Двадцатые (СИ) - Нестеров Вадим Страница 16

Жилось им в Старобельске весело. Как вспоминает дочь Завенягина Евгения, отец однажды прислал к матери, тогда еще невесте, красноармейца с письмом, в котором просил приехать. «Мама колебалась, не знала, что ответить. Красноармеец решил, что она боится, и стал убеждать, что опасного ничего нет, один участок только и нужно проскочить, а он ей на всякий случай пулемет даст, чтобы отстреливаться».

Такие вот романтические свидания назначались тогда…

Открытие первого в Старобельске памятника "Борцам революции", на заднем плане пожарная часть.1924 г.

Потом качели качнулись в другую сторону – юзовским коммунистам удалось продавить решение о восстановлении Завенягина в должности секретаря Юзовского укома партии. Это грозило вывести конфликт на новый виток напряженности, поэтому, судя по всему, уставшие от борьбы конфликтующие стороны заключили мировое соглашение, предусматривающее размен по принципу «ни нашим, ни вашим».

Поскольку примирение невозможно, а выигрыш одной из сторон проблематичен, Донбасс должны были покинуть обе конфликтующие стороны – и Завенягин с Коржиковым, и Чугурин со своими людьми, но всем дали возможность сохранить лицо.

В частности, было решено, что Аврамий Павлович Завенягин и Тит Михайлович Коржиков уедут в Москву на учебу.

Коржиков собирался продолжить партийную карьеру, поэтому выбрал Государственный институт журналистики – был такой вуз в Москве, позже переименованный в Коммунистический институт журналистики.

Завенягин же, к удивлению многих, отдал предпочтение инженерной стезе и поступил в Московскую горную академию. Единственное, что смогли продавить юзовские коммунисты – постановление, откладывающее отъезд на год. Из-за него Завенягин и начал учебу в академии позже своих ровесников.

Не думай, что все пропели, что бури все отгремели.

Готовься к великой цели, а слава тебя найдет.

И снег, и ветер, и звезд ночной полет,

Меня мое сердце в тревожную даль зовет.

(стихи Льва Ошанина)

Зато перед отъездом жених и невеста наконец-то поженились. Так Завенягин и прибыл в Горную академию – с молодой женой и ее приданным, состоящим из швейной машинки «Зингер» и неподъемного сундука с коваными ручками.

Кто только потом не спал на этом сундуке - включая Хрущева, нагрянувшего как-то в столицу покупать себе охотничье ружье и остановившегося у бывшего начальника.

***

Собственно, на этом я заканчиваю знакомить вас с героями своей книги.

Все пятеро представлены.

Судьба уже собрала их вместе, и пока Завенягин отрабатывает год в Юзовском укоме, его будущие друзья уже начинают осваиваться в Московской горной академии...

Математик и другие

Как же жили студенты одного из первых советских вузов? Выпускник Московской горной академии Илья Шейнман в книге «Люди Сталинградского тракторного» вспоминал об этом так:

«Учились мы в вузе в изрядно суровых условиях, в здании, где раньше помещалось «Училище для слепых и сирот». В этом же здании, на четвертом этаже, помещалось и наше общежитие. В доме шел непрерывный, затяжной ремонт, и мы всегда ходили измазанными, в глине и известке. В спальнях стояли нары, на нарах лежали- матрацы, набитые стружкой. Мы сидели на лекциях в валенках, в пальто, в тулупах. Преподаватели часто тоже приходили в валенках. Помню, у профессора Гребенчи подшитые валенки были так велики, что носки их загибались кверху. Написав что-нибудь на доске мелом, профессор Гребенча стирал написанное рукавом и тут же отряхивал рукав. Поднималось много пыли.

Питались мы скудно, приходилось посылать, например, студенческую делегацию в Донбасс за салом. В течение нескольких дней после этой поездки мы подкреплялись супом, в котором плавали кусочки сала.

Почти каждому из нас приходилось, кроме учения, работать. Сверх того, многие имели колоссальную общественную нагрузку. Приходилось работать в десятках разных комиссий. Все это не позволяло нормально учиться. Занимались напором. К началу зачетной сессии садились на месяц и «зудили» днем и ночью. Чертили иногда по двадцать часов подряд».

Профессор Гребенча, похоже, был в те годы притчей во языцах, его вспоминают практически все выпускники. Василий Емельянов, наш Ядерщик, совершенно независимо от Шейнмана, писал в своих мемуарах: «До сих пор стоит передо мной фигура профессора по математике М.К. Гребенчи в изношенном пальто, напоминающем какой-то странный мешок, который он подпоясывал сплетенной из мочалы веревкой. Потирая озябшие руки, он брал мел и говорил нам об основах дифференциального исчисления, силясь написать мелом уравнения: мел крошился, царапал доску и не писал».

Впрочем, уроженец молдавского села с шикарным названием Малаешты, был знаменит не только внешним видом. Как вспоминал еще один выпускник МГА, известный нефтяник Иван Сергеевич Поляков, ему «запомнились изречения из студенческого фольклора: «Кто у Гребенча (профессора-математика, строго экзаменовавшего студентов) не бывал, тот страха не видел», «Сдав экзамены по математике, останешься студентом МГА».

Михаил Кузьмич Гребенча работал в институте практически со дня основания, причем поначалу немногим отличаясь от студентов. Биография, по крайней мере, у него была практически та же.

Студент физико-математического факультета Московского университета в апреле 1918 года вступил добровольцем в ряды Красной Армии. Участник Гражданской войны, принимал участие в боях на Южном фронте, контужен, после чего был демобилизован в октябре 1918-го. По возвращении с фронта восстановился в Московском университете, который окончил в 1919 году.

В том самом голодном 19-м году устроился на работу в Московскую горную академию, да так и провел здесь всю свою жизнь. В 1920 году стал профессором, заведовал математическим кабинетом – так тогда называли кафедры. После разделения академии на шесть вузов руководил той же кафедрой в Московском горном институте, который он однажды даже возглавил.

Случилось это так. Во время знаменитой паники в середине октября 1941 года, во время наступления немцев на Москву, директор (так тогда называли ректора) Горного института М.Г. Акопов сбежал из города. После такого конфуза решением Всесоюзного Комитета по Высшей Школе (ВКВШ) заведующий кафедрой высшей математики профессор М.К. Гребенча с 17 октября 1941 г. был назначен исполняющим обязанности директора МГИ. Главная задача, которую ему поставили – обеспечить планомерную эвакуацию института в Караганду. С задачей Михаил Кузьмич справился, эвакуацию обеспечил, но сам уезжать из Москвы отказался.

В институте, как я уже говорил, он проработал всю жизнь – и не только здесь. Гребенча не был ученым-математиком, но считался одним из лучших педагогов и методистов по этому направлению, поэтому много работал в Московском городском педагогическом институте, где тоже возглавлял кафедру. А уметь научить математике не менее важно, чем двигать вперед эту науку, поэтому в создании знаменитой советской школы математиков есть немалый вклад и Михаила Кузьмича.

Конечно же, и в Горном институте Гребенча продолжал оставаться легендой. Вот как о нем и о других преподавателях Горного вспоминал профессор Е.А. Котенко, учившийся в институте уже после войны:

«Нам говорили, что профессор Гребенча - талантливейший математик, его очень ценил знаменитый Киселев - глава московской школы математики, по учебникам которого мы изучали интегральное и дифференциальное исчисления. Говорили, что Гребенча - цыган, мальчишкой отставший от своего табора и застрявший в Москве. Тут он проявил невероятные природные способности, всех поражал молниеносной скоростью постижения всех премудростей науки, взошел яркой звездой, стал профессором столичного вуза.