zavtra.ruВс, 27 июл 2014 20:44-Газета Завтра 506 (31 2003) Страница 16

(function(d, s, id) { var js, fjs = d.getElementsByTagName(s)[0]; if (d.getElementById(id)) return; js = d.createElement(s); js.id = id; js.src = "//connect.facebook.net/ru_RU/all.js#xfbml=1[?] fjs.parentNode.insertBefore(js, fjs); }(document, 'script', 'facebook-jssdk'));

(function(w, c) { (w[c] = w[c] []).push(function() { try { w.yaCounter11286280 = new Ya.Metrika({id:11286280, enableAll: true, webvisor: true}); } catch(e) { } }); })(window, "yandex_metrika_callbacks");

СЛОВО О МОЕМ МЛАДШЕМ ДРУГЕ

Михаил Алексеев

29 июля 2003 0

31(506)

Date: 29-07-2003

Author: Михаил АЛЕКСЕЕВ

СЛОВО О МОЕМ МЛАДШЕМ ДРУГЕ

Между тем и ему, Валерию Николаевичу Ганичеву, нашему Валере — мы и не заметили, как набежало семь десятков лет. По годам-то он моложе меня на целых пятнадцать. Но, как ни странно это выглядит, он всегда казался мне старше меня. И не только мне одному так казалось, но и многим другим собратьям по нашему капризному ремеслу, таким, например, как Василий Федоров, Иван Стаднюк, Владимир Солоухин, Семен Шуртаков, Михаил Годенко. Но мало ли еще кому! Всех не перечислишь.

Но, все-таки, почему же не одному мне думалось о Валерии Ганичеве именно вот так, а не иначе? Каждый из названных и не названных тут мог бы найти свой ответ на этот вопрос. Один мог бы сослаться на то обстоятельство, что нынешний наш юбиляр уж очень рано, то есть не по возрасту, углубился в своем литературном творчестве в седую глубину Отечества нашего, извлекая из тех артезианских глубин Россов Непобедимых, делая их таким-то вот образом нашими современниками, участниками нынешних дел наших. Могло быть и так. Что же до меня, такое восприятие Валерия Николаевича Ганичева могло создаться потому или оттого, что он как-то всегда оказывался рядом со мной, когда я нуждался в поддержке в литературном своем житье-бытье.

Не будучи драчливым по характеру своему, я, тем не менее, втягивался нередко в разного рода литературные перепалки, в коих мне иногда здорово попадало.

Одна из них мне запомнилась потому, прежде всего, что в ней принял участие Валерий Ганичев, молодой, высокий красавец, совершенно мне тогда незнакомый. Было это давным-давно в Центральном доме литераторов, где обсуждался журнал "Юность". Очевидно, предполагая, что дерзкому, как и полагается молодости, журналу этому может выпасть немалая толика критических ударов, одна учительница, влюбленная в журнал, поднялась на трибуну и чуть ли не целый час принялась зачитывать отзывы своих учеников о журнале "Юность". Такое задание им дала их воспитательница. Ребята, разумеемся, все, как один, отозвались в письменной форме восторженно. Мне бы, чудаку, надо было бы промолчать, видел же я, с какой радостью выслушал эти возлияния юных сердец Борис Николаевич Полевой, главный редактор журнала. Нет же, черт дернул меня кинуть ораторше одну единственную реплику: "До чего же умные у вас ученики, как они хорошо поняли, что вы, милая, от них ждали!". По залу, битком набитому столь же влюбленной в журнал публикой, волною прокатился гул негодования по моему адресу. А писатель Василь Быков, только что опубликовавший в "Юности" какую-то свою вещь, под ядовитый смешок запустил в меня словесный булыжничек: "Очень жаль, что у Михаила Алексеева в детстве не было таких умных учителей!". Зал, конечно же, ответил рукоплесканием. А мне вдруг стало неуютно и одиноко. Но вот вижу, на сцену поднялся высокий молодой человек и, подойдя к трибуне не испрашивая разрешений у председательствующего Бориса Полевого, очень интеллигентно дал понять учительше, что нельзя же так беззастенчиво вымогать у ребят запланированных ею же самой отзывов.

Поправил, таким образом, учительницу, то есть выступил в мою поддержку Валерий Ганичев. Я не знал, что на ту пору он был заведующим отдела пропаганды ЦК ВЛКСМ…

Мне стало полегче. Но все-таки я был обижен на Василя Быкова. Незадолго до этого, будучи первым заместителем главного редактора журнала "Огонёк", по моему настоянию журнал опубликовал, кажется, первую повесть Василя Быкова "Альпийская баллада", на которую, как на лучшее произведение этого автора, ссылаются. Недавняя смерть этого, безусловно, талантливейшего писателя меня сильно опечалила. Тем более, уход этого человека из жизни горек, что при появлении моего романа "Драчуны" одним из первых откликнулся Василь Быков. В первом письме (а их было два) сказано:

"Вот только что дочитал ваших "Драчунов", и не могу не высказать вам моего восхищения.

Восхищения Правдой и Мужеством.

Нечто схожее пережили в те года миллионы, но не многие оставили после себя свидетельства о пережитом. Трагическом, страшном. Вы это сделали с блеском. Честь Вам и Слава.

Василь Быков. 1 окт.1983 г."

Во втором письме, последовавшем вскоре после первого, совестливый писатель попросил у меня извинения за свой давний выпад.

Пресса поначалу встретила "Драчунов" с энтузиазмом и проявила редкостное единодушие в их высокой оценке. Развернутые рецензии появились в центральных "толстых" журналах и газетах — и все положительные. "Ленфильм" спешно готовился экранизировать "Драчунов". Роман был даже выдвинут на соискание Ленинской премии, и по рассказам некоторых членов Комитета, дело там явно шло к тому, что моя книга получит эту самую высокую, на ту пору, награду. Один из членов Комитета — Пастухов, тогда первый секретарь ЦК ВЛКСМ, даже позвонил мне ночью и поздравил, сказав, что при тайном голосовании результат был единогласным.

Всё вроде бы складывалось как нельзя лучше. Но вот на страницах "Литературной газеты", затем "Литературной России", почти дуплетом, появились разгромные статьи. Критики П.Николаев и В.Оскоцкий обрушились на М.Лобанова, опубликовавшего в журнале "Волга" прекраснейшую статью о "Драчунах" под заголовком "Освобождение". Не думаю, что именно заголовок перепугал помянутых критиков, обрушивших на Лобанова всю мощь своих разгневанных перьев.

И пошло! Чуть ли не одновременно с появлением этих убойных статей в Центральном Комитете партии под председательством секретаря ЦК М.В.Зимянина было проведено экстренное заседание главных редакторов всех столичных изданий, где было и произведено судилище над статьей Лобанова и над главным редактором "Волги" Н.Палькиным.

В результате главного редактора "Волги" Н.Палькина сняли с работы. М.П.Лобанова, как по команде (а может быть не "как", а точно по команде) начали яростно прорабатывать едва ли не всеми средствами массовой информации, и чуть было не отстранили от преподавания в Литературном институте. И за то лишь, что он первый указал, чего может добиться писатель, освободившись от внутренней цензуры, раскрепостив и душу, и перо — это и только это продиктовало умному и честному критику и заголовок, и всё, что сказано под этим заголовком!

Получилось по известной присказке: "Одним концом по барину, другим — по мужику". Лобанова заставили надолго замолчать, а "Драчунов" не только вычеркнули из списков соискателей Ленинской премии, но вообще перестали упоминать в литературных обзорах.

Об издании романа, казалось, и думать нельзя было без риска пожертвовать своей карьерой. И все-таки нашелся такой человек, коий рискнул и выпустил "Драчунов" миллионным тиражом. Сделал это Валерий Ганичев, главный редактор "Роман-газеты". Ошеломляющий тираж вышел в самый разгар недоброго шума вокруг моей книги.

Кажется, именно в тот год мне подумалось, что если у тебя, автора, есть своя судьба, то есть она и у книги, вышедшей из-под твоего пера. Ее-то и можно назвать биографией, совершенно естественно, необходимо составляющей часть, и притом, может быть, главную часть твоей автобиографии. Тогда же мне подумалось: а что если написать биографию не автора, а его произведения? Не расскажет ли она больше и интереснее о своем создателе? И более того: не даст ли она возможность точнее и острее ощутить время, в какое рождалось и явилось на свет Божий? Ведь нередко такое рождение сопровождалось весьма драматическими обстоятельствами, о коих знают лишь автор и очень узкий круг людей, связанных с изданием той или иной вещи. К таким людям как раз и относится Валерий Николаевич Ганичев, через руки и, конечно же, сердце которого прошло множество наших литературных детей при их трудных, порою просто мучительных родах. Острую боль при этом испытывают вместе с автором, а иной раз еще больнее, издатели его детища.

О мытарствах — другого слова не нахожу! — второй моей деревенской вещи рассказал подробно ушедший несколько лет назад из жизни Георгий Константинович Холопов в статье названной: "Как спасли "Хлеб — имя существительное" (журнал "Звезда", 1989, №1). За неимением места не могу привести тут этот, полный драматизма рассказ Георгия Холопова, поскольку речь моя тут идет о Валерии Николаевиче Ганичеве, у коего было не меньше страданий, связанных с появлением в его изданиях моих же вещей. Об одном романе я уже поведал. Сделаю то же самое еще об одном, а мог бы и обо всех других, пробивавшихся с помощью Ганичева к читателям.