Литейный, к Китайскому скверу. В три часа. Будет акция поддержки политзаключённых.

Ксана приносит три чашки кофе.

– Скажите, Фёдор, но ведь в нашем обществе нет революционных настроений, я это говорю как специалист по социальной психологии. А жажда социальной справедливости тает, исчезает даже в низах общества. Никто даже не представляет, как она может выглядеть – социальная справедливость. Где же ваша база?

– Когда академический композитор пишет музыку, а балерина крутит свои тридцать два фуэте, где их база? Их аудитория – десять тысяч человек на всю страну. Но этого достаточно. Наша база – русские революционные традиции. Классические революционные традиции: личная чистота и протест против действительности. Вот наши тридцать два фуэте.

– Личная чистота – это здорово, – восхищённо говорит Варя.

– Они там в партии не пьют, наркотиками не балуются, – вмешивается Ксана. – Мама говорит: если б они властям нервы не трепали, то и Бог с ними.

– Бог с нами, – убеждённо говорит Фёдор. – Мы ни одной капли крови не пролили. Спасибо, девочки, за кофе, мне пора. До встречи.

Фёдор уходит.

– Ну чего? – спрашивает Ксана. – Есть зацепки? Вообще его ничем не прошибёшь. Мне Митя рассказывал – он кого-то любил без взаимности и с тех пор всё, отморозило его. Я один раз по квартире голая ходила – он и не посмотрел.

– Это великий человек, – говорит Варя. – Я не ошиблась. Он позвал меня в пятницу на акцию поддержки политзаключённых.

– Ну, куда ещё революционер может позвать даму… – заключает Ксана.

Клара поднимается по лестнице. Подходит к дверям 21-й квартиры. Смотрит на табличку «Иеремия Браун». Нажимает на звонок.

Удивительно, сколько могут съесть сравнительно небольшие дети. Юра и Эльвира сгрызли кучу яблок, помидоров, редиски, гранатов, винограда. На последний помидор Юра уже не взошёл.

– Я думал, лопну. А всё влезло.

– А у меня ещё много осталось – домой отвезу, там за минуту сожрут. Там, знаешь, сколько народу. У меня два брата, сестра маленькая. Они меня ждут, пасти открыли: чего нашла? Мы так говорим у себя: нашла это, поди найди…